свою цепь и изумленно глядел вперед. А на полу
лежали трое убитых, один из которых еще судорожно
подергивался.
Сайсели проскользнула вперед, прошла между убитыми,
мимо монаха и наконец оказалась лицом к лицу
с пленником.
-- Подойди только ближе, и и размозжу тебе голову,
-- хрипло проговорил он, ибо слабый свет факела
падал на нее сзади, и он думал, что перед ним находится
один из убийц.
Наконец Сайсели обрела голос.
-- Кристофер, -- крикнула она, -- Кристофер!
Он услышал, и табурет выпал из его руки.
-- Опять тот же голос, -- пробормотал он. -- Что ж,
пора. Погоди немножко, жена, сейчас я приду к тебе. --
И, откинувшись на стену, он закрыл глаза.
Она скользнула к нему и, обняв его обеими руками,
поцеловала прямо в губы, бледные, бескровные губы.
Веки его снова разомкнулись.
-- Смерть могла бы быть хуже, -- произнес он. -- Но
я ведь знал, что мы свидимся.
Тогда Эмлин, заметив, что лицо его как-то изменилось,
сорвала со стены один из факелов и метнулась
вперед, держа его так, чтобы свет падал на Сайсели.
-- О Кристофер, -- вскричала та. -- Я не призрак, я
жена твоя, и я жива!
Он услышал, взглянул, взглянул еще раз, потом поднял
исхудалую руку и погладил ее по волосам.
-- О боже, -- воскликнул он, -- мертвые ожив:ают! --
И, потеряв сознание, упал к ее ногам.
Сайсели оттащили от него; она вся дрожала, думая,
что снова потеряла мужа, и теперь уже навсегда. С трудом
разбили цепь, которой он был прикован, как собака
у конуры, и понесли, все еще бесчувственного, наверх
по длинным переходам: Болл выступал впереди, взяв на
себя охрану; за ним шел Джефри Стоукс, потом Эмлин,
поддерживающая монаха Мартина, ибо это не кто иной,
как он, спас жизнь Кристофера.
Подходя к лестнице, они услышали какое-то гудение.
-- Огонь! -- сказала Сайсели, хорошо знавшая этот
звук; и в тот же миг их озарил отблеск пламени и со всех
сторон окружил дым. Аббатство пылало, и главный зал
его прямо перед ними походил на жерло ада.
-- Разве я не предсказывала, что так и будет, еще
тогда, в горящем Крануэле? -- с каким-то жестоким смехом
спросила Эмлин.
-- За мной! -- прокричал Болл. -- Живей, не то
крыша обрушится, и тогда нам не выбраться отсюда.
Они стали отчаянно пробиваться вперед, обойдя зал
слева, и счастьем было для них, что Томас знал дорогу.
Одна небольшая комната, через которую они проходили,
была уже охвачена огнем, сверху на них ладами какие-
то пылающие хлопья, клубился густой дым. Но они прошли,
хоти еще минутой позже этим путем им не удалось
бы выбраться живыми. Они прошли по горящему аббатству
и вышли на чистый воздух через парадную дверь,
которую оставили широко открытой те, кто бежал до
них. Они достигли рва в том самом месте, где брешь
была заделана хворостом, и, взобравшись на этот плетень,
Болл кричал до тех пор, пока один из его людей не
ус.лышал и не опустил лука, собираясь пустить стрелу
в Томаса, которого он принял за мятежника. Принесли
доски, лестницы, и наконец все опасности миновали и
нестерпимое пекло осталось позади.
И случилось так, что Сайсели, в огне потерявшая своего
возлюбленного, в огне же обрела его снова.
Кристофер не умер, как опасались вначале. Его отнесли
в обитель, и Эмлин, убедившись, что сердце у него
бьется, хотя и слабо, послала мать Матильду за португальским
вином, которое так одобрил комиссар Ли.
Ложку за ложкой вливала она ему в горло это вино,
пока наконец он не открыл глаза лишь для того, впрочем.
чтобы тотчас же закрыть их снова; но теперь он просто
уснул -- так подействовало вино на его измученное тело
и ослабевший мозг. Шли часы; Сайсели все время сидела
подле него, лишь время от времени поднимаясь,
чтобы взглянуть, как горит большая церковь аббатства;
так же она в свое время смотрела на пожар, охвативший
его сторожки и службы.
Около трех часов утра растопленный свинец перестал
стекать с крыши серебристым ливнем, она обрушилась, и
к утру от церкви остался только закоптелый остов-почти
такой, каким мы видим его в наши дна.
Перед самым рассветом Эмлин пришла к Сайсели и
сказала:
-- С тобой хочет говорить один человек.
-- Я не могу к нему выйти, -- ответила она. -- Я оберегаю
сон своего мужа.
-- Все же тебе следовало бы пойти, -- сказала Эмлин.
-- Не будь его, твой муж не был бы в живых. Монах
Мартин, защищавший его от убийц, умирает и хочет
с тобой попрощаться.
Сайсели нашла Мартина еще в сознании, но с каждой
минутой он слабел, истекая кровью, которую ничем
невозможно было остановить.
-- Я пришла поблагодарить вас, -- прошептала она,
не зная, что ей сказать.
-- Не надо, -- ответил он слабым, прерывающимся
голосом. -- Я старался хоть частично возместить свой
великий долг. Прошлой зимой и принял участие в совершении
ужасного греха, повинуясь не голосу сердца, а
данным мною обетам. Когда потом мне было поручено
бодрствовать над телом вашего мужа, и обнаружил,что
он жив; с мое!й помощью его перенесли на корабль, который
был захвачен неверными, и потом нас с ним и
Джефри заставили работать гребцами на галерах. Там
я заболел, и ваш муж выходил меня. Это я привез вам
документы и написал письмо и затем отдал все Эмлин
Стоуэр. Однако, верный своим обетам, большего я не
сделал. Нынче же ночью я разорвал эти узы: услышав,
как отдан был приказ о его умерщвлении, я бросился
вниз, оказался там раньше, чем убийцы, и, забыв о своем
монашеском сане, бился с ними, как мог, пока вы не
подоспели. Да послужит хоть частичным искуплением
моей тяжкой вины перед родиной, королем и вами то,
что в конце концов я отдал жизнь за своего друга. И я
рад, что умираю, -- слишком тяжело мне в этом мире.
-- Я передам ему все, если он останетя жив, -- со
вздохом молвила Сайсели.
-- О, он будет, будет жить. Много страданий перенесли
вы оба, но теперь вам уже ничто не грозит, кроме,
конечно, старости и смерти. Я вижу, я знаю это.
Он опять смежил веки, и стоявшие вокруг подумали,
что он испустил дух, как вдруг глаза его открылись еще
раз, и, с трудом произнося слова, он добавил:
-- Настоятель... будьте к нему милосердны... если
сможете. Он человек злой, жестокий, но я был его духовником
и читал в его сердце. Шел он к благой цели, хоть
и дурным путем. Королева Екатерина была законной
супругой короля. Захват монастырей -- бессовестный
грабеж. К тому же по рождению он не англичанин. У него
другие взгляды; он служит папе, как, впрочем, и я, но
также Испании, которой я не слуга. Я помог вам, помогите
же и вы ему. Не судите, да не судимы будете. Обещайте!
-- Тут он слегка приподнялся и настойчиво поглядел
на Сайсели.
-- Обещаю, -- сказала она, и в ответ на ее слова
Мартин улыбнулся.
Потом его лицо покрылось сероватой бледностью, глаза
потухли, и через мгновение Эмлин покрыла его голову
куском полотна. Все было кончено.
Сайсели возвратилась к Кристоферу и увидела, что
он сидит на кровати и пьет из чашки бульон.
-- О муж мой! -- сказала она, заключая его в объятия.
Затем она взяла на руки сына и положила его
отцу на грудь.
Прошло еще три дня. Кристофер и Сайсели прогуливались
по саду Шефтон Холла. Он уже почти совсем поправился,
хотя был еще слаб; но единственной болезнью
его были горе и голод, а лучшее лекарство от них -- радость
и изобилие. Спустился вечер; мягкие и ясные сумерки,
незаметно переходящие в ночь. Они сидели на
скамье; он рассказывал ей о своих приключениях, и это
была волнующая повесть; потом Сайсели написала старому
Джекобу Смиту (эти листки, исписанные ее тонким
своеобразным почерком, сохранились доныне; из них
стоило бы составить книгу, хотя сделано это, по-види-:мому,
никогда не было).
Он рассказывал ей о жестокой битве на корабле
"Большой Ярмут", когда на них напали два турецких судна,
и о том, как храбро вел себя брат Мартин. После того
как их посадили гребцами на галеры, Мартину, Джефри
и ему посчастливилось очутиться на одной скамье. Детом
Мартин схватил какую-то южную лихорадку, но так
как в то время они стояли в Тунисском порту, где можно
было достать фрукты, чтобы кормить больного, Кристофер
и Джефри выходили его. Через четыре месяца император
Карл появился под Тунисом, и, когда город пал,
по милости божией они были освобождены вместе с прочими
рабами-христианами, после чего Мартин возвратился
э Англию с бумагами сэра Джона, которые намеревался
вернуть его ближайшему наследнику, так как
все инк считали Сайсели погибшей.
Кристоферу же и Джефри на родине нечего было
делать, и они остались, чтобы на стороне испанцев
сражаться против турок, от которых так много натерпелись.
Когда эта войди кончилась, они тоже отправились
в Англию, -- больше им некуда было деваться, да и хотелось
свести счеты с испанским настоятелем Блосхолма.
А остальное она сама знает.
Да, ответила Сайсели, она знает и никогда не забудет;
но становится холодно, и ему вредно сидеть тут на
скамейке, надо уходить. В ответ Кристофер только засмеялся:
-- Голубка моя, если бы ты только видела галерную
скамью, на которой я сидел там, у берегов Туниса, я,
едва оправившийся после раны, нанесенной мне солдатами
Мэлдона в Крануэл Тауэрсе, ты бы не стала сейчас
беспокоиться. В течение шести месяцев мы трое -- я,
Мартин и Джефри -- были скованы одной цепью, ибо
эти черти-язычники почему-то держали нас вместе, -- может
быть, чтобы легче было следить за нами. И днем,
изнемогая от шары, и ночью, дрожа от сырости, мы
гребли и гребли, а нехристи-надсмотрщики ходили взад
и вперед между рядами скамей и подбадривали нас ременными
плетьми. Да, -- медленно добавил он, -- они
хлестали нас, словно мы были волами в ярме. Ты видела
шрамы у меня на спине.
-- О боше! Подумать только, -- прошептала она, --
тебя, англичанина из знатного рода, били, словно скотину,
эти злодеи и дикари! Как мог ты перенести все это,
Кристофер?
-- Не знаю, жена. Думаю, что, не находись подле
меня этот ангел в образе человека, монах Мартин -- мир
его благородной душе, -- по меньшей мере трижды спасший
мне жизнь, я бы или раздробил себе череп об уключины
для весел, или перестал бы есть, чтобы подохнуть
с голоду, или учинил бы что-нибудь такое, что вынудило
бы мавров покончить со мной. Я ведь считал тебя умершей
и вовсе не хотел шить. Но Мартин внушал мне другое,
убеждая меня, что не напрасно я столько страдал.
О своих собственных муках он никогда не говорил и уверял,
что, как ни ужасна моя участь, все для меня сложится
к лучшему
-- И поэтому ты решил выжить, муж мой? О, этот
Мартин поистине святой, и я выстрою раку для его
останков.
-- Не только поэтому, дорогая. Я мил для мщения
Клементу Мэлдону -- человек он или сам дьявол, -- который
причинил мне столько горя и мук, что из-за них я
преждевременно постарел, -- при этом он указал на свой
изборожденный морщинами лоб и волосы, где уже проступала
седина, -- для мщения также и этим пиратам-
магометанам, державшим меня в рабстве. Да.Хотя Мартин
и порицал меня, когда я ему признавался, думаю,
что ради этого я и жил. И богу известно, -- мрачно добавил
он, -- что потом, когда мы их разгромили, я хорошо
мстил туркам повсюду, где только можно было. О, видела
бы ты мою и Джефри последнюю встречу с капитаном
этой пиратской галеры и его помощниками, которые
нас в свое время избивали! Нет, я рад, что ты этого не
видела: жестокое и кровавое было зрелище, даже не
очень-то мягкосердечных испанцев, и тех оно проняло.
Он замолк. Чтобы изменить ход его мыслей, ибо в течение
всей своей дальнейшей жизни Кристофер, вспоминан
об этих вещах, мрачнел на долгие часы и даже
д.ни, -- Сайсели быстро заговорила:
-- Хотела бы и знать, что произошло с нашим врагом,
аббатом. Его так тщательно разыскивали; дороги
находятся под наблюдением, и мы знаем, что никого с
ним нет, -- все его чужеземные солдаты перебиты или захвачены.
Думаю, Кристофер, что он погиб в огне.
Он покачал головой.
-- Дьявол в огне не погибает. Где-нибудь он скрывается,
