майор Майор не вышел на площадку.
Постепенно все в эскадрилье, один за другим, перестали с ним
разговаривать, зато каждый пялил на него глаза. Он замкнулся в себе,
ходил с опущенными глазами и пылающими щеками. Он вызывал всеобщее
презрение, зависть,подозрение, раздражение. Вокруг него роились
зловещие слухи. Люди,которые прежде не замечали сходства между ним
и Генри Фонда, сейчас только об этом и твердили, а некоторые ядовито
намекали, что именно по причине сходства с Генри Фонда майора
Майора и сделали командиром эскадрильи. Капитан Блэк, который
сам зарился на эту должность,утверждал, что майор Майор и есть в
действительности Генри Фонда, но только боится в этом признаться,
потому что он -- трусливое дерьмо. Майор Майор растерянно барахтался в
потоке неприятностей, а они следовали одна за другой, приводя его
в полное замешательство. Не говоря ему ни слова, сержант Таусер
перенес все его пожитки в просторный трейлер, который прежде занимал
майор Дулут, а когда майор Майор, с трудом переводя дух, влетел на
командный пункт доложить о том, что у него украли все вещи, дежуривший
там молодой капрал перепугал его до полусмерти, вскочив на ноги и
заорав:
-- Смир-р-р-но!
Вместе со всеми, кто был в дежурке майор Майор вытянулся и замер
по стойке "смирно", мучительно пытаясь догадаться, что за шишка вошла
следом за ним. В напряженной тишине текли минуты, и, вероятно, все
так и простояли бы по стоике смирно до самого судного дня,если бы
полчаса спустя в комнату дежурного не вошел майор Дэиби, прибывший из
штаба авиапалка. Он поздравил майора Майора с назначением и подал
команду "вольно". Еще более плачевно обернулись дела майора Майора в
офицерской столовой, где Милоу, трепеща от восторга, уже поджидал его,
чтобы церемонно проводить к отдельному столику, который он заранее
установил на видном месте, покрыл вышитой скатертью и украсил пышным
букетом цветов в хрустальной розовой вазе.Майор Майор в ужасе отпрянул
от столика,но не нашел в себе смелости вырвать- ся у всех на глазах из
рук Милоу. Чтобы поглазеть на командира, даже Хэвермейер поднял голову
над тарелкой, а его тяжелая нижняя челюсть отвисла от изумления. Майор
Майор безвольно подчинился тащившему его Милоу, сел за свой
персональный столик и до конца обеда сидел, съежившись от стыда.
Пища казалась ему безвкусной, как трава, но он старательно жевал
и глотал, опасаясь обидеть людей, причастных к ее изготовлению.
Позднее, оставшись наедине с Милоу, майор Майор почувствовал, как
впервые в его груди шевельнулось чувство протеста, и он сказал, что
предпочел бы по-прежнему обедать вместе со всеми офицерами.
-- Не выйдет, сэр, -- сказал Милоу.
-- Не понимаю, что здесь может выйти или не выйти?-- попытался
спорить майор Майор. -- Раньше же ничего не случалось.
-- Раньше вы не были командиром эскадрильи.
-- Но ведь майор Дулут был командиром эскадрильи, а ел за одним
столом со всеми.
-- Майор Дулут -- это другое дело, сэр.
-- В каком смысле другое?
-- Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, сэр, -- сказал Милоу.
-- Уж не потому ли, что я похож на Генри Фонда?-- призвав на помощь
все свое мужество, резко спросил майор Майор.
-- Некоторые говорят, что вы и есть Генри Фонда, -- ответил Милоу.
-- Ну так вот что, -- закричал Майор срывающимся от волнения
голосом, -- никакой я вам не Генри Фонда! И нисколечко я на него не
похож. А хоть бы даже я и смахивал на этого Генри Фонда, какая
разница?
-- Никакой разницы. Вот это я и пытаюсь сказать вам, сэр. Между
вами и Генри Фонда -- никакой разницы, а вот между вами и майором
Дулутом -- разница огромная.
Существенную разницу между собой и майором Дулутом майор Майор
почувствовал уже за ужином. Когда он вышел из-за отведенного для него
столика и хотел сесть вместе со всеми за общий стол, его
пригвоздили к месту устремленные на него леденящие душу взгляды. Он
точно ударился лбом о глухую стену неприязни и остолбенел. Поднос с
тарелками дрожал в его руках. Не говоря ни слова, Милоу бросился к
майору Майору на выручку и повел его, как ручного медведя, к
персональному столику. После этого майор Майор перестал
сопротивляться и отныне всегда сидел в одиночестве за своим
столиком, повернувшись спиной к остальным. Он был уверен, что они
относятся к нему плохо оттого, что считают его гордецом, который,
едва заделавшись командиром эскадрильи, брезгует есть в их обществе.
В присутствии майора Майора все разговоры в столовой смолкали.
Офицеры старались не бывать в столовой одновременно со своим
командиром. Проведав об этом, майор Майор вообще бросил ходить в
столовую и распорядился,чтобы еду ему доставляли в трейлер.Эскадрилья
вздохнула с облегчением.
Майор Майор начал ставить под официальными документами подпись
"Вашингтон Ирвинг" на следующий день после визита контрразведчика,
пытавшегося выяснить, кто из лежавших в госпитале летчиков эскадрильи
подписывается "Вашингтон Ирвинг". Контрразведчик и подал майору
Майору эту идею. Новая работа была скучна и не приносила никакого
удовлетворения. Его сделали командиром эскадрильи, но он понятия не
имел, что входит в обязанности командира, и потому, сидя в крохотном
кабинетике, отгороженном в дальнем конце штабной палатки, занимался
только двумя делами: ставил подпись Вашингтона Ирвинга под
официальными документами и прислушивался к долетавшему издалека
лязганью и глухому стуку подков, которые метал майор де Каверли.
Майора Майора мучило сознание, что он не выполняет каких-то
наиважнейших своих обязанностей, и он опасался,что рано или поздно
за это придется держать ответ, но опасения были напрасными. Он редко
выходил из кабинета, разве что в случае крайней нужды, потому что
никак не мог привыкнуть к тому, что все пялят на него глаза. бремя от
времени монотонное течение рабочего дня нарушал какой-нибудь офицер
или рядовой, присланный сержантом Таусером с делом, в котором майор
Майор ровным счетом ничего не смыслил. Майор Майор прямехонько
возвращал просителя к сержанту Таусеру, а тот уж давал разумные
указания. Очевидно,обязанности командира эскадрильи отлично
исполнял кто-то другой, не нуждавшийся в помощи майора Майора. Майор
впал в задумчивость и уныние. Временами он серьезно подумывал, не
поведать ли обо всех своих горестях капеллану, но капеллан оказался
настолько подавленным своими собственными печалями, что майор Майор
решил не возлагать на слабые плечи капеллана лишнее бремя. Кроме того,
он не был уверен, входит ли в обязанности капеллана утешать командира
эскадрильи.
Обращаться за утешением к майору де Каверли он тоже не считал
возможным. Майор де Каверли, возвратись из очередной командировки в
Рим, где арендовал квартиры для летчиков или похищал официантов для
офицерской столовой, целиком отдавался игре в подковы. Майор Майор
часами смотрел через оконце палатки на забавы майора де Каверли.
Подковы то мягко падали на траву, то звякали, цепляясь за стальные
колышки, вбитые в землю. Майора Майора поражало, что такая
величественная персона, как майор де Каверли, не находит себе занятия
важнее, чем швырять подковы. Частенько майор Майор испытывал соблазн
присоединиться к майору де Каверли, но, поразмыслив, приходил к
выводу, что кидать с утра до вечера подковы, пожалуй, так же тошно,
как подписываться "Майор Майор Майор" под официальными документами.
Да и физиономия у этого майора де Каверли была такая недобрая, что
майор Майор просто боялся к нему приблизиться.
Майор Майор пытался разобраться, кто из них кому подчиняется. Он
знал, что майор де Каверли числился начальником его штаба, но что это
такое -- он понятия не имел и потому никак не мог сообразить, то ли
судьба наградила его снисходительным, всепрощающим начальником, то
ли господь наказал его преступно-халатным, ленивым подчиненным.
Можно было спросить у сержанта Таусера, но в глубине души майор Майор
побаивался сержанта Таусера, а больше обращаться было не к кому -- не
спрашивать же у самого майора де Каверли. Мало кто отваживался
подступаться к майору де Каверли по какому бы то ни было поводу, а
один офицер, у которого хватило глупости подойти и метнуть подкову, на
следующий день был наказан такой тяжелой и редкой разновидностью
прострела, о которой ни Гас, ни Уэс, ни даже сам доктор Дейника слыхом
не слыхали. Все были уверены, что хворобу на бедного офицера накликал
майор де Каверли в отместку за вчерашнюю подкову, но как ему удалось
это сделать -- никто не знал.
Большинство официальных документов, поступавших к майору Майору,
не имели к нему абсолютно никакого касательства. Эти бумаги содержали
главным образом ссылки на какие-то предшествующие им другие бумаги,
которых майор Майор и в глаза не видел. Поднимать же и изучать старую
переписку тоже не было никакого резона, поскольку инструкция
предписывала игнорировать предыдущие указания и действовать только
на основании самого последнего приказа. Когда майор Майор бывал в
ударе, он мог за одну минуту расписаться на двадцати различных
циркулярах, каждый из которых требовал не обращать никакого внимания
на все предшествующие. С Большой земли, из штаба генерала Пеккема,
каждый день поступали многословные бюллетени под бодрыми,
вдохновляющими и мобилизующими заголовками, как, например: "Боритесь
с волокитой -- расхитительницей времени!" или "Боритесь за чистоту --
бог чистоту любит!"
Призывы генерала Пеккема блюсти чистоту и бороться с волокитой
вдохновляли майора Майора: он без всякой волокиты расписывался на этих
призывах и очищал от них стол как можно быстрее. Внимание майора
Майора задерживалось лишь на документах, касающихся несчастного
лейтенанта, который погиб во время налета на Орвьетто менее чем через
два часа после своего прибытия в часть. Вещи его, не полностью
распакованные, до сих пор валялись в палатке Йоссариана. Поскольку
несчастный лейтенант доложил о своем прибытии не дежурному по части,
а в оперативном отделении, сержант Таусер решил, что спокойней будет
на все запросы о нем отвечать, что вышеозначенный лейтенант в
эскадрилью вообще не прибывал. Из скудной переписки по этому поводу
возникало впечатление, будто лейтенант бесследно растворился в проз-
рачной синеве, что, кстати, некоторым образом соответствовало
действительности. В конечном счете майор Майор был даже доволен, что
ему приносят на подпись разные
официальные бумаги: сидеть с утра до вечера за письменным столом
и подмахивать бумаги куда приятнее, чем сидеть с утра до вечера за
письменным столом и не подмахивать бумаг. Как-никак, а все-таки
работа...
Но не позднее чем в десятидневный срок с фатальной неизбежностью
все подписанные им документы приходили обратно с подколотой чистой
страничкой для новой подписи. Документы возвращались заметно
пополневшими, потому что между листком, ранее завизированным майором
Майором, и чистым листком, предназначенным для его новой визы,
помещалась пачечка листков с наисвежайшими подписями офицеров всех
частей, разбросанных вокруг Пьяносы: подобно майору Майору, они, не
покладая рук, визировали одни и те же бумажонки. Наблюдая за тем,
как самые простые циркуляры чудовищно разбухают и превращаются в
объемистые и увесистые манускрипты, майор Майор впал в меланхолию.
Сколько бы раз майор Майор ни подписывал документ, он все равно
исправно возвращался на его стол за очередной подписью. Майор Майор
уже совсем было отчаялся избавиться от этого наваждения.
Однажды, точнее на следующий день после первого визита
