Е.Хаецкая
ЧЕЛОВЕК ПО ИМЕНИ БЕДА
Пиф пила кофе у себя на кухне - босая, в одной футболке на
голое тело. Ходики оглушительно тикали и время от времени
испускали утробное ворчание. Сквозь пыльные, два года не мытые
окна, сочился солнечный свет.
Стояло лето, такое жаркое в городе, что каждый вдох грозил
удушить. Поэтому Пиф вздыхала осторожно, в несколько приемов.
Ей предстояло дежурство, и она заранее готовилась к
томительному отсиживанию суток в Оракуле. Но с этим ничего
нельзя поделать: регулярные суточные дежурства особо оговорены
в контракте, который она подмахнула полтора года назад.
Встала, поставила новую порцию кофе. Залезла с ногами на
подоконник, высунулась в окно, насвистывая:
Assyrische Soldaten
Tag und Nacht marschieren,
Assyrische Soldaten
Niе kapitulieren...
Ашшурские солдаты
День и ночь в пути,
Ашшурского солдата
Никто не победит...
Посидев с пять минут, Пиф услышала, как за спиной шипит,
выкипая, кофе. Пиф сползла с подоконника, выключила газ.
Наполнила, не споласкивая, чашку второй порцией. Когда кофе
сбежит, остатки горчее, чем обычно. Весь аромат на плите, среди
засохших макарон и старой суповой лужи. Лужа давняя, пошла
трещинами, как степь в пору засухи.
Но вот и вторая чашка допита. Теперь Р одеться в белое, до
земли, платье, убрать волосы под покрывало, синее с белой
полосой. Очки с толстыми стеклами придают этому архаическому
одеянию совершенно идиотский вид. Но без очков Пиф почти
ничего не видела.
Прилаживая на лбу покрывало, вдруг, как в первый раз,
разглядела себя в зеркале. Пифия. Младшая жрица. Сотрудник
Оракула.
Оракул Р известное в городе учреждение. Один банк данных
дорогого стоит, а какими делами там ворочают Р того ни в одном
банке данных не сыщешь.
Белая полоса на покрывале означает, что жрица дала обет
безбрачия. За безбрачие в Оракуле идет ощутимая прибавка к
жалованью. Фирме это обходится дешевле, чем оплачивать роды и
пособия по уходу за детьми. Кроме того, безбрачие существенно
влияет на качество транса.
Пиф сняла очки, чтобы не видеть себя. Жизнь показалась ей
вдруг исхоженной вдоль и поперек.
- В конце концов, Р сказала она непонятно кому, Р я
слишком долго приучала себя не наступать дважды на одни и те же
грабли. И никто же из этих сук не предупреждал, что количество
грабель строго ограничено. А вот теперь, похоже, они кончились...
Верховный Жрец Оракула ехал на работу в самом мрачном
расположении духа. Вчера он разбил машину. Совершенно
бездарно разбил. Впилился в задницу грошовой "Нупте", которая
вздумала вдруг притормозить, пропуская пешехода. Ну, кто в наше
время пропускает пешеходов?
Конечно, Верховный Жрец оказался еще и виноват и с него
слупили за грошовую нуптину задницу, которой самое место на
помойке. В довершение всего, покуда шли нудные разбирательства,
кто кому должен, откуда-то из-под раскаленного асфальта
выскочил замызганный подросток с маленьким пластмассовым
ведерком, где плескала грязная мыльная пена, и чрезвычайно ловко
размазал пыль по стеклам бессильного серебряного "Сарданапала".
После чего повис на локте у владельца машины и начал скучно
требовать денег. Верховный Жрец с трудом отодрал от себя цепкие
пальцы, воняющие дешевым мылом, сунул денег. Подросток
скрылся.
Теперь "Сарданапал" на платной стоянке, ждет ремонта, а
Верховный Жрец едет на работу в метро. Такси он не доверяет,
частным шоферам Р тем более.
Добираться на метро даже быстрее, чем на машине. По
крайней мере, в пробку не попадешь. Но воняет здесь чудовищно.
Из-под каждой мышки несет своим неповторимым зловонием.
Казалось, запахи незримо сражаются в воздухе, отвоевывая себе
жизненное пространство. Верховному Жрецу, стиснутому в духоте
со всех сторон, потному, вдруг резко ударил в нос его
собственный запах, и Верховный Жрец ощутил острый стыд.
Вышел на платформу станции "Площадь Наву", вздохнул с
облегчением. Поезд ушел, открыв синий кафель стен. Темная
голубизна - сродни стрекозиным крыльям, сродни изразцам
Ассирии - плеснула в глаза.
Пропылила мимо стайка уличных гадалок, египтянок, Р гомоня
по-птичьи, цепляя прохожих парчовыми юбками; в смуглых губах
мелькают белые зубы.
Верховный Жрец толкнул стеклянные двери станции, вышел на
ступеньки, сразу окунувшись в жаркую духоту летнего утра.
Вавилон подхватил его, властно потащил за собой Р к пропыленной
площади Наву, к ослепляющему свету, сквозь душный воздух,
полный запахов нагретого асфальта, людского пота, нафталина,
тополиного пуха, подгоревшего мяса, которое жарится тут же, чуть
не на ступеньках.
И никому сейчас в Вавилоне нет дела до того, что по
разбитому асфальту площади Наву, по зловонным лужам и кучам
мусора ступает сам Верховный Жрец Оракула. Человек,
обладающий в этом городе огромной властью. Он знает здесь все и
всех. Любое прошлое готово открыться ему, любое будущее.
Непочтителен Вавилон, а уж площадь Наву - и подавно; нет здесь
робости ни перед кем. Здесь нечего терять. Здесь все давно уже
потеряно.
Вавилон Р сам свое прошлое и будущее, он Р всегда, во все
времена. Сколько ни разгоняй грандиозное торжище на площади
Наву - полупомойку, полуярмарку, - все равно возродится,
вернется на свое место и выплеснет на грязный асфальт
вперемешку грошовый товар и дорогой, пользованный и
ненадеванный, сгоревшие лампочки и древние граммофоны,
вареную из всякой дряни помаду, колбасные палки с белесым
налетом плесени, треснувшие чашки, облезлые игрушки, носки
домашней вязки, гвозди в стеклянных банках, постельное белье,
куртки, платья, халаты, пальто - и новые, и с себя, и с покойных
родственников...
Это по одну сторону.
А по другую - нищие.
Много их здесь, на площади Наву, больше, чем у храмов. И
другие здесь нищие. Не благостны, не смиренны. Злобны, как псы,
всё норовят цапнуть, обругать.
Тысячи жадных рук тянутся со всех сторон. Перед глазами
трясут товар, прыгают скрюченные пальцы Р у одного купи,
другому просто так дай.
Человек идет по Вавилону, пробираясь между торговцами и
нищими. Между соблазном и спасением, своим путем идет человек
по Вавилону. И все равны на этом пути.
Верховного Жреца вытолкнуло в угол площади. Налетел на
смертельно пьяную женщину. Копошилась под ногами на асфальте
Р крошечного росточка, с бессмысленным опухшим лицом, в
обносках с мужского плеча. Брюки не сходятся на животе,
расстегнуты; на брюках кровь. Больно женщине, мычит, корчится,
хватает себя руками, пачкает их в крови. Другая стоит над ней,
равнодушно выспрашивая что-то.
Верховного Жреца затошнило. А толпа уже понесла его
дальше, мимо детских колготок, туфель со стоптанными каблуками,
мимо битых будильников и новеньких гаечных ключей, пачкающих
подстеленные газеты янтарным маслом...
...Старая-престарая бабка, закутанная, несмотря на жару, в
траченый молью платок сидит на ящике. На груди кусок
коробочного картона; под крупным "ПОМОГИТЕ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ!"
мелким почерком во всех подробностях описывается богатая
злоключениями, нелегкая и долгая бабкина жизнь. Другая бабка,
такая же убогая и древняя, с интересом читает, опираясь на
клюку...
Сам на себя смотрит Вавилон, не нужно ему никаких зеркал.
Сам себе он и пророк, и истина.
Что ты делаешь здесь, Верховный Жрец Оракула? Что ты
делаешь здесь?..
Трущобы из трущоб - рабские кварталы Вавилона. Проходи,
пожалуйста, господин, если не страшно рылом пропахать кучу
отбросов, оскользнувшись по неловкости или с непривычки Р по
сгнившему мусору ходить особая сноровка нужна. По четвергам
вывозят отсюда на кладбище умерших за целую неделю, не
разбираясь между рабами и вольными бродягами, так что лучше
приходить все-таки в пятницу. Но если уж приспичило нынче, то
милости просим: чего изволите?
Рабские бараки обнесены толстой стальной проволокой,
сквозь нее пропущен ток, да такой, что у стражника рыжие патлы
дыбом стоят. Под проволокой собачий труп Р полезла, дурища, ну
и шарахнуло. Пусть теперь разлагается в назидание людям.
Морща лицо, кривя губы, входит Верховный Жрец в маленькую
караульную. Двое солдат, сняв сапоги, сидят с ногами на лавке,
увлеченно шлепая картами. Один, завидев посетителя, досадливо
сплюнул, встал, ленивым шагом подошел Р в разматывающихся
портянках ступая по грязному полу Р сунулся в "документ", хотя и
так знал, кто перед ним стоит. Видал фото в газете. И перед
выборами висело везде. Вот кто денег настриг с этих выборов, так
это Оракул.
Повертел корки, с любопытством поглядел Р каков был
Верховный Жрец в 18 лет, когда эти корки ему только-только
выдали. Ничего был парнишечка, на этого старого хрена совсем не
похожий. Даже и не верится. Интересно, какие думки варились в
котелке под пушистыми светлыми волосами? И ведь выварились...
Солдат даже взгрустнул: разная судьба у людей, кому какая, кто в
Оракуле деньги делает, кто здесь, на вонючей лавке, похоже, так и
подохнет...
Выходя на территорию квартала, Жрец услышал за своей
спиной обрывок разговора:
- А что, Оракул тоже этот сброд покупает?
- Экономят, паскуды...
Хлопнула дверь за спиной, отсекая солдатские голоса.
Осторожно шел Жрец, приподнимая край облачения, чтобы не
замараться. Исступленно мечтал о ванне, о благовониях, о тихих,
прохладных залах Оракула. А какой грязью замаралась здесь душа
Р о том лучше не задумываться.
Но выхода другого нет. Машина разбита, денег на ремонт
нужно немалое количество, а взять неоткуда. Только что
сэкономить на программисте.
Программист Оракулу нужен хороший. И вольнонаемный. На
этом настаивала Верховная Жрица. Верховный Жрец хорошо
понимал ее правоту: рабы склонны к недобросовестному труду. Но
у серебристого "Сарданапала" на платной стоянке было иное
мнение, и для Жреца оно звучало куда более весомо.
Толкнулся в барак Р выкрашенный зеленой краской
строительный вагончик, на двери приколот листок бумаги из
школьной тетрадки, химическим карандашом, с грамматической
ошибкой, было выведено каракулями: "ПРОГРАМИСТЫ".
Смрад понесся из тесной комнатушки. Нары в два яруса, с
верхних свешиваются грязные босые ступни Р великие боги
Орфея, какая вонь! Протянулась рука, поковыряла между пальцев
ног, снова исчезла.
- Куда без провожатого-то, не подождамши! Р
распереживался кто-то за спиной у жреца.
Маленький лысенький человечек в синей расстегнутой
тужурке, похожий на допотопного железнодорожника. Утирая пот с
лысинки, он расстроенно глядел на Жреца крошечными красными
глазками.
- Разве так можно, господин, без провожатого Р да прямо к
этим соваться? Нана Заступница!.. Так не делается. Тут же кто
содержится? Бандюга на бандюге. Деликатная публика с ними
должна аккуратно... Тихо вы, звери! Р визгливо прикрикнул он на
рабов, которые зашевелились на нарах.
Сверху на Верховного Жреца выпала с кого-то вошь. Он
вздрогнул, как от удара. Надсмотрщик осторожненько снял вошь с
облачения, пробормотал "сичас мы ее" и исключительно ловко
придавил.
- Извольте, Р проговорил он, вытесняя Жреца плечом из
вагончика. Р Я их выгоню, мерзавцев, на белый свет. Там уж и
посмотрите, какой на вас глядит, того и выберете.
Верховный Жрец с облегчением покинул вагончик. Приметил
на рукаве еще одну вошь, брезгливо сморщился, стряхнул, не
притрагиваясь руками.
Из вагончика доносилась матерная брань, топот, грохот. Потом
дверь с лязгом распахнулась, и один за другим, щурясь на яркий
солнечный свет, вывалились рабы. Их было шестеро. Последним
надсмотрщик выпихнул здоровенного детину с мясницкими
ручищами. Вышел сам, аккуратно притворил за спиной дверь,
обтер лицо грязным носовым платком.
- Извольте.
Все шестеро вызывали у Жреца только одно желание Р
никогда их больше не видеть. Слабо верилось, что эти люди
способны порождать программные продукты.
