Джабл пожал плечами.
- Ты был занят и мог не заметить землетрясения.
- Брось! Я не школьница, и целуюсь с открытыми глазами. Скажи, как он
мог раздеться?
- Какое это имеет значение? Может, тебя смутила именно нагота?
- Конечно.
- Ты и сам был без штанов! Стыдитесь, сэр!
- Перестань меня грызть. У меня нет привычки к групповой любви. Меня
чуть не стошнило. - Бен скривился. - Каково было бы тебе, если бы посреди
твоей гостиной люди стали спариваться, как обезьяны?
- Вот оно, Бен: гостиная была не твоя. Ты пришел к человеку в дом,
будь любезен принять правила, действующие там. Цивилизованный человек
должен поступать именно так.
- А если тебя шокирует подобное поведение?
- Это уже другой вопрос. Я всегда находил и нахожу публичные
проявления похоти отвратительными, но достаточно большая часть
человечества не разделяет моих вкусов. Оргии имеют многовековую историю и
не оскорбляют ничьего достоинства, поэтому нельзя говорить, что они
"шокируют".
- Ты хочешь сказать, что это не более, чем дело вкуса?
- Вот именно. И мои вкусы не более святы, чем вкусы Неро, а даже
менее: Неро - бог, а я - нет.
- Черт меня возьми!
- Вряд ли у него это получится. Дальше: Майк не устраивает публичных
оргий.
- То есть как?
- Ты говорил, что у него в доме что-то вроде группового брака,
выражаясь научно - групповая теогамия. Поэтому все, что там происходит или
планируется, является семейным делом, а не публичной оргией. Кругом все
боги, и нет больше никого - кто же может обидеться?
- Я обиделся.
- Сам виноват. Ты ввел их в заблуждение и спровоцировал на "оргию".
- Что ты, Джабл! Я ничего не делал.
- Ах, Господи! Как только ты вошел, ты понял, что у них сложился
чуждый тебе уклад. Тем не менее не ушел. Ты повел себя, как бог
встретившийся с богиней. Ты отдавал себе отчет в том, что делал, и они это
понимали. Их ошибка в том, что они приняли твое притворство за чистую
монету. Нет, Бен, Джилл и Майк вели себя вежливо, и не тебе следует
обижаться на них, а им на тебя.
- Ты умеешь все перевернуть с ног на голову. Меня завлекли чуть не
силой. Если бы я не убежал, меня стошнило бы.
- Теперь ты хочешь свалить вину на рефлекс. Дорогой мой, воспитанный
мальчик тринадцати лет на твоем месте сжал бы зубы, пошел в ванную,
посидел бы там с четверть часа, потом пришел бы и извинился. Рефлекс тут
ни при чем. Рефлекс может вывернуть желудок, но не может приказать ногам
бежать к двери, рукам - хватать одежду, глазам - искать выход. Это был
страх. Чего ты испугался, Бен?
Кэкстон долго молчал, потом вздохнул и выдавил:
- Сдаюсь, я - ханжа.
- Ханжа считает свои моральные установки законом природы, - покачал
головой Джабл. - Ты не такой. Ты подлаживался под людей, поведение которых
не соответствовало твоим правилам, а настоящий ханжа еще с порога обозвал
бы даму в татуировке неприличным словом, повернулся бы и ушел. Копай
глубже.
- Я ничего не соображаю. Мне плохо.
- Вижу и сочувствую. Давай подойдем к делу с другой стороны. Ты
упомянул женщину по имени Рут. Давай предположим, что на кушетке с тобой
сидели Майк и Рут, а не Джиллиан. Допустим, они предположили бы то же
самое сближение. Был бы ты так же "шокирован"?
- Да, меня шокировала сама ситуация, хотя ты говоришь, что это дело
вкуса.
- В какой степени? Что бы сделал?
Кэкстон смутился.
- Черт бы побрал тебя, Джабл! Я нашел бы предлог выйти на кухню.
- Отлично, Бен. Я понял, в чем дело.
- В чем же?
- Какой элемент мы изменили?
Кэкстон помрачнел и надолго умолк. Наконец сказал:
- Ты прав, Джабл: все дело в Джилл, в том, что я люблю ее.
- Близко к истине, но не точно.
- Что?
- Чувство, которое заставило тебя бежать, не называется "любовь". Ты
знаешь, что такое любовь?
- Надоело! На этот вопрос не могли ответить ни Шекспир, ни Фрейд. Мне
плохо, и все.
Джабл покачал головой.
- Я дам точное определение. Любовь - это состояние, в котором счастье
другого является непременным условием твоего счастья.
- Верно, - медленно произнес Бен, - именно это я испытываю по
отношению к Джилл.
- Хорошо. И ты говоришь, что тебя стошнило и ты убежал при
необходимости сделать Джилл счастливой.
- Подожди! Я не говорил...
- Может быть, тут присутствовало еще какое-то чувство?
- Я говорил... - Кэкстон запнулся. - Хорошо, можешь считать, что я
ревновал. Но я могу поклясться, что не ревновал. Я давно уже со всем
смирился и не держал на Майка зла. Я понимаю, что ревность бессмысленна.
- Милый мой, любовь - нормальное состояние, ревность -
патологическое. Нередко незрелый ум принимает одно за другое или ставит
ревность в прямую зависимость от любви. На самом деле это несовместимые
вещи: ревность не оставляет места любви, и наоборот. Но и то, и другое
способно произвести бурю в душе. Хочешь знать, в чем дело? Твоя ревность
глянула тебе в глаза, ты не выдержал ее взгляда и сбежал.
- Все дело в обстановке, Джабл. Меня добил этот гарем. Не пойми
превратно меня; я любил бы Джилл, даже если бы она была грошовой шлюхой,
которой, слава Богу, не является. По ее меркам, она даже высокоморальна.
Джабл кивнул.
- Я знаю. Джилл несет в себе чистоту, которая никогда не позволит ей
стать аморальной. А у нас с тобой, - Харшоу нахмурился, - нет такой
ангельской чистоты, которая дала бы нам возможность жить по моральным
нормам Майка и Джилл.
Бен вздрогнул.
- Разве это мораль? Я хотел сказать: Джилл не знает, что она
поступает плохо, ее околдовал Майк. Майк тоже не знает, что это плохо: он
Человек с Марса, его не так воспитали.
- А мне кажется, - нахмурился Джабл, - что эти люди - все Гнездо, не
только наши - живут правильно. Я не знаю подробностей, но в целом с ними
согласен: с анархией, вакханалией, коммунальным бытом и групповой любовью.
- Джабл, ты меня удивляешь! Если ты с ними во всем согласен, почему
бы тебе к ним не присоединиться? Они будут рады. Дон ждет не дождется
момента, когда ей можно будет поцеловать твои ноги и услужить тебе, как ты
только пожелаешь. Я не преувеличиваю.
- Поздно, - вздохнул Джабл. - Каких-нибудь пятьдесят лет назад это
было бы возможно. А сейчас я не способен на такую невинность. Я так долго
жил среди зла и безнадежности, что никакая их вода меня не отмоет. А если
и отмоет, то все, что останется, вряд ли станет невинным.
- Майк считает тебя в достаточной степени невинным, хотя он не
употребляет этого слова. Дон говорила мне.
- Не хочу его разочаровывать. Он видит во мне свое отражение. Моя
профессия - зеркало.
- Ты трус.
- Совершенно верно, сэр! Но меня пугают не их нравы, а опасность,
грозящая им извне.
- О, в этом смысле они в полной безопасности.
- Ты, уверен? Выкрась обезьяну в белый цвет и посади ее в клетку к
рыжим соплеменникам. Они разорвут ее на куски. Гнездо - это школа
мучеников.
- До сих пор я не замечал за тобой склонности к мелодраматическим
переживаниям.
- Это не делает мои слова вескими! - взорвался Джабл. - Муки Христа
ты называешь мелодрамой?
- Не сердись, я не хотел тебя обидеть. Мне кажется, что им не
угрожает такая опасность. Со времен Христа прошло две тысячи лет.
- И все эти годы, да и раньше, люди реагировали на белую ворону
одинаково. Возьми Онеиду - она просуществовала совсем недолго, да и то в
деревне, вдали от людских глаз. Возьми первых христиан - та же анархия,
тот же коммунизм, групповые браки, братские поцелуи... Впрочем не те же: у
христиан целовались и мужчина с мужчиной.
- В Гнезде мужчины тоже целуют друг друга - без малейшего голубого
оттенка. Я забыл сказать.
- У первых христиан поцелуй между мужчинами не был гомосексуальным
флиртом. Ишь, обмануть меня решил, думал, я - дурак.
- Что ты!
- Спасибо. Так вот, в наше время не стоит предлагать священнику
братский поцелуй: изначальных идей христианства уже никто не исповедует.
Их приверженцы были физически истреблены за то, что стремились к полному
единению и совершенной любви. Раньше я боялся только за Майка, теперь
боюсь за всех.
- Я с тобой не согласен. Я тоже боюсь, но именно потому, что они
живут неправильно.
- Согласиться тебе мешает ревность.
- Не только.
- В основном. Бен, этика секса - сложная проблема. Все понимают, что
общепринятые моральные нормы здесь не действуют, и каждый старается
выработать свой собственный кодекс. Но, живя по собственному кодексу и
нарушая общепринятые нормы, мы испытываем чувство вины. Ты не исключение.
Ты вообразил себя свободным и поступил вопреки морали. Но, столкнувшись с
незнакомым явлением, пытаешься его оценивать, исходя из отвергнутых тобой
иудейско-христианских моральных догм. Естественно, желудок не справляется.
А ты думаешь - это оттого, что прав ты, а они - нет. Брось, тебя тошнит
потому, что ты привык заглатывать предрассудки задолго до того, как
научился соображать.
- А что тебе говорит твой желудок?
- Мой тоже дурак, но я не позволю ему командовать мозгами. Я одобряю
попытку Майка разработать идеальную этику и готов ему аплодировать. Может
быть, он станет родоначальником новой морали? У большинства философов не
хватало на это мужества. Они принимали без изменений принципы: моногамию,
семью, воздержание - и смаковали детали, например, пристойна ли женская
грудь.
А больше всего сил они затратили, чтобы придумать, как заставить
подчиняться этой морали, игнорируя тот факт, что большинство человеческих
трагедий происходит не от неумения соблюдать нормы морали, а от порочности
самих норм.
И вот прилетает Человек с Марса, смотрит на нашу мораль свежим
взглядом и отвергает ее. Я не знаком с его моральным кодексом, но мне
понятно, что тот противоречит законам всех земных наций, постулатам всех
религий и убеждениям большинства агностиков и атеистов. Бедный мальчик!
- Он не мальчик, а взрослый мужчина!
- Какой мужчина! Марсианин-недоросль, утверждающий, что секс - это
путь к счастью. Да, секс должен приносить счастье. Самое ужасное, что люди
используют секс не для того, чтобы доставлять друг другу удовольствие и
приносить счастье; для нас секс - это средство порабощения и унижения друг
друга.
Наша мораль требует: "Не пожелай жены ближнего своего". В результате:
лицемерное целомудрие, измены, ревность, страдания, побои, убийства,
разводы, несчастные дети. Кто выполняет это требование? Если человек
клянется на Библии, что не пожелает жены ближнего своего потому, что так
велит мораль, он либо лжет, либо страдает импотенцией. Каждый мужчина,
способный зачать ребенка, в течение жизни не раз желает жену ближнего
своего.
И вот приходит Майк и говорит: "Зачем желать мою жену? Любите ее! Ее
любви к вам нет предела. Полюбив мою жену, вы ничего не потеряете, кроме
страха, вины, ненависти и ревности, а приобретете весь мир". Этому трудно
поверить. Такую наивность позволяли себе только первобытные эскимосы, но
они были почти так же изолированы от остального человечества, как
марсиане. Современные эскимосы переняли наши добродетели, теперь у них
тоже есть верность и измена. А что им это дало?
- Не знаю, я не эскимос.
- Я тоже. Не люблю рыбу.
- Все-таки они получили какие-то блага цивилизации. Мыло, например.
- Мыло, безусловно, благо. Я это хорошо понимаю, потому что провел
детство в доме, где не было канализации, как в иглу. Но, еще не зная мыла,
эскимосы были счастливейшими людьми на земле. Они свободно менялись женами
