навести. И ухнул передовой танк в колодец, только его и видели.
Сомкнулись вязкие мармеладные воды над люком, танкисты и
выбраться не успели. Захлебнулись и канули.
И хохотал над крышами Нергал.
Высокочтимый Гимиллу, завязнув на перекрестке, со всех
сторон глухими стенами колодезных домов окруженный, бутылками
с горючей смесью забрасываемый, охрип, крича в радиотелефон,
чтобы пехоту, пехоту прислали.
К исходу четвертых суток мятежа с запада еще одна
дивизия в город вошла.
А кого громить? Кого убивать-то? Сплошь мирные жители
кругом. И непонятно, кто тут бунтовал. Выбежали навстречу с
цветами: хвала вам, избавители!
Солдаты дураками себя почувствовали. Для острастки
похватали двух каких-то угрюмых мужиков и пристрелили на
месте, на глазах у ликующей толпы: вот, мол, что с зачинщиками
мятежа будет. Но на том как будто и кончилось.
Неделю еще интересно в Вавилоне было. То ловили на
улице какого-нибудь оборванца и вешали. То суд устраивали над
солдатами с башни Этеменанки, которые жрецов следом за
паломниками в пропасть низвергли, военными преступниками их
объявили. Потом рабов из Эсагилы пригнали, мост восстанавливали.
Пробираясь между руинами, отправилась Тилли в офис -
поглядеть, как там дела у Верховного Холуя. Может, выплатит все-
таки, паскуда, денежки? Да какое там! От офиса одни развалины
остались, меж которых нашла разбитый надвое мраморный
письменный прибор с гравировкой "дорогому сослуживцу".
Ни Марк, ни Элси не появлялись в Мармеладном Колодце. И
созвездие Алисы не восходило больше над ним. Один только Шляпа
уныло пялился с черного неба, крепкие нервы у небесного Шляпы,
ничего не скажешь. У созвездия Чайника, где Чайная Соня дрыхла,
во время подавления мятежа чертовы танки отбили носик и ручку,
защитники хреновы. И так-то мало звезд над колодцем восходит,
так и эти попортить надо было.
Вечерами собирались у стола на кухне Лэсси, Тилли и
бабушка-хлопотунья. Жидкий чай хлебали и грезили: ушли вместе
Марк с Элси, как Тристан с Изольдой, в счастливые земли, залитые
солнцем, где в изобилии хлеба и мяса, яблок и красного вина с
виноградом для изнемогающих от любви. От этих разговоров
становилось у них тепло на душе. И уже не так глодала горечь от
того, что Верховный Холуй никогда не выплатит остаток денег по
договору.
Лэсси сидела с ногами на подоконнике возле чахлого алоэ
(Тилли в порыве добрых чувств даже поливать несчастное растение
начала, так что оно благодарно распрямило все свои колючки и
теперь норовило ухватить Лэсси за локоть). Дымила дешевой
сигаретой, немилосердно отрясая пеплом свои колени.
- Почему так получается? - говорила она, красавица Лэсси.
Разве у нее, Лэсси, не длинные ноги? Не большие глаза, не
правильные черты, не чарующая улыбка, будто с плаката "забудьте
про кариес"? - Почему не тебе, не мне счастье выпало, а
толстушке Элси? Только и одно было в ней прекрасно, что золотые
волосы.
- А душа? - возражала Тилли. - Душа у нее была сонная, в
грезы погруженная, по сновидениям блуждающая. Нашла в
сновидении Марка и ушла с ним.
- Нам-то, нам что осталось? - убивалась Лэсси.
И вдруг усмехнулась Тилли.
- Воспоминания, - сказала она.
Лэсси мгновенно насторожилась.
- Что ты хочешь сказать?
- А ты что хочешь сказать? - фыркнула Тилли. - Сучка. Ты
ведь спала с Марком.
- Так ведь и ты с ним спала, - засмеялась и Лэсси. - У
Марка было большое сердце.
- И очень большой и очень красивый хуй, - мечтательно
проговорила Тилли.
Подсела к сестре своей сиротке на подоконник, тоже
сигаретку взяла. Так посидели они, покачивая ногами и дым пуская,
совсем бабушку-хлопотунью отравили.
Марка вспоминали.
И такой-то он был. И такой. А это помнишь? И с тобой тоже
так было?..
Ах, какой он был славный, этот Марк. Ну почему, почему
все одной только Элси досталось?
Погрустили, попечалились. Потом к другим делам перешли,
более важным. Потому как на обед ничего, кроме грязного
мармелада не было. Судили и рядили, одно выходило: продавать
бабушку-хлопотунью придется.
Бабушке о том сообщили. Повздыхала, пожевала губами, но
согласилась: деваться некуда.
- Да и пропадете с нами, бабуля, - добавила Лэсси (ее
совесть вдруг грызть начала).
- Э, нет, милая, - неожиданно возразила бабушка, - я за
восемьдесят с лишком лет не пропала, так что уж теперь... Года
мои не те, чтобы пропадать. А вот вам кушать нечего, это точно.
И свели бабулю в храм Нергала, что в западной
оконечности города. Долго жрецов-привратников выкликали, пока
не явился сонный да жирный и не осведомился, чего, мол, надобно.
Бабулю оглядел и неожиданно интерес проявил. Другого позвал,
такого же жирного, но куда менее сонного. Тот, второй, в торг с
девицами вошел. Бабуля, девочкам доброе напоследок сделать
желая, себя всячески показала. И гимны Нергалу воспела, да так,
что жрец едва не прослезился. И о кулинарном искусстве своем
поведала - пятнадцать различных блюд из одного только мармелада
стряпать умела. Не служила ли когда богам? А то, милые мои,
служила. Нинурте бледному, Нергалу кровавому, Нане
прекрасногрудой. Всем понемногу. За восемьдесят лет и не тому
обучишься. Боги - они с человеком всю жизнь, куда бы ни пошел,
что бы ни делал, вот так-то, милые мои.
Жрецу эта речь понравилась и он за бабку отломил
немалую сумму в шестьдесят сиклей. И увели бабушку-хлопотунью
за тяжелые кованые ворота храмовые, а девицы стоять остались,
сикли в руках держа. И ненавистны вдруг эти сикли им стали;
однако чувствам недолго предавались, ибо очень хотелось кушать.
- Ну что? - сердясь, сказала Тилли. Первая от печали
совершенного очнулась. - Идем, что ли, жратву покупать.
И, не оглядываясь на храм, побрели по Вавилону, с запада
на восток.
Город как после болезни оправлялся. Везде кипела бурная
восстановительная деятельность. Ревели краны, ездили машины,
груженые тесом и камнем. На перекрестках, отчаянно дымя,
стояли, ожидая своей очереди, бетономешалки. Рабы, вопя, как
обезьяны, суетились на строительных лесах.
Среди развалин и лихорадочного строительства уже
блестели свежими витринами и новеньким кафелем магазины и
конторы. Пробираясь меж мусора, брезгливо подбирая одежды и с
похвальной осмотрительностью ставя ноги, обутые в узорные
сапоги, входили в эти конторы и магазины вавилонские лучшие
люди.
Девицы по сторонам не глядели, в свой район торопились, к
колодезным домам. В одном из колодцев хорошая дешевая лавочка
была, где мяса можно было взять. Там же хлебный магазинчик
имелся, где весь Мармеладный колодец хлебом разживался: у кого
деньги водились, те краюхой; у кого денег почти не водилось, те
черствыми корками (продавали на развес). Ну а кто совсем без
денег, тем иной раз от хозяйки перепадало обглодышей - щедрая
была. За то и любили ее.
Шли вдвоем Лэсси и Тилли, о завтрашнем дне не думали, а
вместо того обсуждали, что из еды покупать будут.
И вдруг остановилась Тилли, а Лэсси с размаху налетела на
нее.
- Что?!.
Тилли только рукой махнула, показывая на дверь,
выглядывающую из стены, сплошь покрытой разбитым кафелем.
- Гляди!
Пригляделась и Лэсси. Тогда только разобрала то, что
Тилли заметила с первого взгляда.
"Интим-шоп". Уцелел-таки во время мятежа и даже торговлю
вел среди развалин. Правда, желающих усовершенствовать свою
сексуальную жизнь и разрешить все интимные проблемы было
маловато. И все же магазин был открыт.
Девицы переглянулись.
Потом Тилли пожала плечами и решительно толкнула дверь.
Огляделась. Зеркальные стены, повсюду розовая драпировка
с фиолетовыми бантами, искусственные цветы, сделаные с
изумительным мастерством, оплетают потолок. Изысканно одетая
красавица любезно устремилась навстречу посетительницам.
- Вам угодно?..
- Да, - сказала Тилли.
Красавица улыбнулась. Тилли слегка опешила. Она еще не
встречала подобного приема - ни в конторах, куда приходила вести
переговоры о работе, ни тем более в магазинах.
- Это что, сервис такой? - прошептала Лэсси ей на ухо.
Она тоже была растеряна.
Тилли покачала головой. Дело было вовсе не в сервисе. В
холщовой сумке на бедре у Тилли лежали шестьдесят серебряных
сиклей, от которых расходился тонкий, горьковатый аромат. На
него-то и отреагировала красавица в магазине. Это и называется
хорошо вымуштрованная обслуга: чуять запах сиклей, безошибочно
отделяя его от всех прочих городских и плотских запахов.
- Прошу вас, оставьте смущение, - ворковала между тем
красавица. - Интимные проблемы вовсе не являются стыдными или
позорными, как это было принято считать в нашем ханжеском
обществе. Полноценный секс вовсе не удел одних только жриц
Наны и Эрешкигаль (для садо-мазохистского варианта).
Тилли сообразила: красавица дословно цитировала ту
самую сопроводиловку, которую сочиняла Лэсси, выдергивая по
кусочку из всех книг, где имелось хоть немного сведений по
данному вопросу.
- Возможно, вам стоило бы проконсультироваться у опытного
сексотерапевта, - продолжала красавица. - У нас открыт прием,
так что вы можете посетить его прямо сейчас. (Изящный жест
тонкой, в браслетах и кольцах, руки в сторону незаметной двери в
стене).
- Да нет, - хрипловатым голосом отозвалась Тилли. - Мы,
собственно... А кому эта лавка сейчас принадлежит?
Красавица слегка приподняла брови.
- Достопочтимому Гимиллу, - ответила она.
- И давно? - спросила Тилли.
- Вторую седмицу.
- А прежний владелец?
- Вы были знакомы с прежним владельцем? - догадалась,
наконец, красавица. - Увы, он скончался. Все дела его были в
полном беспорядке, так что после смерти наследникам ничего не
оставалось, как распродать его имущество. Высокочтимый Гимиллу
был так добр, что оставил почти весь персонал.
- Так и Верховный Холуй до сих пор функционирует? -
невежливо поинтересовалась Лэсси.
- А? Нет, он погиб во время мятежа. - Красавица выдержала
краткую, приличную теме паузу.
- А документы?.. - продолжала Тилли.
- Сгорели, к сожалению. Офис был подожжен мятежниками,
так что фирма понесла значительные убытки. - Запах сиклей был
так силен, что красавица отвечала на все эти совершенно
неуместные вопросы. Ей не хотелось, чтобы девицы ушли, хлопнув
дверью. А девицы - особенно эта страшненькая, малорослая, - были
на это очень даже способны.
Очень осторожно красавица поинтересовалась:
- У вас были какие-то контракты с фирмой?
- Были. - Тилли хищно поглядела на красавицу.
Та с сожалением развела руками.
- Мне очень жаль, но сейчас невозможно восстановить
практически ничего. В нынешней ситуации многие пострадали. - И
поскорей перешла к более интересному: - Не желаете ли что-
нибудь приобрести?
Лэсси между тем подошла к полке, на которой были
выставлены приспособления - в том числе и литые из резины.
Заметив интерес, с которым девушка разглядывает продукцию
"Интима", красавица поспешила к ней на помощь, с облегчением
отвязавшись от противной Тилли с ее противными расспросами.
- Харигата - древняя восточная традиция, которую давно
уже пора было освоить и нам, в Междуречье. Мы, можно сказать,
новаторы в этом деле. Ведь что такое харигата? Лучшая часть
мужчины, только без всего остального. Харигата никогда не устает,
он может быть ласковым и грубым, по вашему желанию...
И как убедительно говорит! Лэсси слушала рассказ,
написанный ею самой, и млела. Не хотела, а млела. Красавица
будто извлекала рекламный текст из глубин своей души. Слова
исходили из розового ротика, словно рождаясь на глазах. Одно
наслаждение слушать. Слушаешь и как будто красавицу эту
трахаешь. Лэсси даже замечталась на мгновение под сладкую
музыку ее речей.
- Да, - немного невпопад сказала Лэсси, перебив, наконец,
красавицу. Та послушно замолчала и с ласковой, понимающей
