впервые давала научный метод подхода в объяснении любого акта повседневной
жизни. Поскольку семантика оперировала устными и письменными словами как
определяющим аспектом поведения человека, вначале ошибочно считали, что она
имеет значение только для профессионалов, работающих со словами - писателей,
рекламщиков, профессоров этимологии и т д. Некоторые прогрессивные психиатры
попытались применить ее к личностным проблемам человека, но их работы были
смыты волной массовых психозов, ввергнувшей Соединенные Штаты в
психологический кошмар Средневековья.
Завет был важнейшим научным социальным документом, и нужно отдать
должное его главному автору, доктору Михаю Новаку, тому самому Новаку,
который во время Революции был штабным психиатром революционной армии
Революционеры хотели предоставить человеку максимум личной свободы. Каким же
образом они хотели добиться этого с высокой степенью математической
вероятности.
Прежде всего, они отбросили концепцию "справедливости". При
семантическом изучении слова "справедливость" оказалось, что у него нет
эталона - не существует какого-либо явления в среде, имеющей параметры
времени и пространства, на которое можно было бы указать и заявить: "Это
есть справедливость". В науке имеет право на существование то, что поддается
наблюдению и измерению. Справедливость не относится к таким явлениям,
поэтому она не может значить одно и то же в различных обстоятельствах.
Попытка "взвесить" справедливость противоречит материализму.
Но вред, физический или экономический, может быть определен и измерен.
Поэтому Завет запрещал гражданам причинять вред друг другу. Любой акт, не
ведущий к причинению физического или экономического вреда какому-либо
отдельному лицу, считался законным.
Но поскольку была устранена концепция "справедливости", не могло быть
никаких рациональных критериев наказуемости. Наука о наказаниях заняла
почетное место на архивной полке. И все же, поскольку было непрактично
позволять источнику опасности оставаться в обществе, нарушители порядка
подвергались осмотру и потенциальным рецидивистам предлагался выбор: либо
пройти психологическую обработку, либо покинуть общество - удалиться в
Ковентри.
В первых проектах Завета содержалась мысль о том, что ненормальные в
социальном отношении люди должны быть госпитализированы для лечения,
поскольку современная психиатрия в состоянии излечить все отклонения от
нормы. Однако Новак воспротивился этому.
- Нет, - возражал он. - Правительству ни в коем случае не должно быть
позволено лезть в душу граждан без согласия последних, иначе у нас возникнет
еще большая тирания, чем существовала раньше. Каждый человек имеет право на
свободу выбора: принимать или не принимать Завет - даже в том случае, если
мы считаем его безумцем!
Когда в следующий раз Дэвид Мак-Киннон попытался найти Персефону, он
обнаружил ее чрезвычайно взволнованной. Его собственная оскорбленная
гордость тут же была забыта.
- Ну, моя дорогая, - сказал он, - что же произошло в этом мире?
Постепенно он понял, что она присутствовала при разговоре Мэги и
Доктора и впервые услышала о предстоящей военной операции против Соединенных
Штатов. Он похлопал ее по руке.
- И это все? - облегченно заметил он - Я думал, что-нибудь случилось с
тобой.
- "И это все..." Дэвид Мак-Киннон, ты хочешь сказать, что знал обо всем
этом и не беспокоился?
- Я? Чего ради? Да к тому же что бы я мог сделать?
- Что бы ты мог сделать? Отправиться туда и предупредить их - вот что
бы ты мог сделать... А если говорить о том, чего ради... Дэйв, ты
невозможен!.. - Она расплакалась и выбежала из комнаты.
Он внимательно смотрел ей вслед, открыв рот от изумления, а потом в нем
заговорил его самый далекий предок, заметивший, что женщин трудно понять.
Персефона не пришла обедать Мак-Киннон спросил у Доктора, где она.
- Уже пообедала, - сказал ему Доктор, не отрываясь от еды. - И
отправилась к Воротам.
- Что? Почему вы ей это позволили?
- Свободный человек. Да она меня бы и не послушалась. С ней ничего не
случится.
Последних слов Дэйв уже не слышал, так как стремительно выбежал во
двор. Персефона выводила из сарая маленький автомобильчик.
- Что тебе нужно? - спросила она с холодным достоинством, явно не
соответствовавшим ее возрасту.
- Ты не должна этого делать! Именно там ранили Сгиню!
- Я еду. Пожалуйста, уйди с дороги.
- Тогда я поеду с тобой.
- Зачем?
- Чтобы присмотреть за тобой.
Она презрительно фыркнула:
- Как будто кто-то посмеет дотронуться до меня.
В том, что она сказала, была некая доля правды. Доктор и все его
близкие пользовались личной неприкосновенностью - в отличие от всех
остальных обитателей Ковентри. Это объяснялось тем, что в Ковентри почти
совсем не было компетентных медиков. Врачи очень редко совершали
преступления против общества. От психотерапии они отказывались тоже крайне
редко, так что в Ковентри попало лишь несколько шарлатанов, от которых
больным и раненым проку было мало. А Доктор был лекарем по натуре - он
добровольно уехал в ссылку, чтобы иметь возможность практиковать без всяких
ограничений. Его никогда не интересовала сухая теория, единственное, что ему
было нужно, это пациенты - и чем сложнее был случай, тем большее
удовлетворение он испытывал, когда больной выздоравливал.
Он был выше обычаев и выше закона. В Свободном Государстве сам
Освободитель зависел от него, поскольку Доктор делал ему инъекции инсулина,
предотвращая, таким образом, его смерть от диабета. В Новой Америке у него
были покровители такого же ранга. Даже среди Ангелов Господа Бога сам Пророк
выполнял указания Доктора без всяких возражений.
Но Мак-Киннона это не успокаивало. Он боялся, что какой-нибудь тупой
болван мог причинить зло девочке, не зная о ее особом статусе. Но высказать
свои соображения он не смог: Персефона внезапно тронула машину, и ему
пришлось отскочить в сторону. Когда он встал на ноги, она была уже в долине.
Догонять было не на чем.
Вернулась она меньше чем через четыре часа. Мак-Киннон этого и ожидал:
уж такой ловкий человек, как Сгиня, не смог добраться до Ворот ночью, вряд
ли молодой девушке удалось бы сделать это средь бела дня.
Теперь Мак-Киннон с нетерпением ждал случая, чтобы поговорить с ней. За
время ее отсутствия он обдумал сложившуюся ситуацию. То, что ее затея не
удастся, было ему известно заранее. Необходимо реабилитировать себя в ее
глазах. И он сделает это самым лучшим способом: сам отправится к Воротам!
Возможно, она попросит его о такой помощи. Почему бы и нет? Ко времени
ее возвращения он убедил себя в том, что она наверняка попросит его о
помощи. Он согласится - просто, но с достоинством - и пойдет, может быть,
его ранят или убьют, но он станет героем, если даже ему ничего не удастся
сделать
И постепенно Мак-Киннон стал думать о себе как о благородном рыцаре...
Но она ни о чем не просила его, напротив, даже не дала ему возможности
поговорить с ней.
Во время обеда ее не было. После обеда она закрылась с Доктором в его
кабинете. Потом сразу ушла в свою комнату. Тогда Мак-Киннон решил, что имеет
полное право лечь спать.
В постель, уснуть, проснуться утром... Но это не так просто. Чужие
стены недружелюбно смотрели на него, и другая, критическая сторона его
разума решила воспользоваться этой ночью. Дурак! Она не нуждается в твоей
помощи. Кто ты такой? Чем ты лучше Сгини? Ничем. Для нее ты "всего лишь один
из множества, ничем не приметный человек.
Но я не сумасшедший! Оттого, что я предпочел не подчиняться диктатуре
других, я не стал сумасшедшим. Впрочем, так ли это? У всех здешних нет
мозгов, ну а что отличает тебя? Нет, не у всех - а" как же Доктор и... Не
обманывай себя, приятель, Доктор и Мама Джонстон оказались здесь по другим
причинам: их не приговаривали к высылке. А Персефона родилась здесь.
А как же Мэги? Он, конечно же, рационален - или кажется таким. Он
поймал себя на том, что обижен, чуть не до слез обижен явной стабильностью
Мэги. Почему это он должен отличаться от любого из нас?
Любой из нас? Он отнес себя к остальным обитателям Ковентри. Хорошо,
хорошо, признай это, дурак, - ты такой же, как и все они, тебя вышвырнули -
потому, что ты не нужен порядочным людям и слишком упрям, чтобы согласиться
на лечение.
Но от мысли о лечении ему стало совсем тошно. И Мак-Киннон решил для
отвлечения чем-нибудь заняться.
Он включил свет и попытался читать. Но это не помогло. Почему Персефону
волнует то, что произойдет с людьми за пределами Барьера? Она не знает их, у
нее нет там друзей. Если уж он не чувствует обязательств перед ними, при чем
тут она? Никаких обязательств? Ты жил разнеженной легкой жизнью многие годы;
единственное, о чем тебя просили, - это вести себя хорошо. И где бы,
интересно, ты сейчас оказался, если б Доктор спросил себя, обязан он тебе
чем-нибудь или нет?
Мак-Киннон все еще устало пережевывал жвачку самоанализа, когда
забрезжил рассвет. Он встал, накинул на себя халат и на цыпочках направился
через холл в комнату Мэги. Дверь была приоткрыта. Он просунул голову и
шепнул:
- Сгиня... ты не спишь?
- Входи, малыш, - тихо ответил Мэги. - Что случилось? Не можешь уснуть?
- Не могу.
- И я тоже. Садись, будем мучиться вместе.
- Сгиня, я хочу попытаться... Я иду за Барьер...
- Гм? Когда?
- Прямо сейчас.
- Рискованное дело, малыш Подожди несколько дней, и мы попытаемся
вместе.
- Нет, я не могу ждать, пока ты поправишься. Я хочу предупредить
Соединенные Штаты.
Глаза Мэги чуточку расширились, но голос его остался ровным.
- Уж не из-за этой ли вертуньи ты собрался совершить подвиг, Дэйв?
- Нет, это не совсем так. Я делаю это ради самого себя - я должен это
сделать. Послушай-ка, Сгиня, что это за оружие? Неужели у них есть нечто
такое, что могло бы грозить Соединенным Штатам?
- Боюсь, что так, - признался Мэги. - Л не знаю подробностей, но эта
штука пострашнее лазера. У нее гораздо больший радиус действия. Я не знаю,
что они собираются делать с Барьером, но перед тем, как меня подстрелили, я
успел заметить несколько новых энергетических установок. Послушай, если ты
все-таки окажешься за Барьером, то вот тебе фамилия человека, которого тебе
нужно найти. постарайся это сделать. Он человек влиятельный - Мэги нацарапал
что-то на клочке бумаги, сложил и передал Мак-Киннону, который рассеянно
сунул его в карман.
- За Воротами сейчас следят тщательно, Сгиня?
- Через Ворота тебе не пройти, об этом не может быть и речи. Вот что
тебе придется сделать... - Он оторвал еще один клочок бумаги и начал делать
наброски, поясняя их короткими точными фразами.
Перед уходом Дэйв пожал руку Мэги.
- Ты попрощаешься за меня, хорошо? И поблагодари Доктора! Мне лучше
уйти, пока никто не проснулся.
- Конечно, малыш, - заверил его Сгиня.
Мак-Киннон спрятался за кустами, наблюдая за маленькой группкой
Ангелов, цепочкой идущих в холодную уродливую церковь. Ледяной утренний
воздух пробирал его до костей, но дрожал он больше от страха. Однако же
необходимость преодолевала в нем страх. У Ангелов есть пища - он должен
украсть ее.
Первые два дня после ухода из дома Доктора прошли спокойно. Правда,
спать пришлось на земле, и он сильно простудился; начавшийся вскоре кашель
затруднял ходьбу. Сейчас же его беспокоило не это - необходимо было сдержать
