Кто распространяет ложь наилучшего сорта, он, к сожалению, не говорит.
Детей следует воспитывать на единообразный манер: если они будут играть
в одни и те же игры, по одним и тем же правилам и при одних и тех же
условиях, а удовольствие будут получать от одних и тех же игрушек, то они и
вырастут один в одного и во взрослой жизни не станут стремиться к новшествам
или желать изменения законов и обычаев государства.
На празднествах надлежит иметь три хора -- детский, юношеский и еще
один, составленный из людей от тридцати до шестидесяти лет, петь же им всем
надлежит одно:
Добродетель и счастие неразделимы.
Закон, понятное дело, превыше всего. За Стражами приглядывают
Надзиратели, за Надзирателями -- Ночной Совет, однако все правители суть
просто слуги Закона, совершенного и неизменного.
Платон по-прежнему держался о женщинах более высокого мнения, чем
Аристотель. Он верил, что они способны научиться чему-то, так что женщинам
предстояло получать то же образование, что и мужчинам, дабы они не
оставались и впредь никчемным бременем, каким были всегда.
Всего же граждан должно быть ровно пять тысяч да еще сорок.
Эта обрисованная им конституция будет, конечно, не лучшей из
конституций, с некоторым раздражением и досадой признает Платонов Афинский
Странник. Самую лучшую, то есть коммунизм его более раннего "Государства",
приходится отставить как непригодную для граждан, воспитанных на описанный
им манер.
Граждане Платона будут все же недостаточно хороши для коммунизма,
описанного в его "Государстве".
Зато теперь мужчины смогут иметь собственных жен и детей и получат
каждый по равному наделу земли.
Левую руку надлежит воспитывать в духе равенства с правой.
Детям в первые три года жизни ходить не дозволяется, дабы нежные члены
их не деформировались слишком ранними усилиями. Впрочем, няньки будут
безостановочно таскать их взад-вперед, ибо движение обладает
чудодейственными свойствами, благодетельными для растущего организма.
Не менее благодетельно движение и для души, признавал Афинский
Странник, ибо оно умеряет страхи и вострит бодрость и отвагу.
Ростовщичество и разные там приданые не допускаются ни под каким видом.
А всякого главу семьи, опозорившего оную стяжательством, следует для
первого раза сажать в тюрьму на год, для второго -- на два, ну и так далее.
Государству должно быть добродетельну, а не богату, поскольку быть и
таким и этаким сразу ни одно государство не способно.
Городам, устроенным по Платонову образцу, надлежит располагаться
вдалеке от побережья, дабы избегнуть ввоза-вывоза ненужных товаров, каковая
деятельность грозит наводнить государство золотом и серебром, что всегда
пагубно сказывается на благородном и праведном образе жизни.
Торгашество -- сия презренная и неизбежная практика, сводящаяся к тому,
что товары покупаются подешевле, а продаются подороже, то есть, если можно
так выразиться, низменное приторговывание по высокой цене, -- запрещается и
для чужеземцев, и для постоянных жителей. Тех же, кто более, чем совсем
чуть-чуть, преуспевает в зарабатывании денег и накоплении богатств, мы тут у
себя не потерпим.
Платон уже отмечал в "Государстве", что торговлей обыкновенно
занимаются те, кто слабее прочих телесною силой и потому ни на что иное, в
сущности, и не годны.
Числа, подобно движению, также обладают божественными метафизическими
свойствами, так что все определяемые Платоном пропорции и отношения являются
священными и неизменными. Числу в пять тысяч сорок граждан никогда не
дозволяется возрастать либо уменьшаться. Для поддержания населения на
постоянном уровне в пять тысяч сорок человек Платон предлагает куда больше
способов, чем нам хотелось бы знать.
Людям следует подниматься пораньше и немедля приискивать себе
какое-нибудь занятие, ибо спящий человек ничем не лучше мертвого, природа же
показывает, что мы вовсе не нуждаемся в таком количестве сна, каким нам
хотелось бы наслаждаться.
Аристотель, просматривая это неотредактированное и недоработанное
литературное наследие своего наставника, обнаружил больше законов о торговле
и рыночных отношениях, чем ему удалось удержать в голове; там имелись даже
законы о введении новых законов, регулирующих торговлю, денежный оборот и
наживание барышей.
Голод, жажда и половое влечение, три потребности и желания, врожденные
человеку, суть состояния нездоровые, со все возрастающим скептицизмом
продолжал читать Аристотель, -- и Платон предлагал сдерживать их посредством
трех величайших сил, воздействующих на поведение человека: страха, закона и
истинных доводов.
Жизни в его государстве полагалось быть благой, а не приятной.
Эмиграция допускалась лишь с целью колонизации, да и то когда
количество граждан переваливало за пять тысяч сорок человек. Никому из тех,
кто не дожил до сорока, не дозволялось разъезжать по чужим странам, а никому
старше сорока -- оставаться частным лицом.
Тюрем имелось три: одна -- близ рыночной площади, для обычных
преступников, другая -- близ совещательной залы Ночного Совета, заседающего
еженощно, а третья -- в самой глубинке, в месте по возможности диком и
пустынном.
Мир лучше войны, говорит Платон, и согласие лучше завоеваний. Тем не
менее он вооружает свое государство тем самым манером, который не может не
вызвать опасений в соседнем государстве и не понудить его вооружаться для
ведения войн.
Упражняться в воинском деле людям надлежит постоянно -- и не только в
военное, но и в мирное время. Каждый месяц всему государству следует,
невзирая на холод или зной, выступать в поход самое малое на один день; в
походе участвуют все -- мужчины, женщины и дети.
Никому из тех, кто не дожил до сорока, не дозволяется сочинять
хвалебную либо порицательную речь для публичного исполнения, и никто ни в
каком возрасте не имеет права петь не разрешенные властями песни.
Душу Платоновы "Законы" повелевают чтить положенным образом -- как
божественнейший из элементов человеческой природы.
Попрошайки-жрецы, предлагающие за какую угодно плату выпросить у богов
благоволение Небес либо вызвать из Гадеса мертвых, получают пожизненное
заключение. Никогда больше не смогут они увидеться с близкими, а по смерти
тела их выбрасывают за границу страны без погребения.
Таковы последние из зрелых сочинений этого греческого
философа-язычника, который заложил философские основания западных религий,
не отыскавших таковых до него и не нашедших ничего лучшего после, религий,
чья ненависть к человеку была под стать его собственной.
"Неизлечимая порочность человека -- вот что делает труд законодателя
печальной необходимостью", -- провозгласил Платон.
Действенного лекарства от неизлечимой порочности законодателя у нас,
увы, не имеется.
Богатые друзья Солона воспользовались полученными от него сведениями,
чтобы стать еще богаче.
Дельфийский оракул брал, как известно, взятки.
ХIV. Аристотель
30
Аристотель был практически почти уверен, что на самом-то деле
Александр, вероятно, не имел уж очень большого отношения к покушению на
своего отца. Относительно матери Александра, Олимпиады, у него такой
уверенности не было.
Несогласие по поводу воцарения Александра, существовавшее между матерью
и сыном, продлилось недолго.
Александру потребовалось лишь несколько дней, чтобы осуществить, при
деятельной поддержке матери, необходимые убийства и казни аристократов,
противившихся унаследованию им престола, и еще месяц-другой, чтобы подавить
восстания греческих городов, не желавших поначалу смириться с продолжением
македонской гегемонии.
Олимпиада сама избавилась от наиболее привлекательных из его
соперников, в том числе от младенца-сына последней молоденькой фаворитки
Филиппа, Клеопатры, которую нам не следует путать с печально известной
сластолюбивой Клеопатрой с Нила, ставшей триста лет спустя любовницей
сначала Юлия Цезаря, а затем Марка Антония. Олимпиада убила дитя прямо на
коленях матери. А после заставила молодую царицу удавиться.
Имя Клеопатра имеет греческое происхождение и бытует в эллинском
фольклоре так давно, что успело появиться уже у Гомера, а также в предании о
Язоне и аргонавтах; оно является достаточно традиционным и в македонской
культуре, что и позволило ему сохраниться в Египте у всех потомков
Александрова друга и военачальника, первого Птолемея, вплоть до Клеопатры
VII, ставшей любовницей Цезаря и Антония.
Было бы ошибкой считать какую угодно из Клеопатр не гречанкой, а кем-то
еще.
Придерживаясь египетской традиции, Клеопатры выходили замуж за своих
родных братьев, принимавших имя и положение Птолемея, после чего супружеская
пара, как правило, всецело отдавалась исполнению тяжелой задачи --
истреблению детей друг дружки, собственно друг дружки, собственных детей и
собственных родителей.
У вдовой Клеопатры II после смерти ее брата остался на руках сын этого
самого брата. Она вышла за другого брата, Птолемея VIII, пообещавшего
править совместно с мальчиком и защищать их обоих. Мальчика он убил в самый
день свадьбы.
После этого свершения он женился на дочери жены, на Клеопатре III,
своей племяннице, которой и отдавал в этом кровосмесительном mйnage а trois[4]
значительное предпочтение.
Когда же Клеопатра II воспротивилась такому обустройству семейной жизни
и провозгласила царем первого своего сына от Птолемея III, отец убил сына,
расчленил труп и отправил матери его голову и руки.
В конце концов они помирились.
Клеопатра III унаследовала трон по соглашению с братом и была убита
одним из своих сыновей, норовившим отнять у нее этот трон.
Клеопатра Теа убила одного из своих сыновей, не пожелавшего исполнять
ее указания, и была отравлена другим своим сыном как раз тогда, когда
собиралась сама его отравить.
Последними законными наследователями этой линии стали Клеопатра
Береника и Птолемей XI. Птолемей убил Клеопатру Беренику и был в свой черед
убит александрийцами.
Трон перешел к его незаконному сыну, Птолемею XII, сыновьями которого
были Птолемей XIII и Птолемей XIV, а дочерью -- Клеопатра VII, та самая
Клеопатра, которую мы знаем по Плутарху и Шекспиру, это ее корабль престолом
лучезарным блистал на водах Кидна.
При появлении Цезаря она была замужем за одним из своих братьев,
который затем погиб в гражданской войне, последовавшей за восстанием,
направленным против этой парочки, а когда Цезарь удалился, Клеопатра вышла
за другого брата, подготовкой убийства которого как раз и занималась при
появлении Антония.
Таковы были методы, посредством которых потомкам Птолемея удавалось
сохранять власть в семье.
Мать Александра открыто похвалялась, что он, Александр, порожден не
царем Македонии Филиппом, но существом куда более значительным: он является
незаконным сыном великого бога Зевса, провозглашала она, в образе змея
сошедшего в брачную ночь к ней на ложе. Олимпиада постыднейшим образом
хвасталась, будто Филипп окривел на один глаз, подглядывая сквозь замочную
скважину, как совокупляются земная женщина и бог.
Аристотель в это не верил.
Александр верил.
Трения между отцом и сыном обострялись и тем, что Филипп удалил от себя
Олимпиаду, и помехами, которые это удаление воздвигло на пути Александра к
трону.
Они часто бранились во время пьяных ночных дебошей, обычных при дворе в
