- А... - сказал Бэда.
Они помолчали. В безмолвии пьяная Пиф начала засыпать.
Бэда осторожно укрыл ее шелковым покрывалом, и она тотчас же
открыла глаза.
- Ты чего? - спросила она шепотом.
- Ничего... Расскажи что-нибудь, если не спишь.
- Про что тебе рассказать?
- Как ты стала жрицей?
- Ну... - Пиф улеглась поудобнее. "Поудобнее" означало, что
она прижалась к Бэде всем боком и положила голову ему на руку.
- Просто нанялась. Прошла тестирование, медицинское
обследование - и стала работать. Жрица - это ведь должность
такая... в табеле... У меня даже посвящений нет. Кроме одного,
самого низшего. Так оно у всех вольнонаемных в Оракуле есть.
- Понятно, - сказал Бэда.
- А ты? - строго спросила его Пиф.
- Что я... Меня не очень-то спросили, хочу я здесь работать
или нет.
- Откупись, - предложила Пиф. - Пятьдесят сиклей не такие
большие деньги.
- И что я буду делать, если откуплюсь? Здесь хоть кормят как
на убой и за квартиру платить не надо...
- Получишь посвящение, сделаешь карьеру... В Оракуле очень
хорошую карьеру сделать можно...
- Мне религия не позволяет, - сказал Бэда.
И обнял ее покрепче.
- Ну и дурак, - сказала Пиф. - А ты ничего, ласковый. Если
очки снять и рожи твоей не видеть.
- А как ты видишь без очков?
- Пятна вижу. Белое пятно - лицо, темное - одежда.
Бэда погладил ее по лицу.
- А у тебя бабы были? - спросила Пиф, сомлев.
- Были...
- А какие тебе нравятся?..
- Которые в постели болтают, - сказал он.
Пиф хихикнула.
Завывающая музыка наконец иссякла. Только свечи трещали,
но и они догорали. Постепенно становилось все тише и темнее.
- Иди ко мне, - шепотом сказала Пиф.
Он тихонько засмеялся.
- А я, по-твоему, где?
Пиф получила свои премиальные (в полтора раза больше
безбрачных), дала подписку о неразглашении и честно постаралась
обо всем забыть. Правда, часть премиальных ушла на покупку
нового облачения - прежнее было не отстирать от пятен
виноградного сока.
- Что самое удивительное, - говорила Пиф своей подруге
Гедде, которой немедленно разгласила свое приключение, - так
это ощущение, будто я нахожусь в эпицентре грандиозного
любовного романа.
Гедда глядела на нее ласково и помалкивала, потягивая
коктейль. Они сидели в маленьком кафе на углу проспекта Айбур
Шабум и улицы Китинну (Хлопковой). Это было их любимое кафе,
еще со школьных времен. Только тогда они заказывали здесь
мороженое и сок, а теперь...
- Ты слишком много пьешь, моя дорогая, - заметила Гедда.
- Да? - Пиф нервно отодвинула от себя пальцем пустой
стакан. - Я закажу еще, можно?
- Дело твое, - сказала Гедда.
Пиф заказала еще.
- И как будто ничего не случилось, - продолжала она,
плюхаясь обратно в плюшевое кресло с новым стаканом в руке. -
Верховная молчит, даже намеков не делает. Верховный - слишком
большая шишка, он к нам и не заходит. Беренгарий только рожи
корчит, но намекать не решается...
- А этот? - деликатно поинтересовалась Гедда, водя
соломинкой по краю сткана.
- Этот? - Пиф вскинула глаза. - Вообще ни слуху ни духу.
Может, его сразу после этого повесили, почем мне знать.
- А ты не спрашивала?
- У кого?
- У того же Беренгария, к примеру.
- Да? У Беренгария? Дать ему такой козырь в руки... Пиф
интересуется каким-то безродным программистом, которому цена
грош в базарный день... Очень надо!
Она сердито присосалась к своей соломинке. Содержимое
стакана резко пошло на убыль.
Гедда помолчала, а после очень ласково произнесла:
- Да ты, мать, влюблена по уши...
- Я?!
- Не сверкай очками. Тут не жертвенник с коноплей, так что
не впадай в буйство.
- Я влюбилась?
- Ага.
- В эту белобрысую образину?
- Вот-вот.
Гедда наслаждалась.
Побушевав, Пиф затихла.
- Кстати, не вздумай никому рассказывать. Я дала подписку.
Так что учти, Гедда...
- Учту, - совсем уж нежно сказала Гедда. - Идем, горе мое.
Пиф уже вставила ключ в замочную скважину, когда на
лестнице, пролетом выше, кто-то зашевелился и направился
прямиком к ней. Пиф быстро заскочила в квартиру, однако
захлопнуть за собой дверь не успела - грабитель (разбойник,
убийца, маньяк, вымогатель, насильник) подставил ногу в грубом
башмаке. Стиснув зубы, Пиф с маху вонзила в эту ногу каблучок,
однако цели своей не достигла. Грубый башмак остался на месте.
- Пиф!
Только тут она подняла глаза и в полумраке разглядела
грабителя (разбойника, убийцу, маньяка, вымогателя, насильника).
- Проклятье на тебя, Бэда, - проворчала она, отпуская дверь. -
Входи.
- Я не один, - предупредил он.
- Начинается, - засопела Пиф. Она была разочарована и
откровенно злобилась.
Бэда непонимающе посмотрел на нее.
- Я по делу, - пояснил он. - Если тебе сейчас неудобно, то
скажи. Просто трудно выбраться из барака. А отпрашиваться у
Беренгария неохота, хотя он, кажется, мужик хороший.
- Хороший, - согласилась Пиф. - Предаст, продаст и вместе
пообедает, а так - душа человек.
Бэда вошел и сразу же, нагнувшись, принялся снимать
ботинки. Следом за Бэдой в квартиру втиснулся второй - мальчик
лет десяти в синей куртке с плеча взрослого мужчины, босой, с
рожицей плутоватой, но хорошенькой.
- Это еще кто? - осведомилась Пиф. - Внебрачный сын твоей
первой женщины, которая была тебе одновременно как мать?
Бэда растерялся. Он выпрямился, покраснев. А мальчик
захихикал.
- Собственно, нет, - сказал Бэда. - Это... мой бывший
надсмотрщик. Ну, еще там, в рабских кварталах, на рынке.
- Это? Надсмотрщик?
Такого феерического вранья Пиф никак не ожидала.
- Так вышло, - оправдываясь, сказал мальчик. - На самом деле
меня Господь вот каким сотворил... а я уж потом напортил...
Пиф махнула рукой.
- Болтать глупости можно и на кухне, - сказала она. - Я
поставлю чайник.
- А можно кофе? - спросил Бэда, нахальный, как все рабы,
если их немного приласкать.
- Можно, - нелюбезно сказала Пиф, и Бэда опять испугался:
- Если тебе трудно, то вообще ничего не надо.
- Трудно смотреть, как ты жопой елозишь, - отрезала Пиф.
Все трое пошли на кухню. Пиф велела гостям сесть и не
путаться под ногами, а сама принялась варить кофе и ворчать.
Наконец Бэда заговорил:
- Я к тебе пришел, потому что больше не к кому...
Польщенная, Пиф сразу же простила ему вторжение в
компании с мальчишкой.
- Понимаешь ли, - продолжал он, - для него, и для меня тоже,
это очень важно. А в Оракуле я только тебе доверяю...
Пиф слушала и упивалась.
- Говори, - подбодрила она его, когда он снова замолчал в
явной нерешительности.
- Мне нужно денег, - сказал он. - Не очень много, но нужно.
Своих-то пока что нет...
Кофе зашипел, убегая. Деньги. Вот и все, зачем он явился. Все
сперва говорят, что она им позарез нужна, а потом с умильной
мордой просят денег. И этот тоже... "В эпицентре любовного
романа". Было уже, помним-с.
- Сколько тебе нужно? - спросила она сухо.
Он встал.
- Четыре сикля, - сказал он очень тихо. И настороженно
уставился ей в затылок. Он видел, что с ней творится что-то
странное. Неприятное.
- Четыре сикля? - Она обернулась, ковшик с черными
потеками кофе в одной руке, тряпка в другой. - Четыре сикля?
- Ты не можешь? Это много? - спросил он.
Она разлила кофе по чашкам, вынула из холодильника сок -
ребенку, уселась сама. Не сводя с Пиф тревожного взгляда, Бэда
взял чашку и сел на краешек табуретки.
- Прости, если мы тебе помешали, - снова сказал он.
- Ты действительно вперся ко мне из-за четырех сиклей?
- Да.
- У тебя нет такой ерундовой суммы, ты хочешь сказать?
- Нет. У меня вообще никаких денег нет.
- Конечно, я дам тебе четыре сикля. Я могу и десять дать.
- Десять не надо. Четыре. Только... Пиф, это без отдачи. То
есть, я отдам, если смогу, но не знаю, когда.
- Можешь не отдавать. - Она махнула рукой. - Мне за ту ночь
столько заплатили, что я, наверное, Беренгария купить смогла бы.
Он помолчал немного, а после спросил:
- Тебе заплатили?
- Ну да. Премиальные, как и обещали. И подписку взяли о
неразглашении, но я все равно Гедде разгласила... Я ей все
разглашаю.
- С меня тоже взяли. Сказали, что кожу сдерут, если стану
болтать. Верховный сказал.
Пиф призадумалась.
- А если я стану болтать?
- Не знаю, - сказал Бэда. - Мне кажется, они не очень-то
будут разбираться, кто из двоих наболтал.
Пиф вытащила из кармана мятую бумажку в пять сиклей и
протянула ему. Он взял и сказал просто:
- Спасибо.
- Сиди уж, - махнула Пиф. - Расскажи мне лучше, где ты
подобрал этого огольца...
Это был их последний вечер. Девятый после смерти дедули-
надсмотрщика. Бэде было немного грустно. И тревожно. А
мальчишка болтал, как ни в чем не бывало.
- Я буду тебя навещать, - обещал он. - Вот увидишь, все как-
нибудь устроится.
Теперь, когда деньги у них были и можно было идти в храм и
"возносить", что положено, мальчик совершенно успокоился.
Они бродили по Вавилону. В чернильной синеве ночного
воздуха мерцали фонари. Огромный Евфрат медленно тащил свои
воды, рассекая город на две части.
Мальчик вдруг признался:
- Пока этот... ну, мой... был жив, он никогда не видел города
по-настоящему... Он вообще дальше рабских кварталов не хаживал.
А что ему? За день смухлюет, вечером пропьет, благо винные
лавочки рядом... Наконец-то я от него избавился. Мне как будто
глаза кто-то промыл чистой водой...
Бэда молчал, слушал краем уха. Он прикидывал: влетит ему за
то, что опять не в бараках ночь провел или не влетит. А
надсмотрщикова душа говорила и говорила, смеялась и смеялась, а
после вдруг отпустила руку Бэды и побежала.
- Пока! - крикнул мальчик, на мгновение обернувшись и от
нетерпения подпрыгивая. - Я еще тебя навещу!
Бэда сжал в кармане пятисиклевую бумажку, которую
подарила ему Пиф.
- Пока, - пробормотал он. - До свидания, душа.
- Я вдруг подумала, - сказала Гедда, - как все это хрупко.
- Что хрупко? - спросила Пиф.
- Все. Ты, он. То, что вас связывает. Вообще - человек... Хлоп
- и вот его уже нет...
- Зануда, - сказала Пиф.
Храм, куда Бэда отправился "возносить", существовал на
полулегальных правах в знаменитых катакомбах Вавилона,
впоследствии частично перестроенных под метро.
На станции "Площадь Наву" было несколько боковых тоннелей,
выкопанных в незапамятные времена (еще до потопа, где несколько
богатых семей думали спастись от бедствия). Один из этих
тоннелей, скрытый неприметной скучной дверкой с эмалированной
табличкой "СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. ПОСТОРОННИМ ВХОД
ВОСПРЕЩЕН", был занят подпольной христианской общиной. За
известную плату руководство вавилонского метрополитена
смотрело на это сквозь пальцы.
Бэда разменял у тетки Кандиды полученную от Пиф
пятисиклевую бумажку на пять сиклевок и одну такую сунул
Беренгарию, чтобы тот отпустил его на несколько часов и, если
что, выгородил перед начальством.
- Опять по бабам собрался? - спросил проницательный
Беренгарий.
Бэда неопределенно пожал плечом.
Беренгарий небрежно повертел бумажку в пальцах и вернул
Бэде.
- Ладно, забери. Купи ей мороженое.
- Здесь не хватит на мороженое.
- Да и не любит она мороженого, - подхватил Беренгарий. -
Она водку любит.
Бэда похолодел.
- Кто "она"?
- Брось ты. Все уже знают. Пифка, вот кто.
- Я не к ней, - сказал Бэда. Но сиклевку забрал и сунул в
карман. Он и сам любил мороженое.
БЛАГОСЛОВИ НИНМАХ И БОГИ ОРФЕЯ. ПО ВЕЛИКОЙ
