"physis"и "nomos" в мышлении древних греков. Судя по моему неполному знанию
его работ, представляется, что наиболее важной была та, которая пока что
опубликована только на английском и испанском [Имеется в виду Freedom and the
Law, op. cit. Испанское издание La Libertad y la Ley (Buenos Aires: Centtro de
Estudios Sobre la Libertad, 1961). Английское издание 1972 года с предисловием
Артура Кемпа содержит некоторые дополнительные биографические материалы о
Леони. -- амер. изд.]; здесь открыто и намеками определено будущее развитие,
подняты вопросы, на которые теперь придется отвечать нам, его друзьям и
поклонникам. В этой главной книге так много неординарного, и даже прямо
противоположного общепринятому, что есть опасность, что она не будет принята с
той серьезностью, которой заслуживает, или будет вовсе отвергнута, как
капризная спекуляция человека, который был не в ладу со своим временем.
Утверждение, что изобретение законодательства было ошибкой и что миру
следовало бы отказаться от законодательства и полагаться исключительно на
право, вырабатываемое судьями и юристами, как, собственно, и развивалось право
в древнем Риме и обычное право в Англии -- искажает его главный тезис. Хотя
ряд изолированных высказываний и тяготеет к такой интерпретации, Бруно Леони
отчетливо ее отверг. Как мне представляется, он пытался высказать чрезвычайно
важную мысль, что право, возникающее в ходе судебных разбирательств и в
результате деятельности юристов, с неизбежностью обладает некоторыми
свойствами, которые могут быть необходимы продукту законодательной работы, но
которые там не всегда наличествуют -- при всей их существенности для
сохранения индивидуальной свободы. В явном виде он выделил только некоторые из
свойств, со природных праву, порождаемому судами, которые должны быть
принадлежностью всех законов в обществе свободных людей. Он убедительно
доказывает, и убедил в этом меня, что хотя кодификация права была предпринята
ради большей определенности законов, она в лучшем случае увеличила
определенность законов в краткосрочной перспективе (а я теперь не уверен, что
и этого удалось добиться), но при этом привычка изменять закон с помощью
механизмов законодательства явным образом уменьшила определенность законов в
долгосрочной перспективе. Далее он показал, что характеристикой правил
справедливого поведения, возникавших в ходе спонтанного процесса созидания
права, было то, что эти правила были в сущности негативны, они очерчивали
защищенное пространство каждого индивидуума и благодаря этому являлись
эффективной гарантией индивидуальной свободы. Как и многие другие глубокие
мыслители, он видел задачу права не столько в утверждении справедливости,
сколько в предотвращении несправедливости. Он считал, что золотое правило
этики -- "не делай другим того, чего бы ты не хотел по отношению к себе" --
наличествующее и в конфуцианстве и в христианстве -- должно бы служить
негативным тестом для оценки справедливости правил поведения, и
последовательное применение этого правила смогло бы приблизить нас к
справедливости. Возможно, что богатство этой книги вполне откроется только
тем, кто уже работает в близком направлении. Бруно Леони последним стал бы
отрицать, что он просто указал путь, и что впереди еще много трудов, прежде
чем семена новых идей зацветут. Внезапное окончание этой богатой жизни тем
трагичнее, что мы видим, сколь многим он еще мог бы одарить нас.
Я счел своей главной задачей сегодня рассказать о Бруно Леони, как об ученом,
не только потому, что я лучше всего знал его именно с этой стороны, но и
потому, что раз его работа осталась незавершенной, есть опасность, что она не
будет воспринята должным образом. Но для тех, кто был близок к нему, это
покажется лишь малой частью Бруно Леони -- человека. Даже для тех, кто знал
его главным образом по профессиональным контактам, этот мир без него обеднеет.
Я могу представить, что эта потеря должна значить для его учеников, которым он
уделял столь много своей преданности и энергии. Но наше глубочайшее сочувствие
должно быть отдано тем, для кого он был центром жизни, для кого он создал не
только красивый и гармоничный дом, но и отдал всю доброту своего благородного
сердца, и где он оставил невосполнимую пустоту. Мы знаем, что он был много
больше, чем ученый; но мы надеемся, что дань нашего сожаления о Бруно Леони
как об ученом, хотя бы отчасти утешит тех, кого он здесь оставил.
Леонард Рид
[Опубликовано в What's Past is Prologue: A Commemorative Evening to the
Foundation for Economic Education on the Occasion of Leonard Read's Seventieth
Birthday (Irvington-on-Hudson, N.Y.: The Foundation for Economic Education,
1968), pp. 37--43. Это эссе основано на речи, произнесенной 4 октября 1968
года в отеле Уолдорф Астория в Нью-Йорке. После смерти Рида в 1983 году FEE
опубликовала сборник In Memoriam, Leonard E. Read, 1898--1893. -- амер. изд.]
Институт, созданный Леонардом Ридом, позволяющий ему оказывать столь широкое
влияние, носит скромное и прозаическое имя -- Фонд экономического образования
[The Foundation for Economic Education, Irvington-on-Hudson, New York. FEE
продолжает образовательную работу и публикует ежемесячный журнал The Freeman
-- амер. изд.]. Я уверен, что, при его безошибочном чутье на такого рода вещи,
он выбрал имя, наиболее способствующее процветанию. При этом я намерен
утверждать, что это имя обрисовывает цели организации -- и работы Леонарда
Рида -- слишком узко, что он ставил перед собой гораздо более высокие цели.
Мне представляется, что при такого рода оказии нам следует попытаться с
большей полнотой произнести -- что же собой представляет то, о чем он, и,
полагаю, все собравшиеся здесь сегодня вечером, так заботятся. Мне не
справиться с этой задачей в немногих словах, но я постараюсь занять меньше
времени, чем мне отведено. Впрочем, я попытаюсь выразить основную идею в
восьми словах. Сначала я кратко сформулирую идею, а затем прокомментирую ее по
частям. Я убежден, что Фонд экономического образования и Леонард Рид как его
глава, также как все его соратники и друзья привержены не более и не менее,
как защите нашей цивилизации от ошибок интеллекта (The defence of our
civilisation against intellectual error).
Это не просто высокопарная фраза, которую нередко заготавливают для такого
рода событий. Я сказал то, что буквально имел в виду, и считаю это лучшим
выражением нашей общей задачи. Я тщательно выбрал каждое из этих слов и теперь
попытаюсь объяснить, что я имел в виду. Во-первых, я хотел подчеркнуть, что
существующие политические тенденции угрожают не просто экономическому
процветанию, не только лишь нашему комфорту или темпам экономического роста.
Под угрозой нечто гораздо большее. Вот почему здесь сказано "наша
цивилизация". Современный человек гордится тем, что он построил эту
цивилизацию, как если бы он при этом осуществил некий заранее задуманный план.
Фактом, конечно, является то, что если бы когда-либо в прошлом человек на базе
существовавших тогда знаний создал план будущего и затем осуществил его, мы не
были бы там, где сейчас находимся. Мы были бы не только гораздо более бедными,
мы не только были бы менее разумными, но мы также были бы менее любезными и
менее нравственными: на деле, нам пришлось бы и сейчас жестоко воевать друг с
другом просто ради сохранения собственной жизни. Не только ростом наших
знаний, но и совершенствованием наших нравов -- а я полагаю, что они таки
усовершенствовались, и в особенности возросла забота о наших ближних -- мы
обязаны не тому, что кто-то запланировал такое развитие, но тому, что в
преимущественно свободном обществе возобладали определенные тенденции просто
потому, что они вели к мирному, упорядоченному и прогрессирующему обществу.
Этот процесс роста, которому мы обязаны возникновением того, что мы больше
всего ценим, включая рост наших собственных ценностей, сегодня нередко
изображается как нечто недостойное разумных существ, поскольку он не
направлялся отчетливым проектом, учитывающим цели людей. Но наша цивилизация
является, преимущественно, непредвиденным и ненамеренным результатом нашей
приверженности определенным моральным и правовым нормам, которые никогда и
никем не были для этого "изобретены", но возникли потому, что общества,
которые шаг за шагом развивали эти нормы, на каждом шагу оказывались сильнее
других групп, где действовали иные правила, менее способствующие росту
цивилизации. Рационалистический конструктивизм, столь характерный для нашего
времени, восстает как раз против этого факта, которому мы обязаны большинством
наших достижений. Со времен так называемого Века разума, все возрастающему
числу людей кажется, что недостойно разумному существу подчиняться в своих
действиях моральным и правовым нормам, которые он не вполне понимает; возникло
требование, что нам не следует рассматривать какие-либо правила как
обязательные для себя, если только они ясно и осознанно не служат достижению
определенных, предвидимых целей.
Бесспорно, что мы очень медленно и постепенно начинаем понимать, каким
образом правила, которым мы традиционно подчиняемся, формируют социальный
порядок, в котором возникла цивилизация. Но к настоящему времени безрассудная
критика того, что представляется "не рациональным", принесла такой вред, что
порой мне кажется, что то, что я склонен назвать разрушением ценностей в силу
научной ошибки, было великой трагедией нашего времени. Ошибки такого рода
почти неизбежны, если исходить из концепции, что человек сознательно создал,
или, по крайней мере, должен был создать свою цивилизацию. Но, тем не менее,
они являются интеллектуальными ошибками, которые обещают разрушить ценности,
роли которых мы так и не понимаем, но которые при этом являются неотъемлемыми
основами нашей цивилизации.
Это приводит нас ко второй части моего определения нашей задачи. Когда я
подчеркнул, что мы должны бороться против искренней интеллектуальной ошибки, я
хотел подчеркнуть, что мы не должны забывать, что наши оппоненты зачастую
являются высокой пробы идеалистами, и их злотворные учения вдохновлены
благородными идеалами. Мне представляется, что худшая ошибка, которую может
совершить борец за наши идеалы, это приписать нашим оппонентам бесчестные или
аморальные цели. Я знаю, что иногда трудно не прийти в раздражение из-за
чувства, что в большинстве своем это просто сброд безответственных демагогов,
которым следовало бы быть поразумнее. Но хотя многие из последователей тех,
кого мы считаем лжепророками, являются либо явными глупцами, либо вредными
смутьянами -- следует сознавать, что они заимствовали свои концепции у
серьезных мыслителей, конечные идеалы которых не так уж сильно отличаются от
наших собственных, и которые разнятся от нас не столько ценностными
ориентациями, сколько средствами их реализации. Я и в самом деле глубоко
убежден, что различие между нами и нашими оппонентами относительно подлежащих
реализации конечных ценностей не столь уж велико, как принято думать, и что
главное несходство между нами -- в интеллектуальных различиях. Мы, по крайней
мере, убеждены, что у нас есть отсутствующее у наших оппонентов понимание сил,
сформировавших цивилизацию. Но если нам еще не удалось убедить их, то может
быть причина в том, что наши аргументы недостаточно хороши, что мы еще не
смогли сделать явными основания, на которых покоятся наши выводы. А значит
нашей главной задачей по-прежнему должно быть совершенствование аргументов, на
которых покоится наша приверженность свободному обществу.
Впрочем, мое выступление не должно превращаться в лекцию. Я затронул эти
чисто интеллектуальные проблемы просто, чтобы сказать, что хотя среди нас есть
некоторое число тех, кто посвятил себя исключительно этим интеллектуальным
проблемам -- и часто выражают результаты в форме, понятной только
специалистам, и есть немало практических деятелей, которые верно и отчетливо
