Скажете вы наконец, зачем мы сюда при- перлись?
Обиспо игнорировал его.
-- Где дверь? -- спросил он.
Девочка показала.
-- Это еще что за штучки? -- сердито закричал было он; потом увидел,
что одна из секций с книгами -- всего лишь бутафория из дерева и кожи. Это
были полки, за- нятые тридцатью тремя томами проповедей архиеписко- па
Стиллингфлита* и (он узнал почерк Пятого графа) полным, в семидесяти семи
томах, собранием сочинений Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада. При
более тщательном осмотре обнаружилась и замочная скважина.
-- Отдайте мои конфеты, -- потребовала Милли.
Но Обиспо не желал рисковать.
-- Сначала проверим, подойдет ли ключ.
Он попытался отомкнуть замок, и со второй попытки ему это удалось.
-- Держи. -- Он отдал Милли коробку и одновремен- но открыл дверь.
Девочка издала вопль ужаса и кину- лась прочь.
-- К чему все это? -- с тревогой в голосе повторил Стойт.
-- Все это к тому, -- сказал Обиспо, смотря на веду- щие вниз ступени,
которые через несколько футов исче- зали в непроглядной тьме, -- все это к
тому, чтобы вам не пришлось узнать, существует ли ад. По крайней мере, пока;
а может быть, и в течение очень долгого времени. Ну, слава Богу! -- добавил
он. -- У нас будет свет.
Прямо за дверью, на полочке, стояли два потайных фонаря старого
образца. Обиспо взял один из них, по 511 болтал, поднес к носу. Масло внутри
было. Он зажег оба, один отдал Стойту, другой оставил себе и начал осторожно
спускаться по лестнице.
Спуск был длинный; внизу оказалась круглая комната, вырубленная в
желтом песчанике. Отсюда вели четыре выхода. Они выбрали один и прошли по
узкому коридорчику в другую комнату, да сей раз с двумя выходами. Первый
путь заканчивался тупиком; отправившись по другому, они миновали еще одну
лестницу и попали в пещерку, полную древнего мусора. Дальше идти было
некуда; с трудом, дважды сбившись с дороги, они вернулись обратно в круглую
комнату, с кото рой начали, и снова попытали счастья. Ступени, ведущие вниз;
несколько маленьких комнаток подряд. Одна из них была оштукатурена, на ее
стенах были нацарапаны непристойные рисунки в стиле раннего восемнадцатого
века. Они поспешили дальше и спустились по очередной короткой лесенке в
большое квадратное помещение с вентиляционной шахтой, идущей под углом
сквозь скалу; далеко вверху брезжило крохотное пятнышко белого света. Это
было все. Они вернулись снова. Стойт уже успел вспотеть; но Обиспо настаивал
на продолжении. Попробовали третий выход. Коридор; анфилада из трех комнат.
Затем путь раздваивался; один проход вел вверх, но уже в начале был заложен
кирпичной кладкой; другой спускался в коридор, пробитый на более низком
уровне. Футов через тридцатьсорок слева обозначилось какое-то отверстие.
Обиспо посветил туда; там оказалась сводчатая ниша, в глубине которой на
гипсовом пьедестале стояла мраморная копия "Венеры" Медичи*.
-- Дьявольщина! -- сказал Стойт; затем, по некотором размышлении, впал
в легкую панику. -- Как, черт возьми, они затащили сюда эту штуку? --
спросил он, бегом догоняя Обиспо.
Доктор не отвечал, нетерпеливо шагая вперед.
-- Это сумасшествие,-- опасливо продолжал Стойт,
512
труся за доктором. -- Натуральное сумасшествие. Говорю вам, мне это не
нравится.
Обиспо нарушил свое молчание.
-- Можете подумать, как заполучить ее для Беверлипантеона,-- сказал он
с волчьей веселостью.-- Эй, а это еще что? -- добавил он.
Они вышли из туннеля в комнату довольно больших размеров. Посреди
комнаты была круглая каменная кладка с двумя железными стойками по обе
стороны и перекладиной между ними, на которой висел блок.
-- Колодец! -- сказал Обиспо, вспомнив запись из дневника Пятого графа.
Он чуть ли не бегом бросился к туннелю в дальнем конце комнаты. Через
десять футов от входа путь ему преградила массивная, обитая гвоздями дубовая
дверь. Обиспо вынул все ту же связку ключей, выбрал один наугад, и дверь
сразу открылась. Они стояли на пороге маленькой продолговатой каморки. Его
фонарь высветил в противоположной стене следующую дверь. Он тут же кинулся к
ней.
-- Тушенка! -- удивленно сказал Стойт, пробегая лучом фонаря по рядам
консервов и стеклянных банок на полках высокого шкафа, почти целиком
занимавшего одну из стен комнаты. -- Креветки Билокси. Ананасы ломтиками.
Бостонские печеные бобы,-- прочел он, потом повернулся к Обиспо: -- Говорю
вам, Обиспо, не нравится мне все это.
Детка достала и теперь прижимала к носу платок, пропитанный ароматом
"Shocking".
-- Ну и вонища! -- неразборчиво произнесла она сквозь несколько слоев
материи и содрогнулась от отвращения.-- Ну и вонища!
Между тем Обиспо подбирал ключ к другой двери. Наконец она
распахнулась. На них хлынул поток теплого воздуха, и каморка в одно
мгновение наполнилась невыносимым смрадом. "Господи!" -- сказал Стойт, а
Детка, борясь с тошнотой, испустила приглушенный
513
вопль ужаса.
Обиспо поморщился и шагнул туда, откуда шел запах. В конце короткого
коридорчика была третья дверь, на сей раз из железных прутьев, похожая
(подумал Обиспо) на дверь тюремной камеры смертников. Он посветил фонарем
сквозь прутья, в смрадную тьму за ними.
Оставшиеся у шкафа с консервами Стойт и Детка внезапно услышали
удивленное восклицание, а затем, после короткого затишья, взрыв буйного,
неудержимого хохота. Раскат за раскатом, звенящий металлический смех доктора
Обиспо вырывался из коридорчика, многократно отражаясь в ограниченном
пространстве каморки. Жаркий, насыщенный тошнотворный испарениями воздух
дрожал от этого оглушительного, почти сумасшедшего смеха.
Стойт, а за ним Детка пересекли каморку и поспешили пройти через
открытую дверь в узкий туннель за ней. Хохот Обиспо действовал Стойту на
нервы.
-- Какого черта?..-- крикнул он, приближаясь, затем оборвал фразу на
полуслове.-- Что это? -- прошептал он.
-- Зародыш обезьяны, -- начал Обиспо, но договорить не смог; очередной
приступ безудержного веселья согнул его вдвое, точно удар в солнечное
сплетение.
-- Дева Мария, -- пробормотала Детка, все еще прижимая к лицу платок.
Лучи их фонарей вычерпнули из тьмы за решеткой узкий мирок очертаний и
красок. В центре этого мирка, на краю низкой кровати, сидел человек и, не
мигая, как зачарованный, смотрел на свет. Его ноги, густо покрытые грубыми
рыжеватыми волосами, были голы. Рубашка, его единственное одеяние, была
изорвана и грязна. Мощную грудь пересекала наискосок широкая шелковая лента,
которая, очевидно, была когда-то голубой. На шее болталась веревка с
образком -- св. Георгий и дракон в золоте и эмали. Он сидел сгорбясь; его
ушедшая в
514
плечи голова в то же время выдавалась вперед. Одной из своих огромных и
странно неуклюжих рук он почесывал болячку, которая просвечивала красным
сквозь поросль на его левой голени.
-- Зародыш обезьяны, которому хватило времени вырасти, -- наконец
выговорил Обиспо.-- Просто замечательно! -- Его опять разобрал смех. -- Вы
только поглядите на его лицо! -- едва вымолвил он, указывая за решетку. Из
глубоких глазниц над спутанными волосами, покрывавшими челюсти и щеки,
смотрели голубые глаза. Бровей не было; но под грязным, морщинистым лбом
проходил широкий, словно полка, костяной выступ.
Вдруг из кромешной тьмы выдвинулось на свет еще одно обезьяноподобное
лицо -- лицо, покрытое волосами лишь слегка, так что можно было увидеть не
только надглазный выступ, но и необычную, измененную линию подбородка,
костяные наросты перед ушами. Вслед за головой в луче света показалось и
тело в старом клетчатом пальто и стеклянных бусах.
-- Женщина...-- сказала Вирджиния, которую чуть не стошнило от
омерзения при виде этих отвислых, увядших грудей. Доктор развеселился еще
пуще.
Стойт схватил его за плечо и свирепо потряс.
-- Кто это? -- требовательно осведомился он.
Обиспо вытер глаза и сделал глубокий вдох; буря его веселья улеглась,
оставив по себе лишь легкую рябь. Едва он открыл рот, чтобы ответить на
вопрос Стойта, как существо в рубашке неожиданно повернулось к существу в
пальто и ударило его по голове. Удар огромной ручищи пришелся по лицу сбоку.
Существо в пальто испустило крик боли и гнева и опять пропало во мраке.
Оттуда донеслось пронзительное яростное бормотание, которое словно все время
балансировало на грани членораздельных проклятий.
-- Вот тот, с орденом Подвязки, -- произнес Обиспо, повысив голос,
чтобы перекричать шум,-- это Пятый граф Гонистерский. Другая -- его
домоправительница.
-- Но что с ними случилось?
-- Всего только время, -- беззаботно сказал Обиспо.
-- Время?
-- Не знаю, сколько лет его подруге, -- продолжал Обиспо.-- Но самому
графу, постойте-ка... Ну да, в январе ему стукнуло двести один.
Пронзительный голос во мраке верещал по-прежнему -- почти можно было
разобрать ругательства. Пятый граф бесстрастно почесал болячку и вновь
уставился на свет.
Обиспо продолжал говорить. Замедление темпов развития... один из
механизмов эволюции... чем старше антропоид, тем он глупее... старение как
результат отравления стеринами... кишечная флора карпа... Пятый граф
предвосхитил его собственное открытие... нет отравления стеринами, нет и
старения... возможно, нет и смерти, разве что от несчастного случая... но
тем временем зародыш антропоида успевает достигнуть зрелости... Это самая
замечательная шутка из всех ему известных.
Не двигаясь с места, Пятый граф помочился на пол. Его подруга в темноте
затараторила еще пронзительнее. Он обернулся в ее сторону и гортанным
голосом изрыгнул несколько едва узнаваемых, почти позабытых непристойностей.
-- Дальше можно не экспериментировать, -- говорил Обиспо. -- Мы знаем,
что это средство действует. Вы можете начать принимать его хоть сейчас. Хоть
сейчас, -- повторил он с саркастическим ударением.
Стойт не отвечал.
Пятый граф по ту сторону решетки встал на ноги, потянулся, зевнул,
затем развернулся и сделал пару шагов к границе, отделяющей свет от тьмы.
Его домоправительница затараторила еще быстрее и возбужденнее. С притворным
равнодушием граф остановился, погладил ладонью свою широкую орденскую ленту,
потом тронул
516
украшение у себя на шее, издав при этом какие-то странные звуки, в которых
улавливалась мелодия -- нечто похожее на обезьянью интерпретацию серенады из
"ДонЖуана". Существо в пальто захныкало, словно предчувствуя недоброе; его
голос, казалось, стал удаляться глубже во мрак. Внезапно с диким воплем
Пятый граф прыгнул вперед, из узкой вселенной фонарного света в окружающую
ее тьму. Послышался стремительный топот, несколько коротких вскриков; потом
визг, звуки ударов и опять визг; затем визжать перестали, и из темноты
доносилось лишь сдавленное ворчанье да слабые всхлипы.
Стойт наконец нарушил молчание.
-- Как по-вашему, сколько лет пройдет, прежде чем человек станет таким?
-- медленно, запинаясь, сказал он. -- Я имею В виду, не сразу же это
случится... наверное, человек сначала долго... ну, понятно,-- долго не
меняется. И потом, когда справишься с первым шоком... по-моему, они очень
даже неплохо коротают время. То есть на свой лад, конечно. Вам не кажется,
Обиспо?
Обиспо молча, не отрываясь смотрел на него; потом откинул назад голову
и засмеялся снова.
1939
ПРИМЕЧАНИЯ
Стр. 229. "Бремя Белого Человека" -- выражение Р. Киплинга,
