Пиф не услышала его. В голове у нее застряло гудение.
Она повернулась туда, куда показывал солдат, и увидела
столб дыма и пыли, медленно оседающий в Евфрат. Воды поглотили
и пламя, и дым, и обломки. Моста Нейтокрис больше не было.
- Идем, - сказал солдат, хватая Пиф за локоть. И потащил за
собой дальше, оглушенную.
Башня Этеменанки господствовала над городом, поэтому
генерал Гимиллу, как и следовало ожидать, оставил там солдат. Те
втащили на верхний этаж пулемет и достали карты, чтобы
скоротать время.
На втором этаже спешно разместили рацию.
Генерал же Гимиллу в башне не остался. Дальше двинулся
Вавилон усмирять и к стопам повергать. Потому у солдата, который
Пиф привел, сразу же возникла проблема: то ли по городу бегать
и генерала искать (чтобы, как велено, с рук на руки), то ли сбыть
свою обузу здесь и возвращаться на площадь Наву, к родимому
танку...
Решился на второе. Сказал жрице:
- Вот что, красавица. Я тебя здесь оставлю. Ты главное
лейтенанту покажись, чтобы знал, кто ты такая. А после уж от
лейтенанта не отходи, а то неровен час солдаты обидят. Поняла?
Пиф кивнула.
Солдат видел, что она почти ничего еще не слышит после
взрыва.
- Головой потряси, уши прочисти, - посоветовал он. И сам
головой потряс для наглядности.
Пиф встряхнулась.
- Я поняла, - сказала она. - Ты иди, я здесь побуду.
- Документ береги, - напоследок сказал солдат. И - руки в
карманы, губы в трубочку - вниз по ступенькам побежал.
Пиф, как никому не нужная вещь, в уголок приткнулась. На
какой-то ящик села. Откуда в башне Этеменанки ящик? Это же
храм, главная святыня города... Но уж видно устроено так, что если
вторглись куда солдаты, там никаких святынь уже не остается.
Посидела, поглядела, как взад-вперед злющий лейтенант
ходит, кого-то распекает, с кем-то по рации препирается.
Наскучило ей. Встала, к окну подошла.
Внизу расстилался Вавилон. Клубы дыма поднимались над
кварталами Шуанна, Туба, Литаму, Новый Туба (пусть горит, вот уж
трущоб не жалко), Карраби и Кандингирра, где начинались уже
нарядные загородные виллы... Евфрат лежал голый - не было уже
обоих мостов, а набережная во многих местах была разворочена
взрывами. И незнакомым казался Пиф родной ее город.
Она отошла от окна и снова забилась в угол. Кругом кипела
оживленная деятельность, ходили люди в сапогах и сандалиях,
звучали озабоченные начальственные голоса, доносились ругань,
хохот, выстрелы, потом вдруг залаял и захлебнулся пулемет. Пиф
сидела и ждала. У нее онемели ноги, но она не могла двинуться.
Дважды перед ней останавливались люди. В первый раз тот
самый злющий лейтенант. Она молча сунула ему свои корки. Он
рассеянно взглянул на них, сказал "а-а..." и вернул.
Второй раз прицепился один из солдат. Пиф и ему показала
корки, однако в руки не дала. Солдат обругал ее и ушел.
Никто не спросил, кто она, что здесь делает, почему
притулилась на ящике с патронами и чего ждет с долготерпением
животного.
Да и сама Пиф слабо понимала, зачем она сюда притащилась
и какого чуда дожидается - одинокий островок посреди
непостижимой для нее солдатской жизни.
Она не могла бы сказать, много ли времени прошло. Дневной
свет в окнах башни померк, зарево пожаров стало ярче. Грохот
постепенно стихал в городе. Стали слышнее человеческие голоса.
Неожиданно смолкли выстрелы, и Пиф показалось, что настала
тишина.
Она пошевелилась, потерла затекшие ноги и поняла, что очень
голодна.
И тут башня оказалась полна народу. Пиф не поняла, в какой
момент все эти люди заполонили помещение на третьем этаже, где
она таилась все это время. Ходили, мигая вспышками, бойкие
девицы с фотокамерами. Совали микрофоны прямо в губы плотному
коротко стриженому военному в белом мундире (это и был генерал
Гимиллу). Несколько встрепанных женщин трясли замусоленными
блокнотами. Одна из них сорванным голосом допытывалась:
- Но численность жертв установлена?..
Генерал лениво отбрехивался. Да, установлена. Конечно,
примерно. Разумеется, восстановлен. Да, гарантирует.
Естественно, отвечает. У вас что, есть сомнения?
- Орудия - не аргумент! - ярился какой-то бородач,
размахивая обслюнявленным микрофоном перед самым носом
генерала. - Сжечь не значит ответить!
- Нам велено было расстреливать сторонников мар-бани, -
холодно ответил генерал, отведя микрофон от своего лица и скроив
брезгливую гримасу. - Если вы принадлежите к числу таковых,
милостивый государь...
- Гуманизм! - надрывалась растрепанная женщина с
блокнотом. Вторая стояла рядом и хищно скалилась, посверкивая
очками с разбитыми стеклами.
Генерал обвел собравшихся равнодушным взором.
- Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, господа?
Ответом ему было настороженное молчание. Еще раз лязгнула
фотокамера, озарив помещение мертвенным блеском вспышки.
- Отлично, - сказал генерал Гимиллу. - В таком случае
позвольте мне сделать заявление.
Он не глядя протянул руку, и адъютант сунул ему в пальцы
глиняную табличку, на каких пишутся все официальные документы.
Тотчас же собравшиеся вновь жадно ощерились микрофонами,
протягивая их к генералу, будто нищие за подаянием.
Генерал неторопливо отставил табличку на вытянутой руке -
он был немного дальнозорок.
- "Глубоко сочувствуя народу вавилонскому, понесшему
жертвы вследствие безответственных выступлений мар-бани,
правительство вавилонское в храме Эсагилы сим постановляет: всех
павших, независимо от их политических убеждений и обстоятельств
гибели, предать достойному погребению. В случае, если убитый
будет опознан родственниками или близкими и в случае, если
означенным родственники погибшего убедительно докажут, что
убитый являлся кормильцем семейства, означенному семейству
будет назначена от правительства единовременная компенсация по
утрате кормильца в размере 60 сиклей. На опознание убитых
выделяются семь дней, считая с момента обнародования настоящего
обращения к народу вавилонскому. Опознание будет производится
в морге храма Гулы-Ишхары круглосуточно. Правила производства
опознания будут вывешены на воротах храма".
Он отдал табличку адъютанту и негромко добавил:
- Пресс-конференция окончена.
И повернулся спиной, желая уйти.
- Генерал! - окликнул его один из журналистов.
Генерал Гимиллу обернулся, с явным неудовольствием
поглядел на говорившего.
- Что-нибудь еще? Я чрезвычайно занят, знаете ли. Мне и так
пришлось пойти навстречу вашим желаниям вопреки
государственной необходимости и выделить драгоценное время на
все эти разговоры.
Вперед выступили сразу двое - рослый черноволосый бородач
и растрепанная женщина.
- Мы являемся представителями общественной организацией
"Жизнь ради жизни", - агрессивно начал бородач. Женщина за его
плечом кивала. - Мы настаиваем на том, чтобы представители
общественных организаций были допущены в морг храма Гулы-
Ишхары...
Генерал подумал немного и неожиданно согласился.
- Мы настаиваем на том, чтобы нас сопровождали
представители иных организаций, - встряла растрепанная женщина.
- Например? - Гимиллу прищурился. Ему очень хотелось
вышвырнуть нахалку в окно, и он вовсе не скрывал этого. К тому
же, она была некрасива.
- Правительственных, - пояснила женщина.
Генерал продолжал глядеть на нее в упор, все более
откровенно давая ей понять, НАСКОЛЬКО же она некрасива. И
молчал.
И тут задерганный злющий лейтенант сказал:
- Здесь имеется представитель Государственного Оракула.
И безошибочно указал на Пиф.
Пораженная, Пиф поднялась. Злющий лейтенант подал ей
руку. Как он ухитрился запомнить ее, если видел удостоверение
служащего Оракула всего лишь мгновение и уже несколько часов
не обращал ни малейшего внимания на ее присутствие?
Приволакивая ногу, Пиф подошла ближе к группе
журналистов.
- Почему она хромает? - спросила растрепанная женщина. -
Вы стреляли в нее?
- У меня ноги затекли, - хрипло объяснила Пиф.
Генерал Гимиллу фыркнул.
- Теперь я могу идти? - ядовито поинтересовался он. И, не
дожидаясь ответа, вышел.
В ожидании, пока провожатые будут готовы выступить,
журналисты бродили по комнате, где стало очень тесно и душно,
возбужденно переговаривались между собой, перематывали
фотопленку, листали блокноты с записями. Пиф снова подошла к
окну. Чернота притаившегося внизу разгромленного города
казалась беспредельной. Ночное небо озаряли пожары. Горизонт
был беспокоен - горело даже далеко за городом.
Внизу, в Эсагиле, шла своя жизнь. Проезжали грузовики и
бронетранспортеры. Внезапно оживал и начинал орать динамик -
какие-то лязгающие команды, обильно разбавленные матом, без
начала и конца, мгновенно смолкающие, когда выключали
трансляцию. Несколько раз открывалась перестрелка, но и она
смолкала, будто ножом обрубленная. Дважды Пиф слышала
одиночные выстрелы. Растрепанная женщина, которая препиралась
с генералом Гимиллу, подошла незаметно к окну и, услышав эти
выстрелы, проговорила:
- Раненых добивают, сволочи...
Пиф отошла от нее подальше.
Ночь была бесконечной, но спать никому не хотелось.
Пиф нашла злющего лейтенанта и попросила у него поесть.
Лейтенант глянул куда-то в угол, мимо Пиф, сунул ей в руки
копченую рыбу с куском мокрого хлеба и ушел. Таясь от
остальных, чтобы не отобрали, Пиф жадно проглотила хлеб и рыбу.
Ей сразу стало легче и даже усталость прошла. И ночь сразу
перестала быть бездонной.
Она снова села на ящик, обхватив колени руками.
"СЛЕДСТВИЕ: ВОЗМОЖНОСТЬ СОЦИАЛЬНОГО ВЗРЫВА..." Она
дала прогноз. Почему они допустили?.. Смутно она догадывалась,
что ее предсказание каким-то странным, непостижимым образом
повлияло на решение мар-бани начать мятеж.
И еще она знала теперь, что предсказание было
неправильным.
"Жрица - пустой сосуд."
А она, Пиф, - вовсе не пустой сосуд. Она полна любви и
страха.
- Эй, девка, - позвал ее кто-то тихим осипшим голосом.
Она подняла глаза. Злющий лейтенант. Стоит рядом,
протягивает ей плоскую жестяную флягу.
- На-ка.
Она взяла, поболтала флягой. Там что-то плеснуло. Ей
хотелось пить, поэтому она бросила на лейтенанта благодарный
взгляд. Лейтенант неожиданно усмехнулся.
Во фляге была водка. Пиф закашлялась от неожиданности.
- Вот блядь!.. - пробормотала она. И приложилась к фляге
уже поудобнее.
Сделав еще несколько глотков, вернула владельцу.
- Ух. Спасибо.
Тот забрал флягу, завинтил потуже пробку и ушел.
Постепенно Пиф сморил сон. Она так и заснула в ярко
освещенном помещении, под громкие возбужденные голоса
журналистов.
Их выпустили из башни только к полудню следующего дня.
Пиф проснулась оттого, что ее мучила страшная жажда. Она
грызла губы и злилась. Но почти сразу же после ее пробуждения в
башню вошел генерал Гимиллу и негромко сказал:
- Господа, конвой готов сопровождать вас. Убедительно прошу
соблюдать порядок и спокойствие, иначе к вам будут применены
санкции. В городе объявлено военное положение.
Храм Гулы-Ишхары находился в Шуанне, где вчера ночью
лютовали пожары. Из развалин домов поднимался дымок. В пыльном
летнем воздухе стоял едкий запах пожарищ.
Журналисты оживленно вертелись по сторонам, то и дело
наводя камеры на сгоревшие дома. Кто-то из них горько рыдал,
поскольку видеокамера оказалась разбитой. В голове у Пиф
мутилось от жажды. Она подошла было к общественному колодцу,
но солдаты отогнали ее, сказав, что местные жители сбрасывали
туда трупы.
Во дворе храма распоряжались солдаты. Танк хозяйски
расположился на клумбе, сломав несколько розовых кустов и
разметав гусеницами при развороте комья жирной черной земли -
драгоценнейшей земли, которую привозили сюда из Барсиппы и
Урука.
