были стекла, - объяснял он, - но и без стекол в этом доме можно
жить".
Голос Комедианта засмеялся. Голос висел под потолком, а
Комедиант сидел рядом с Пиф на паркетном полу среди осколков
и ждал, пока заварится чай.
- Как-то я ходила в катакомбы, к христианам, там был такой -
отец Петр... - рассказывала Пиф.
Времени у них было навалом. По крайней мере, так ей
казалось. И в этом она видела преимущества смерти. У мертвых
много времени.
- Этот Петр говорил, что в рай люди попадают, если ведут
праведный образ жизни, а в ад - если грешат...
- В раю должно быть блаженство, а в аду - мучения, -
задумчиво проговорил Комедиант. - А здесь, как ты думаешь, что?
- Я не знаю. - Пиф растерялась. - Может быть, чистилище?
- Трудотерапия для покойников, - фыркнул Комедиант. - Это
господа христиане тебе внушили?
- Я... не верю в их Бога Единого, - выпалила Пиф и тут же
поняла, что лжет.
Комедиант посмотрел на нее левым глазом. Правый задумчиво
уставился в потолок.
- Здесь трудно в Него не верить, - сказал он. - Факты, Пиф,
упрямая вещь. Старик ближе к этому миру, чем к тому, откуда ты
сбежала.
Голос Комедианта хихикнул. Комедиант запустил в него
старым шлепанцем.
- Здесь нет мучений, - сказал Комедиант. - По крайней мере,
никого не варят в котлах, не протыкают железными трезубцами.
Никого не перевоспитывают. И не ублажают. Умеешь - ублажайся
сама. Нет разницы между адом и раем, Пиф. Если ты задержишься
здесь надолго, то поймешь, что принципиальной разницы между
жизнью и смертью тоже нет.
Он встал, направился в ванную. Пиф осталась сидеть на полу.
- Идем, чай готов.
- Я боюсь, - сказала Пиф. И это было правдой.
Комедиант схватил ее за руку своей маленький костлявой
рукой. Пиф поразилась его силе. Потащил за собой. Пиф
зажмурилась, но тут же поняла, что это бесполезно: она
продолжала видеть сквозь веки. Немного хуже, немного менее
четко, но видела: выкрашенные темно-зеленой краской,
облупленные стены ванной, грязная паутина под потолком, большая
ванна, до краев наполненная чем-то темным...
- Нет! - крикнула Пиф.
Комедиант снял с крюка ведро, зачерпнул. Пиф не
чувствовала запаха, но понимала, что сейчас они будут пить кровь.
Ее кровь, сгнившую за несколько дней стояния.
- Пожалуйста, нет, - повторила она.
Комедиант схватил ее за шею и заставил наклониться к
поверхности воды.
- Это чай, дура, - сказал он. - Ты самая большая дура из всех,
кого я знаю!
Пиф открыла глаза и увидела, что в ванне действительно
крепкий чай.
Они стали пить его прямо из ведра, зачерпывая горстями.
- Как ты умер? - спросила Пиф.
Комедиант задумался. Потом заговорил так, будто читал ей
книгу:
- Я решил увидеть свой голос со стороны. Однажды мне это
удалось. Я лежал и пел, а мой голос поднялся надо мной, и я мог
заставлять его летать по комнате, мог лепить из него разные
фигуры, бросать из угла в угол. Потом я увидел, что отворяется
дверь, и за порогом начинается дорога. Я встал и ступил на эту
дорогу. По обочинам росли странные деревья, а впереди, у самого
моря, стоял храм с тонкими белыми колоннами. Я пошел к этому
храму. И не вернулся назад.
- Гедда фон?..
- Что?
Гедда подняла глаза.
Она сидела в Эбаббаррском парке и тянула из бутылки темное
пиво. Не сосчитать, сколько раз расточали здесь свое время она и
Пиф - вот так, с пивной бутылкой в руке, среди бесконечной
исступленной лоточной ярмарки Эбаббаррского парка.
Теперь, потеряв Пиф, Гедда бродила здесь почти каждый
день, как будто не могла насытиться. И каждый день ее ждало одно
и то же. Пиво, киоски, где выставлен все тот же товар из Хуме и
Эбирнари, все те же книжные развалы и развалы видеокассет,
назойливое смешение голосов: нищий с аккордеоном, грохот хэви-
металла и тягучие страдания модной певицы из магнитофона.
И все это происходило без Пиф. Мир все еще тут, думала
Гедда, а я все еще в миру. Я болтаюсь в желудке у огромного
Мира-Кита, а он меня переваривает.
Нищенка: сидит на расстеленной на земле газете, перед ней
треснувшая белая тарелка...
Упитанный мальчик на трехколесном велосипеде: везет два
шарика, один белый, другой фиолетовый, мальчик смуглый, с
узкими глазами и тяжелыми веками...
Торговцы из Хуме: резкий запах пота, одеколона и кетчупа.
Они ловко пересчитывают деньги, у них тяжелые золотые перстни
на пальцах, заросших тонким курчавым волосом...
- Я к вам обращаюсь, барышня фон?..
Гедда решила, что у нее опять хотят попросить допить пива и
сдать бутылку, заработав на этом несколько грошей. Она увидела
маленького дедушку с маленькими покрасневшими глазками.
Дедушка глядел на Гедду с пьяной строгостью и слегка
покачивался. Сморщенное личико дедушки тонуло в бороденке
лопатой. От дедушки пахло чем-то острым и кислым, как будто он
недавно искупался в маринаде.
Гедда сморщила нос.
Дедушка повторил:
- Гедда фон?..
- Неважно. Да, это я.
- Мне было сообщено, что недавно вы потеряли близкого
человека, - все так же строго произнес дедушка. - Велено
отыскать вас и вести переговоры.
- Я... да, я потеряла... Кто вы такой?
- Извольте отвечать, барышня. Первое я установил: вы - Гедда.
Второе вы подтвердили: вы потеряли. Но будем точны, не станем
допускать ошибок. Как звали человека, которого вы потеряли?
- Я не буду с вами разгова... - Неожиданно Гедда сдалась под
сверлящим взглядом красноватых пьяненьких глазок. - Хорошо, ее
звали Пиф. Что вам нужно?
Она была уверена, что сейчас дедуля попросит на опохмелку.
Он пожевал в бороде губами, многозначительно двинул
лохматыми бровями и, распространяя кислый запах, придвинулся к
Гедде вплотную.
- МНЕ? - Дедушка хмыкнул. - В первую очередь, это нужно
вам. Мне было велено отыскать вас и передать следующее: вас,
барышня, ждут на христианском кладбище. Это возле казнилища,
знаете, наверное... Придете туда завтра, зайдете в храм, там
спросите Петра.
Гедда поморщилась.
- Нельзя ли как-нибудь без христиан?
- Не надо перебивать, барышня фон?.. - Дедушка замолчал.
Посмотрел наверх, увидел застрявший в ветвях воздушный шарик. -
О чем я говорил?
- О храме на христианском кладбище.
- Не надо перебивать, барышня фон?..
- Просто Гедда.
- Не надо перебивать! - рассердился наконец дедушка. - Вас
ждут завтра на христианском кладбище, в храме. Вы, надеюсь,
сумеете найти там храм?
Не решаясь вставить ни слова, чтобы не навлечь на себя
дедушкиного гнева, Гедда безмолвно кивнула.
- Отвечайте, когда вас спрашивают! - сердито сказал дедушка
и затряс бородой.
- Да, я поняла. - Гедда встала.
Теперь, когда Гедда стояла в полный рост - высокая крупная
женщина с пышными белокурыми волосами - дедушка казался
рядом с ней сущим карлой. Он суетливо повел головой, втянул ее в
плечи, поскреб ногтем рукав ватника (синий дворницкий ватник с
дыркой на спине, отметила Гедда).
- Всего хорошего, - высокомерно попрощалась Гедда.
- Это... - в спину ей произнес дедушка.
Гедда обернулась.
- Что-то еще?
- Пивка оставьте допить, барышня фон?.. - просительно сказал
дедушка.
"Как близко безумие, если вдуматься", - мелькнуло в голове
Гедды.
Шел дождь. Гедда сложила зонтик и вошла в маленькую
деревянную церковку, как ей было сказано сделать. Она
остановилась в дверях, огляделась. Плоский потолок, старенький
иконостас, запах мокрого дерева. Несмотря на неприятную
близость казнилища, здесь было тихо и покойно.
Навстречу шел, шумя одеждой грубого белого полотна,
рослый, с виду сердитый человек. Гедда растерянно смотрела, как
он идет, слегка сутулясь, уткнув рыжую бороду в грудь, потом
спохватилась и в удаляющуюся уже спину окликнула:
- Простите... Вы - Петр?
Рыжий остановился, повернулся, обратил к ней неожиданно
молодое широкоскулое лицо. Без улыбки он посмотрел на Гедду.
Она покраснела и путано объяснила, что ей велели зайти
сюда.
- "Загробные компьютерные конференции", что ли? - спросил
наконец рыжий неодобрительно.
- Мне сказали, что... Простите...
Гедда вдруг поняла, что не в состоянии произнести вслух то,
что услышала в Эбаббаррском парке. Слишком нелепо это звучало.
"Понятия, вырванные из привычного контекста, подчас неожиданно
обнаруживают свою абсурдность", - вспомнила она один из
любимых афоризмов Пиф.
Темные глаза Петра изучающе смотрели на Гедду.
- Вас оповещали? - спросил он с легким раздражением.
Гедда кивнула. Она ждала, что сейчас Петр объяснит ей: все
это шутка пьяного кретина, она извинится, уйдет и потом целую
неделю будет такое ощущение, будто нахлебалась дерьма.
Но ничего этого не произошло.
Петр шумно вздохнул, будто досадуя на то, что его отвлекают.
- Ладно, - молвил он, являя милость. - Через десять минут
дождь кончится и пойдем. Помолитесь пока.
- Я...
Гедда хотела сказать, что она вовсе никакая не христианка, а
сюда пришла исключительно по делу, но подавилась. Не дожидаясь
этого объяснения, Петр сердито фыркнул:
- Тогда просто постойте, на иконостас поглазейте, все польза.
Он, кстати, старинный, еще времен царицы Нейтокрис.
Через десять минут дождь действительно закончился. Петр
позвал Гедду, и она послушно поплелась за ним.
Зеленый крашеный купол церкви, осененный бедным, но
чистеньким позолоченым крестом, сиял под солнцем. У входа
громоздился гроб, из которого глядело восковое старческое лицо,
толпились суетливые старухи. Одна шмыгнула мимо Гедды. В
Вавилоне этих христиан становится все больше, подумала Гедда.
Петр свернул на боковую дорожку и, шагая размашистым
шагом, повел Гедду мимо старых могил. Местами захоронения
располагались так близко, что приходилось протискиваться боком.
Одежды Петра намокли. Гедда промочила туфли и чувствовала, что
вот-вот натрет ногу.
Наконец Петр остановился возле склепа, охраняемого
мраморным ангелом. Ангел преклонил колено, приложил палец к
губам, распростер крылья. От ветра и дождя он почернел, голуби
нагадили ему на голову, но сейчас дождь смыл почти весь птичий
помет.
- Шаваиот! - рявкнул Петр так неожиданно, что Гедда
подскочила.
- Здеся я, - донеслось из склепа дребезжание старческого
голоса.
- Вызывающая здесь, - сказал отец Петр.
- Как назвалась? - недовольным тоном вопросили из склепа.
- Никак.
- Мог бы и спросить.
- Житья от твоих загробщиков нет... - проворчал Петр. -
Только и дела мне, что таскать их сюда...
- Сам же в храме сидеть не пускаешь, - огрызнулись в склепе.
За дверью заскрежетало, закряхтело. Петр метнул на Гедду
странный взгляд, будто хотел ее подбодрить, но промолчал, только
сильно сжал ее руку своими крепкими мясистыми пальцами - и
ушел.
Гедда проводила его тоскливым взглядом. Хотя она, конечно,
терпеть не могла христиан, этот толстый сердитый Петр был, по
крайней мере, человеком. Шаваиот мог оказаться кем угодно. Даже
демоном.
- Вот уж кто-кто, а Петр не привел бы вас к демону в лапы,
милая барышня, - прозвучал совсем близко старческий голос.
Гедда вздрогнула и повернулась на голос. Из склепа выбрался
неприятно знакомый дедушка. Он был похож на обыкновенного
бомжа, растрепанный, в рваном и грязном ватнике.
Возле дедушки терся сытый кладбищенский пес, живущий
пожиранием яиц, хлеба и прочих подношений, оставляемых на
могилах.
- Идемте, что встали, - недовольно сказал дедушка.
- Шаваиотыч! - заорали откуда-то издалека.
Дедушка выпрямился, поискал глазами, потом махнул рукой -
увидел двух рабочих с телегой, груженой обломками сгнивших
досок и раковин. Пес навострил уши и побежал легкой рысцой к
рабочим, видимо, в надежде поживиться.
