Есть - и, без сомнения, всегда будут - хорошие прихожане и прихожанки,
для которых, к сожалению, одного благочестия недостаточно. Покойный
Г.К.Честертон, который писал, по крайней мере, так же лирично о напитках,
как и о преданности Богу, может служить их красноречивым рупором.
Современные Церкви, за некоторыми исключениями в среде протестантских
вероисповеданий, терпимы к алкоголю; но даже самые терпимые не совершали
никаких попыток обратить наркотик в христианство или сакраментализировать
его употребление. Благочестивый пьяница вынужден помещать свою религию в
одно отделение, а заменитель религии - в другое. И, вероятно, это -
неизбежно.
Питие не может быть освящено, если не считать тех религий, которые не
придавали большого значения благопристойности. Поклонение Дионису или
кельтскому богу пива было делом громким и безобразным. Обряды христианства
несовместимы даже с религиозным опьянением. Это не приносит вреда
производителям крепких напитков, но очень плохо для христианства. Несть
числа тем личностям, которые желают самотрансценденции и желали бы обрести
ее в церкви. Но увы - "голодная паства глядит вверх и некормлена." Они
принимают участие в обрядах, они слушают проповеди, они повторяют молитвы;
но их жажда остается неутоленной.
Разочарованные, они обращаются к бутылке. По крайней мере, ненадолго
каким-то образом это срабатывает. Церковь по-прежнему может посещаться; но
это - не больше, чем Музыкальный Банк из батлеровского "Егдин". Бог
по-прежнему может признаваться; но Он - Бог только на вербальном уровне,
только в строго пиквикианском смысле. Действительный объект поклонения -
бутылка, а единственный религиозный опыт - то состояние ничем не
сдерживаемой и воинственной эйфории, которое следует за проглатыванием
третьего коктейля.
Мы, следовательно, видим, что христианство и алкоголь не смешиваются и
не могут смешиваться. Христианство и мескалин представляются более
совместимыми. Это было продемонстрировано многими индейскими племенами от
Техаса на север до самого Висконсина. Среди этих племен есть группы,
связанные с Чистой Американской Церковью - сектой, чьим основным обрядом
является что-то вроде Вечери Любви ранних христиан, где ломтики пейоты
заменяют святые хлеб и вино. Эти "чистые американцы" считают кактус особым
даром Бога индейцам и приравнивают его действие к воздействию
божественного Духа.
Профессор Дж.С.Слоткин - один из очень немногих белых людей,
когда-либо участвовавших в конгрегации пейотистов, - говорит о своих
собратьях по вере, что они "определенно не одурманены и не пьяны... Они
никогда не выходят из ритма и не путают слов, как это делал бы пьяный или
одурманенный человек... Они все спокойны, вежливы и предупредительны по
отношению друг к другу. Я никогда не был ни в одном культовом здании
белого человека, где было бы либо столько религиозного чувства, либо
столько благопристойности." А что, можем спросить мы, эти ревностные и
примерные пейотисты испытывают? Не мягкое ощущение добродетели, которое
поддерживает среднего прихожанина в течение девяноста минут скуки. Ни даже
те высокие чувства, вдохновленные мыслями о Создателе и Искупителе, Судье
и Утешителе, которые воодушевляют набожного. Для этих "чистых американцев"
религиозный опыт - нечто более непосредственное и просветляющее, более
спонтанное, в меньшей степени самодельный продукт поверхностного,
застенчивого ума. Иногда (согласно свидетельствам, собранным д-ром
Слоткиным) их посещают видения, которые могут быть видениями Самого
Христа. Иногда они слышат голос Великого Духа. Иногда они ощущают
присутствие Бога и тех личных недостатков, которые должны быть исправлены,
если они хотят выполнить Его волю. Практические последствия этих
химических открываний дверей в Иной Мир представляются целиком полезными.
Д-р Слоткин сообщает, что постоянные пейотисты в целом более трудолюбивы,
более сдержанны (многие из них вообще воздерживаются от алкоголя), более
миролюбивы, чем не-пейотисты. Дерево с такими удовлетворительными плодами
не может сразу быть отвергнуто как дурное.
В освящении употребления пейоты индейцы Чистой Американской Церкви
сделали то, что одновременно является психологически здравым и исторически
заслуживающим уважения. В ранние века христианства многие из языческих
обрядов и празднеств были окрещены, так сказать, и поставлены на службу
Церкви. Эти увеселения не были особенно назидательными; но они утоляли
определенный психологический голод, и вместо того, чтобы пытаться их
подавлять, первые миссионеры были достаточно разумны, чтобы принять их
такими, какими они были, - удовлетворяющими душу выражениями
фундаментальных стремлений, - и ввести их в ткань новой религии.
То, что совершили "чистые американцы", - в сущности, то же самое. Они
взяли языческий обычай (обычай, по случайности, более возвышающий и
просветляющий, чем большая часть довольно грубых попоек и спектаклей,
воспринятых от европейского язычества) и придали ему христианскую
значимость.
Хоть и недавно введенные в практику северных Соединенных Штатов,
пейотоедение и религия, основанная на нем, стали важными символами права
краснокожих на духовную независимость. Некоторые индейцы реагировали на
господство белых, американизируясь сами, другие - отступая в традиционный
индеизм. Но некоторые попытались взять лучшее от обоих миров - лучшее от
индеизма, лучшее от христианства и лучшее от тех Иных Миров
трансцендентного опыта, где душа познает себя не скованной условиями и
обладающей природой, сходной с божественной.
Отсюда и Чистая Американская Церковь. В ней два великих аппетита души
- стремление к независимости и самоопределению и стремление к
самотрансценденции - сплавились воедино и были интерпретированы в свете
третьего - стремления к поклонению, к оправданию действия Бога перед
человеком, к объяснению вселенной посредством внятной теологии.
Вот бедный индеец, чей девственный разум Перёд прикрывает, а зад брошен
наземь.
На самом же деле, это мы, богатые и высокообразованные белые, брошены
задами наземь. Мы прикрываем нашу переднюю наготу какой-то философией -
христианской, марксистской, фрейдо-физикалистской, - но сзади остаемся
неприкрытыми и брошенными на милость всех ветров обстоятельств. Бедный
индеец, с другой стороны, обладал достаточной смекалкой для того, чтобы
прикрыть свою заднюю часть, добавив к фиговому листку теологии набедренную
повязку трансцендентного опыта.
Я не настолько глуп, чтобы приравнивать то, что происходит под
воздействием мескалина или любого другого наркотика, приготовленного уже
или, возможно, готовящегося в будущем, к реализации конца и конечной цели
человеческой жизни:
Просветлению, Прекраснейшему Видению. Я предполагаю лишь то, что
мескалиновый опыт - это то, что католические теологи называли
"безвозмездной милостью", не обязательно ведущей к спасению, но могущей
потенциально помочь, которую, если она возможна, следует благодарно
принимать. Чтобы стряхнуть рутину привычного восприятия, чтобы узреть на
несколько безвременных часов внешний и внутренний миры не такими, какими
они кажутся животному, одержимому выживанием, или человеку, одержимому
словами и понятиями, а какими они постигаются непосредственно и безусловно
Всем Разумом, - этот опыт неоценимо драгоценен для всех и в особенности
- для интеллектуалов. Ибо интеллектуал - это, по самому определению,
человек, для которого, по словам Гёте, "слово в сущности приносит плоды".
Это человек, который чувствует, что "то, что мы воспринимаем глазом, чуждо
нам как таковое и не должно глубоко впечатлять нас". И все же, сам будучи
интеллектуалом и одним из величайших мастеров языка, Гёте не всегда
соглашался со своей собственной оценкой слова. "Мы говорим, - писал он в
середине жизни, - чересчур много. Мы должны говорить меньше, а рисовать
- больше. Лично я хотел бы вовсе отказаться от речи и, подобно
органической Природе, сообщать все, что мне нужно сказать, набросками. Вон
то фиговое дерево, эта маленькая змейка, кокон на моем подоконнике, тихо
ожидающий своего будущего, - все это моментальные росписи. Человек,
способный расшифровать их значение так, как нужно, вскоре сможет вовсе
обходиться без написанного или произнесенного слова.
Чем больше я думаю об этом, - в речи есть что-то тщетное,
посредственное, даже (я поддаюсь соблазну сказать) фатоватое. По
контрасту, насколько суровость Природы и ее молчание поражают вас, когда
вы стоите лицом к лицу с ней, не отвлекаясь, перед нагим хребтом или среди
запустения древних холмов." Мы никогда не обойдемся без языка и других
знаковых систем; ибо именно посредством их, и только посредством их, мы
подняли себя над дикарями до уровня человеческих существ. Мы легко можем
стать жертвами, так же как и бенефициариями, этих систем. Мы должны
научиться эффективно обращаться со словами; но, в то же время, мы должны
сохранять и, если необходимо, усиливать свою способность смотреть на мир
непосредственно, а не сквозь эту полупрозрачную среду представлений,
которая искажает каждый данный факт, превращая его в слишком уж хорошо
знакомое подобие какой-то родовой этикетки или объяснительной абстракции.
Литературное или научное, либеральное или специальное, все наше
образование - преимущественно вербально и, следовательно, не может
выполнить то, что от него ожидается. Вместо преобразования детей в
полностью развитых взрослых, оно выпускает студентов естественных наук,
которые совершенно не сознают Природу как первоначальный факт опыта, оно
навязывает миру студентов гуманитарных наук, которые ничего не знают о
гуманности, своей ли собственной или же чьей-либо еще.
Гештальт-психологи, такие как Сэмюэл Реншоу, разработали методы для
расширения диапазона и увеличения остроты человеческих восприятий. Но
применяют ли их наши педагоги? Ответ: нет.
Учителя в каждой области психо-физических навыков - от зрения до
тенниса, от хождения по канату до молитвы - методом проб и ошибок
обнаружили условия оптимального функционирования в границах своих
соответствующих областей. Но финансировал ли какой-нибудь из наших великих
Фондов проект по координации этих эмпирических изысканий и объединению их
в общую теорию и практику повышенной креативности? Снова, насколько я
знаю, ответ: нет.
Всякого рода культисты и проходимцы учат всевозможным методикам
достижения здоровья, довольства, спокойствия духа; и для многих их
слушателей многие из этих методик явно возымели свое действие. Но видим ли
мы уважаемых психологов, философов и священнослужителей смело
спускающимися в те странные и зачастую дурно пахнущие колодцы, на дне
которых несчастная Истина столь часто принуждена сидеть? И снова ответ:
нет.
А теперь взгляните на историю исследователей мескалина. Семьдесят лет
назад первосортно способные люди описывали трансцендентные переживания,
приходящие к тем, кто в добром здравии, при должных условиях и в
правильном состоянии духа принимали наркотик. Сколько философов, сколько
теологов, сколько профессиональных педагогов проявили любопытство и
открыли эту Дверь В Стене?
Ответ, насколько это очевидно: ни одного.
В мире, где образование преимущественно вербально, высокообразованные
люди находят почти невозможным обращать внимание на что-либо, кроме слов и
представлений. Всегда есть деньги на докторские диссертации, на ученое
надувательство по исследованиям того, что для ученых является невероятно
важной проблемой: кто на кого повлиял в произнесении чего именно и когда?
Даже в наш век технологии вербальные гуманитарные науки в почете.
Не-вербальные гуманитарные науки, искусства непосредственного осознания
данных фактов нашего опыта, почти совершенно игнорируются. Каталог,
библиография, определительное издание ipsissima verba(10) третьесортного
рифмоплета, колоссальный указатель в целях упразднения всех указателей -
любой подлинно александрийский проект обязательно получит одобрение и
