куски. "Но ведь и у меня, - думал старик, - такое же сердце, а мои ноги и
руки так похожи на их лапы". Он ел белые Каждый день старик выпивал также
по чашке жира из акульей печенки, который хранился в большой бочке в том
сарае, где многие рыбаки берегли свои снасти. Жиром мог пользоваться любой
рыбак, кто бы ни захотел. Большинству рыбаков вкус этого жира казался
Старик поглядел на небо и увидел, что фрегат снова закружил над морем.
- Нашел рыбу, - сказал он вслух.
Ни одна летучая рыба не тревожила водную гладь, не было заметно кругом
и мелкой рыбешки. Но старик [236]
вдруг увидел, как в воздух поднялся небольшой тунец, перевернулся на лету
и головой вниз снова ушел в море.
Тунец блеснул серебром на солнце, а за ним поднялись другие тунцы и
запрыгали во все стороны, вспенивая воду и длинными бросками кидаясь на
мелкую рыбешку. Они кружили подле нее и гнали ее перед собой.
"Если они не поплывут слишком быстро, я нагоню всю стаю", - подумал
старик, наблюдая за тем, как тунцы взбивают воду добела, а фрегат ныряет,
хватая рыбешку, которую страх перед тунцами выгнал на поверхность.
- Птица - верный помощник рыбаку, - сказал старик.
В этот миг короткая леска, опущенная с кормы, натянулась под ногой,
которой он придерживал один ее виток; старик бросил весла и, крепко
ухватив конец бечевы, стал выбирать ее, чувствуя вес небольшого тунца,
который судорожно дергал крючок. Леска дерга Тунец лежал у кормы на
солнце, плотный, словно литая пуля, и, вытаращив большие бессмысленные
глаза, прощался с жизнью под судорожные удары аккуратного, подвижного
хвоста. Старик из жалости убил его ударом по голове и, еще трепещущего,
отшвырнул ногой - Альбакоре, - сказал он вслух. - Из него выйдет
прекрасная наживка. Веса в нем фунтов десять, не меньше.
Старик уже не мог припомнить, когда он впервые стал разговаривать сам с
собою вслух. Прежде, оставшись один, он пел; он пел иногда и ночью, стоя
на вахте, когда ходил на больших парусниках или охотился за черепахами.
Наверно, он стал разговаривать всл [237]
принято разговаривать без особой нужды. Старик сам считал, что это дурно,
и уважал обычай. А вот теперь он по многу раз повторял свои мысли вслух -
ведь они никому не могли быть в тягость.
- Если бы кто-нибудь послушал, как я разговариваю сам с собой, он решил
бы, что я спятил, - сказал старик. - Но раз я не спятил, кому какое дело?
Хорошо богатым: у них есть радио, которое может разговаривать с ними в
лодке и рассказывать им новости пр "Теперь не время думать про бейсбол, -
сказал себе старик. - Теперь время думать только об одном. О том, для чего
я родился. Где-нибудь рядом с этим косяком тунцов, может быть, плывет моя
большая рыба. Я ведь поймал только одного альбакоре, да и то от Старик уже
больше не видел зеленой береговой полосы; вдали вырисовывались лишь
верхушки голубых холмов, которые отсюда казались белыми, словно были одеты
снегом. Облака над ними тоже были похожи на высокие снежные горы. Море
стало очень темным, и солн Тунцы - рыбаки звали всех рыб этой породы
тунцами и различали их настоящие имена лишь тогда, когда шли их продавать
на рынок или сбывали как наживку, - снова ушли в глубину. Солнце
припекало" и старик чувствовал, как оно жжет ему затылок. Пот струйкам "Я
мог бы пойти по течению, - подумал старик, - и поспать, привязав леску к
большому пальцу ноги, чтобы вовремя проснуться. Но сегодня восемьдесят
пятый день, и надо быть начеку".
[238]
И как раз в этот миг он заметил, как одно из зеленых удилищ дрогнуло и
пригнулось к воде.
- Ну вот, - сказал он. - Вот! - И вытащил из воды весла, стараясь не
потревожить лодку.
Старик потянулся к леске и тихонько захватил ее большим и указательным
пальцами правой руки. Он не чувствовал ни напряжения, ни тяги и держал
леску легко, не сжимая. Но вот она дрогнула снова. На этот раз рывок был
осторожный и не сильный, и старик в Старик, легонько придерживая бечеву,
левой рукой осторожно отвязал ее от удилища. Теперь она могла незаметно
для рыбы скользить у него между пальцами.
"Так далеко от берега, да еще в это время года, рыба, наверно,
огромная. Ешь, рыба. Ешь. Ну, ешь же, пожалуйста. Сардины такие
свеженькие, а тебе так холодно в воде, на глубине в шестьсот футов,
холодно и темно. Поворотись еще разок в темноте, ступай Он почувствовал
легкий, осторожный рывок, а затем и более сильный, - видно, одну из сардин
оказалось труднее сорвать с крючка. Потом все стихло.
- Ну же, - сказал старик вслух, - поворотись еще разок. Понюхай. Разве
они не прелесть? Покушай хорошенько. А за ними, глядишь, настанет черед
попробовать тунца! Он ведь твердый, прохладный, прямо объедение. Не
стесняйся, рыба. Ешь, прошу тебя.
Он ждал, держа бечеву между большим и указательным пальцами, следя
одновременно за ней и за другими лесками, потому что рыба могла переплыть
с места на место. И вдруг он снова почувствовал легкое, чуть приметное
подергивание лески.
- Клюнет, - сказал старик вслух. - Клюнет, дай ей бог здоровья!
Но она не клюнула. Она ушла, и леска была неподвижна.
- Она не могла уйти, - сказал старик. - Видит бог, она не могла уйти.
Она просто поворачивается и [239]
делает новый заплыв. Может быть, она уже попадалась на крючок и помнит об
этом.
Тут он снова почувствовал легкое подергивание лески; и у него отлегло
от сердца.
- Я же говорил, что она только поворачивается, - сказал старик. -
Теперь-то уж она клюнет!
Он был счастлив, ощущая, как рыба потихоньку дергает леску, и вдруг
почувствовал какую-то невероятную тяжесть. Он почувствовал вес огромной
рыбы и, выпустив бечеву, дал ей скользить вниз, вниз, вниз, разматывая за
собой один из запасных мотков. Леска - Что за рыба! - сказал он вслух. -
Зацепила крючок губой и хочет теперь удрать вместе с ним подальше.
"Она все равно повернется и проглотит крючок", - подумал старик. Однако
он не произнес своей мысли вслух, чтобы не сглазить. Он знал, как велика
эта рыба, и мысленно представлял себе, как она уходит в темноте все дальше
с тунцом, застрявшим у нее попе - Клюнула, - сказал старик. - Пусть теперь
поест как следует.
Он позволил лесе скользить между пальцами, а левой рукой привязал
свободный конец двух запасных мотков к петле двух запасных мотков второй
удочки. Теперь все было готово. У него в запасе было три мотка лесы по
сорок саженей в каждом, не считая той, на - Поешь еще немножко, - сказал
он. - Ешь, не стесняйся.
"Ешь так, чтобы острие крючка попало тебе в сердце и убило тебя
насмерть, - подумал он. - Всплыви сама и дай мне всадить в тебя гарпун. Ну
вот и ладно. Ты готова? Насытилась вволю?"
- Пора! - сказал он вслух и, сильно дернув обеими руками лесу, выбрал
около ярда, а потом стал [240]
дергать ее снова и снова, подтягивая бечеву поочередно то одной, то
другой рукой и напрягая при каждом рывке всю силу рук и тела.
Усилия его были тщетны. Рыба медленно уходила прочь, и старик не мог
приблизить ее к себе ни на дюйм. Леска у него была крепкая, рассчитанная
на крупную рыбу, и он перекинул ее за спину и натянул так туго, что по ней
запрыгали водяные капли. Затем лес Рыба плыла и плыла, и они медленно
двигались по зеркальной воде. Другие наживки всё еще были закинуты в море,
но старик ничего не мог с этим поделать.
- Эх, если бы со мной был мальчик! - сказал он. - Меня тащит на буксире
рыба, а я сам изображаю буксирный битенг. Можно бы привязать бечевку к
лодке. Но тогда рыба, чего доброго, сорвется. Я должен крепко держать ее и
отпускать по мере надобности. Сла Он упирался в бечеву спиной и следил за
тем, как косо она уходит в воду и как медленно движется лодка на
северо-запад.
"Скоро она умрет, - думал старик. - Не может она плыть вечно".
Однако прошло четыре часа, рыба все так же неутомимо уходила в море,
таща за собой лодку, а старик все так же сидел, упершись в банку, с
натянутой за спиной лесой.
- Когда я поймал ее, был полдень, - сказал старик. - А я до сих пор ее
не видел.
Перед тем как поймать рыбу, он плотно натянул соломенную шляпу на лоб,
и теперь она больно резала ему кожу. Старику хотелось пить, и, осторожно
став на колени, так, чтобы не дернуть бечеву, он подполз как можно ближе к
носу и одной рукой достал бутылк [241]
на мачте со скатанным парусом, стараясь не думать, а только беречь силы.
Потом он поглядел назад и обнаружил, что земли уже не видно. "Невелика
беда, - подумал он. - Я всегда смогу вернуться, правя на огни Гаваны. До
захода солнца осталось два часа, может быть, она еще выплывет за это
время. Если нет, то она, может быть, в Насколько старик мог судить по
звездам, рыба плыла всю ночь, не меняя направления. После захода солнца
похолодало, пот высох у него на спине, на плечах и на старых ногах, и ему
стало холодно. Днем он вытащил мешок, покрывавший ящик с наживкой, и расст
"Я ничего не могу с ней поделать, но и она ничего не может поделать со
мной, - сказал себе старик. - Во всяком случае, до тех пор, пока не
придумает какой-нибудь новый фокус".
Разок он встал, чтобы помочиться через борт лодки, поглядеть на звезды
и определить, куда идет лодка. Бечева казалась тоненьким лучиком, уходящим
от его плеча прямо в воду. Теперь они двигались медленнее, и огни Гаваны
потускнели, - по-видимому, течен [242]
Вслух он сказал:
- Жаль, что со мной нет мальчика. Он бы мне помог и увидел бы все это
сам.
"Нельзя, чтобы в старости человек оставался один, - думал он. - Однако
это неизбежно. Не забыть бы мне съесть тунца, покуда он не протух, ведь
мне нельзя терять силы. Не забыть бы мне съесть его утром, даже если я
совсем не буду голоден. Только бы не Ночью к лодке подплыли две морские
свиньи, и старик слышал, как громко пыхтит самец и чуть слышно, словно
вздыхая, пыхтит самка.
- Они хорошие, - сказал старик. - Играют, дурачатся и любят друг друга.
Они нам родня, совсем как летучая рыба.
Потом ему стало жалко большую рыбу, которую он поймал на крючок. "Ну не
чудо ли эта рыба, и один бог знает, сколько лет она прожила на свете.
Никогда еще мне не попадалась такая сильная рыба. И подумать только, как
странно она себя ведет! Может быть, Он вспомнил, как однажды поймал на
крючок самку марлина. Самец всегда подпускает самку к пище первую, и,
попавшись на крючок, самка со страха вступила в яростную, отчаянную
борьбу, которая быстро ее изнурила, а самец, ни на шаг не отставая от нее,
пла [243]
похож на цвет амальгамы, которой покрывают оборотную сторону зеркала, и
когда потом он с помощью мальчика втаскивал ее в лодку, самец оставался
рядом. Потом, когда старик стал сматывать лесу и готовить гарпун, самец
высоко подпрыгнул в воздух возле лодки, "Ни разу в море я не видал ничего
печальнее, - подумал старик. - Мальчику тоже стало грустно, и мы попросили
у самки прощения и быстро разделали ее тушу".
- Жаль, что со мной нет мальчика, - сказал он вслух и поудобнее
примостился к округлым доскам носа, все время ощущая через бечеву, которая
давила ему на плечи, могучую силу большой рыбы, неуклонно уходившей к
какой-то своей цели.
- Подумать только, что благодаря моему коварству ей пришлось изменить
свое решение!
"Ее судьба была оставаться в темной глубине океана, вдали от всяческих
ловушек, приманок и людского коварства. Моя судьба была отправиться за ней
в одиночку и найти ее там, куда не проникал ни один человек. Ни один
человек на свете. Теперь мы связаны "Может быть, мне не нужно было
становиться рыбаком, - думал он. - Но ведь для этого я родился. Только бы
не забыть съесть тунца, когда рассветет".
Незадолго до восхода солнца клюнуло на одну из наживок за спиной. Он
услышал, как сломалось удилище и бечева заскользила через планшир лодки. В
темноте он выпростал из футляра свой нож и, перенеся всю тяжесть рыбы на
левое плечо, откинулся назад и пер [244]
запасных мотков лесы: по два от каждой перерезанной им бечевы и два от
лесы, на которую попалась рыба; все мотки были связаны друг с другом.
