четыре минуты. Чек на покупку был датирован 17 ноября, а 18 ноября картина
Рембрандта, получившая ныне всемирную известность, была уже с великой помпой
и самовосхвалениями выставлена в Большом зале музея Метрополитен,
приобретшего ее в ходе недолгих, но бурных торгов за предложенные по
телефону 2 300 000 долларов.
Более высокой цены за картину еще никогда не предлагали ни на одной
открытой либо частной распродаже.
Это была первая в истории картина, начальная цена которой составила 1
000 000 долларов.
Предложение цены в миллион долларов было втайне передано за ленчем
мистеру Луису Дж. Мэриону, распорядителю торгов, священником, представлявшим
частного коллекционера, который счел за благо остаться неизвестным. Мистер
Мэрион поведал впоследствии, что, когда картина выставлялась на подиум, эта
цена уже была у него в кармане.
-- В этом зале было от десяти до двадцати миллионов долларов, которые
могли быть предложены за нее, -- сказал он репортерам.
Двадцать пять лет спустя, в 1986 году, американец, владевший
Рембрандтом меньших размеров, продал его на лондонском аукционе за 10,3
миллиона долларов покупателю, который, по слухам, был тайванцем. Это
послужило для Аристотеля подтверждением того, что деньги не имеют
собственной ценности, а полезны лишь в качестве средства взаимных расчетов.
Однако здесь, в Америке, в 1961 году, сумма в десять-двадцать миллионов
долларов представлялась немалой. Аукцион привлек огромное внимание. За те
три дня, что картина была выставлена перед продажей, галерею "Парк-Бернет"
посетило двадцать тысяч человек.
Это получается почти семь тысяч в день.
Что до самого события, в галерею пришли почти две тысячи зрителей, по
большей части простоявших в очереди на улице час с лишним.
Предположительных покупателей -- коллекционеров, агентов
коллекционеров, представителей музеев -- допустили в главный зал галереи,
где предстояло провести торги. Тех же, кто пришел в качестве зрителей,
рассадили в трех других залах, и за происходившим они наблюдали по
внутреннему кабельному телевидению.
Аукциону предшествовали месяцы тайных приготовлений. Музеям, отобранным
для осуществления попытки купить картину, требовалось время, чтобы собрать
деньги, которые дадут им такую возможность. Среди них был, разумеется, и
музей искусств Метрополитен, покупку картины которым сделал возможным
"боевой резерв", образованный вкладами нескольких попечителей и более чем
сотни частных лиц.
Директор музея, мистер Джеймс Дж. Роример, объяснял:
-- "Аристотель" -- одно из величайших в мире полотен, и было бы до слез
обидно упустить его, находясь в такой близи от Уолл-стрит.
Когда "Аристотеля" вынесли перед началом торгов на сцену и прожектора
преобразовали рукава саккоса в складки Рембрандтова золота, во всех четырех
залах послышались аплодисменты.
Еще более громкая овация разразилась четыре минуты спустя, когда торги
завершились и их распорядитель объявил, что приз достался "музею с Востока
страны".
В первый же день показа картины, в субботу, в музей Метрополитен пришли
сорок две тысячи человек. Аристотеля установили перед обширным, красного
бархата задником, всего в нескольких шагах от сфинкса царицы Хатшепсут,
воссозданного по фрагментам, найденным в ее гробнице в Дейр-эль-Бахри,
датированной 1490 годом до Р. Х. Сфинкса почти никто и не замечал.
Аристотеля ошеломила сутолока и потоки людей, рвущихся взглянуть на
него.
Он гадал, так же ли сильно, как он, потрясен бюст Гомера.
Он гадал и о том, что сказал бы Рембрандт, если б сейчас увидел его.
Скорее всего, он сказал бы, что поторопился его продать.
На следующий день, в воскресенье, когда музей открывался всего на
четыре часа, его руководство с надеждой предсказало, что придет тысяч
пятьдесят. Если действительно наберется столько народу, рекорд,
установленный музеем, выставлявшим "Мону Лизу" и ватиканскую "Pietа"
Микеланджело, будет превышен почти на семь тысяч.
Пришло больше восьмидесяти тысяч!
С самого утра у главного входа и у трех дополнительных выстроились
длинные очереди, одна тянулась от автомобильной стоянки за музеем, другая
вдоль Пятой авеню и Восемьдесят первой стрит, третья -- вдоль Пятой авеню и
Восемьдесят третьей стрит, и когда четыре часа истекли, руководство
объявило, что музей посетило 82 629 человек.
Такое количество людей за четыре часа дает примерно 20 650 человек в
час, 344 человека в минуту или чуть больше 5,7 человека за каждую секунду.
Даже если эти цифры лгут, они лгут весьма впечатляюще.
Впрочем, люди подходили группами. У ограждения, защищающего шедевр,
никогда не толпилось больше восемнадцати человек, и еще несколько сот
терпеливо переминались за их спинами, растянувшись до противоположной стены
зала.
Для Аристотеля те дни стали самыми волнующими из всех, какие он мог
припомнить. Здесь были люди, которые слышали об Аристотеле, и люди, которые
слышали о Рембрандте, хотя и немного таких, которые знали, прежде чем
прочитали об аукционе, что некогда эти двое состояли в тесной связи. За всю
жизнь Аристотеля он ни разу не был предметом подобного интереса и
преклонения.
Кое-кто из мужчин, приближаясь, обнажал голову, как бы при поднятии
флага, многие мужчины и женщины прижимали руку к сердцу, словно
свидетельствуя Аристотелю свое почтение.
Какая-то женщина шумно жевала соленый кренделек.
Эта картина обошлась в кучу денег, авторитетно заявил один джентльмен,
но теперь он видит, что она их стоит.
Время от времени в хоре общей хвалы слышался визгливый голос,
интересующийся, почему эти деньги не потратили на то, чтобы накормить
голодные семьи.
Аристотель знал почему.
Голодные семьи всегда имеются в избытке. А великие полотна великих
художников появляются на рынке крайне редко. Великое же полотно,
изображающее Аристотеля, вещь и вовсе уникальная.
-- Я простояла в очереди дольше, чем на "Мону Лизу", -- объясняла одна
мать своей дочери. -- Эта картина лучше.
-- Очень похож на Питера Хофта, -- откликнулась дочь.
К концу той недели Аристотель стал самым знаменитым в Нью-Йорке
философом. Рембрандт же стал художником, о котором больше всего говорили.
Гомер почти не упоминался.
В списках бестселлеров появились выпущенные в бумажных обложках издания
трудов Аристотеля, причем издатели недооценили спрос и книги разошлись
мгновенно.
Фонды Гетти и Макартуров поспешили объявить, что они с удовольствием
купили бы эту картину, если бы уже существовали в то время.
У правительств Ирана, Брунея и Кувейта попросту не хватило наличности.
В Вашингтоне представитель президента заявил, что президент предпринял
бы сбор денег, дабы приобрести картину для Белого дома, если бы хоть один
человек в его администрации знал, что она продается.
Существуют люди, готовые заплатить огромные деньги за самую дорогую
картину в мире. За ту, что стоит поменьше, они платить не станут.
За первые семь недель музей отметил рекордное число посетителей -- 1
079 610 человек; резонно предположить, что почти все они пришли, дабы хоть
одним глазком взглянуть на портрет Аристотеля.
Для себя у него не оставалось ни минуты времени.
Однако в последующие недели поток посетителей стал неумолимо спадать, и
Аристотеля начало охватывать неумолимое чувство, что им пренебрегают. Его
перенесли из Главного зала в обычный. Люди, которые забредали сюда, даже не
всегда знали, что здесь находится сам Аристотель.
Его одолела угрюмость, еще пущая, чем прежде. Ему не хватало сияющих
лиц, торопливых толп, больше уже не стекавшихся, чтобы посмотреть на него.
Он начал даже скучать по обществу сфинкса царицы Хатшепсут из ее гробницы в
Дейр-эль-Бахри. Он висел в одном зале с кучей других Рембрандтов, от которых
скоро устал. Как он скучал по всплеску солнечного света, по яркому
красочному мазку, по улыбающимся лицам, по хорошеньким женщинам с других
картин, с которыми он от случая к случаю проводил время в других местах! Он
отдал бы едва ли не все за Ренуара и Пикассо.
Его начинало трясти от страха за собственную подлинность всякий раз,
когда возникал вопрос об атрибутации кого-либо из других Рембрандтов его
зала или когда их называли поддельными. Были тут двое, мужчина и женщина,
насчет которых он проникся сомнениями в первый же день, как их увидел, и
Аристотель удрученно поглядывал на них, испытывая неуверенность и
враждебность. Они не казались ему вполне похожими на Рембрандта, каким его
знал Аристотель. Он нервничал от сознания, что теперь он на несколько
сантиметров меньше своего начального размера и что какой-нибудь эксперт
может и не принять обычную усушку в качестве разумного объяснения.
В 1987 году изображенные Винсентом Ван Гогом подсолнухи, желтый крон
которых начал мутнеть, были проданы за 39,9 миллиона долларов японской
страховой компании, которую желтый крон не заботил. И сотни миллионов людей
из всех стран мира не сбежались посмотреть на эту картину. Позже, в том же
1987-м, другое полотно Ван Гога принесло продавцу 53,9 миллиона долларов.
Рембрандтов "Аристотель" отошел на третий план.
В горле Аристотеля постоянно сидел какой-то комок. Чем больше он
размышлял о своем положении, тем пуще ему хотелось принадлежать кисти Ван
Гога. Он завидовал картинам из находящейся неподалеку более упорядоченной
"Коллекции Фрика", которая сама по себе была произведением искусства. Там,
рядом с Тицианом и Гойей, Веласкесом и Эль Греко, "Томасом Мором" Хольбейна
и, в качестве достойного добавления к нему самому, великолепным
автопортретом Рембрандта 1658 года, на котором Рембрандт выглядит как
человек, который вышвырнет вас за дверь, если ему не понравятся ваши манеры
или воспитание, Аристотель был бы среди равных себе, в обществе, какого он
заслуживает, он производил бы куда более сильное впечатление в музее,
который всеми считается более изысканным, несмотря на отталкивающих
Фрагонаров и странноватого "Польского всадника".
Да и расположение "Фрика" Аристотелю нравилось больше. Все-таки зоопарк
рядом.
Что до самих торгов, то под самый их конец вдруг наступила
драматическая тишина, продлившаяся секунд десять, которые показались десятью
часами, причем у всех создалось впечатление, что Кливлендский художественный
музей того и гляди приобретет картину за 2 250 000 долларов.
Жена одного из попечителей Метрополитен, которой померещилось, будто
торговавшийся от имени музея мистер Роример заснул, пришла в такой ужас, что
едва не крикнула мужу, чтобы он добавил еще сто тысяч.
Но мистер Роример не спал. Прибегнув к заранее обговоренному коду, он
постучал пальцами по лацкану пиджака и скосил глаза вправо, что означало
необходимость набавить еще пятьдесят тысяч.
Представитель Кливлендского музея достиг указанной ему максимальной
суммы и дальше идти не мог.
Других претендентов не было.
Метрополитен получил картину.
Шестидесятидевятилетний эксперт, представлявший Кливлендский музей, еще
за месяц до аукциона предсказывал, что предложение в 1 500 000 долларов не
имеет никаких шансов, предложение менее чем 2 000 000 долларов может дать
шансы весьма сомнительные, 2 000 000 дадут ничтожные шансы, а 2 250 000
долларов -- это вполне респектабельное предложение, способное решить исход
дела, -- но, впрочем, цена может подняться и выше.
