ся лишь хрип. Каких только воплей не приходилось слышать узникам, когда
человека истязали. В лагерной повседневности было все: вой, визг, крики
отчаяния; они слыхали удары плетей и как раскачиваются тела на сучьях
деревьев, но от этого рева просто кровь стыла в жилах. "Ну что ж, доброе
утро!" - проронил шарфюрер и ударил 441825 по носу. И на этот раз он бил
сверху вниз, и на этот раз не выступило ни капли крови. Задрожав, 441825
рухнул наземь, на губах выступила пена. Другого стоявшие рядом заключен-
ные подхватили бы, а этому дали упасть, ведь он был любимчиком, его не-
навидели. Шарфюрер оставил его лежать, не стал, как обычно, топтать но-
гами, отбивать почки. 441825 снова скреб картошку. Вечером в бараке
441825 отважился спросить у старосты, чего от него требуют. Он готов вы-
полнить все, а не то сойдет с ума! Староста барака дал ему по носу -
щелкнул по кончику носа - и отправил спать. 441825 проскулил всю ночь
напролет, накрывшись с головой попоной. Он был одним из немногих облада-
телей попон. Другая попона была в этом бараке только у старосты. Еще
семь дней 441825 простоял на утренней поверке, сорвав с головы полосатую
шапку, прижав руки к полосатым штанам. Еще семь раз шарфюрер приговари-
вал: "Вот он где, наш голубчик!", еще семь раз шарфюрер спрашивал, не
томился ли 441825 всю ночь в ожидании. Уже на третий день заключенные
привыкли к жуткому вою 441825. Ведь привыкаешь так быстро. Еще семь раз
шарфюрер произносил: "Ну что ж, доброе утро!" - и семь раз бил 441825 по
носу, каждый раз сверху, по переносице. И ни разу за эти семь дней не
выступило ни единой капли крови. На шестьсот шестидесятый день своей ла-
герной жизни 441825 сошел с ума. Он больше не мог скоблить картош-
ку-скребок падал из рук. Он свернулся клубком, прикрывая руками нос, и
на этот раз его стали бить ногами, бить по почкам. Однако ногами выбить
его помешательство не удалось. Доложили шарфюреру. Он прибыл вместе с
дежурным по лагерю, посмотрел на 441825, который лежал на земле, прикрыв
руками нос, и проронил: "Вот оно что, дежурный!", дежурный тоже изрек:
"Вот оно что!" - и ушел. Шарфюрер отдал приказ. Примчался 375288 и забил
441825 насмерть. Он ударил всего один раз, но и этого было довольно".
Ниже было написано: КОНЕЦ. Пабло прочитал "конец", начиная испод-
воль, словно после удара под ложечку, пронзившего тупой болью тело и ду-
шу, понимать. "Наш удар насущный", - проговорил он, и в памяти внезапно
всплыла фраза из окончания первого рассказа, которую он проглотил, не
вникая, и которая понадобилась ему теперь, чтобы понять. Он пролистал
книгу обратно, и, будто только того и ждали, слова эти бросились в гла-
за: "...это был обездоленный, униженный люд".
Пабло захлопнул книгу. За окном отсека занималось фиолетовое сияние.
Унитерра возвещала о себе вселенной.
"Удар наш насущный дай нам днесь", - промолвил Пабло. Не ведая, что
произносит, он сказал это именно так.
И потянулся к бутылке.
КОНЕЦ
ФРАНЦ ФЮМАН
ПАМЯТНИК
Если бы нейтринолога Жирро, одного из немногих ученых, отобранных
для участия в программе научного обмена между Либротеррой и Унитеррой,
спросили о главном итоге его семидесятинедельной стажировки на Либротер-
ре, этой чуждой половине мира, он бы ответил (правда, сразу же заметим,
что никому и в голову не пришло задавать ему подобные вопросы): - Я луч-
ше понял нас самих! Возможно, ответ был бы совсем иным, но, так или ина-
че, достоверно известен по крайней мере один случай, когда чужеродная
Либротерра с такой наглядностью и убедительностью явила ему самую сущ-
ность отечественного общественного строя, что потрясенный Жирро записал
в свой рабочий дневник: "Горный завод, созданный Марком Корнелиусом Аше-
ром, воистину мог бы стать памятником Унитерре".
Есть в этой записи некоторая двусмысленность, прямо-таки постыдная
для научного работника, тем более для авторитетного специалиста - ведь
эдак можно подумать, будто Унитерра не воздвигла себе достойных памятни-
ков. Написать же следовало бы примерно так: в той мере, в какой архитек-
турное сооружение или иной объемно-пластический символ способен выразить
сущность целой общественной системы, упомянутый завод мог бы стать па-
мятником Унитерре. Ну да ладно. Завод М.К. Ашера строился как раз в то
время, когда Жирро проходил свою стажировку и тем самым имел возможность
проследить весь цикл работ от таинственного начального периода вплоть до
пуска, что и сыграло решающую роль в появлении той дневниковой записи.
Ослепительно белый квадр завода, своей монументальностью и цветом
напоминавший пограничные укрепления Унитерры, стоял высоко в горах, на
стыке растительной и ледниковой зоны, фундаментом сооружения служило
плато из чистого кремния, а сам завод был как бы цельномонолитен - лишь
два проема соединяли его с внешним миром, а именно обеспечивавший пос-
тупление сырья трубопровод, по которому с глетчера стекала чистейшая
ледниковая вода, и впускавшие и выпускавшие рабочих ворота; впрочем,
проход через эти единственные ворота был не особенно затруднителен, поэ-
тому сравнение самого сооружения с целым государством, въезд и выезд из
которого позволялся только избранным, допустимо лишь с немалой натяжкой.
Но Жирро узрел в этих вратах еще и символ смены поколений, круговорота
рождений и смерти. Пусть так. В остальном безукоризненно белые стены бы-
ли абсолютно гладкими - ни швов, ни стыков, ни окон, ни дверей, ни дымо-
вых, ни сточных труб, поэтому, как бы ни бурлило нутро завода, наружу не
проникало ни звука. Подобно витавшему над ним року, завод оставался нем,
загадочен, и при взгляде на него казалось, что он ничуть не моложе окру-
жавших его древних горных хребтов.
Завод был в своем роде уникален; он, собственно, ничего не произво-
дил, точнее говоря - не выпускал никакой иной продукции, кроме, так ска-
зать, материального субстрата некой новой физики. По выражению Жирро,
завод реализовывал определенные физические законы в той сфере, где ес-
тественным образом они действовать не могли. Это походило на идею подчи-
нить биологию млекопитающих законам жизнедеятельности мхов, для чего,
однако, необходима не только новая ботаника, но и новые млекопитающие.
Нет, пожалуй, никакая аналогия здесь не поможет. Впрочем, главное - есть
завод, и этот завод работает.
Его создатель Марк Корнелиус Ашер Второй, единственный отпрыск ле-
гендарного на Либротерре короля игровых автоматов Марка Корнелиуса Ашера
Первого, с самого раннего детства буквально помешался на механике (едва
ли еще не в младенчестве его поразила и целиком захватила мысль о том,
что столь завораживающая и на первый взгляд сумбурная толчея разноцвет-
ных стальных или костяных шариков в игровых автоматах отцовских казино
на самом деле вполне поддается точному расчету); законы кинематики стали
для него, так сказать, открытой книгой уже тогда, когда он еще не нау-
чился тол-
ком ни читать, ни писать. Не было такой игры, которой малыш не сумел
бы рассчитать, более того - расчеты увлекали его куда сильнее, чем сама
игра; верный своим детским увлечениям, десятилетний Марк, которого все
вокруг уже величали Марком Корнелиусом Ашером Вторым, последовал реко-
мендации руководства концерна игровых автоматов, а также советам настав-
никовучителей и занялся физикой; будучи владельцем персонального ускори-
теля элементарных частиц, он особенно заинтересовался физикой микромира.
Однако, познакомившись с тем, что там творилось, он был страшно потрясен
и донельзя возмущен, отчего и пробудилась в нем непреклонная решимость
переделать этот самый микромир.
А больше всего возмутило Марка утверждение физиков, будто для эле-
ментарной частицы нельзя одновременно определить и местонахождение, и
количество движения, чем ограничивалась возможность применения в микро-
мире законов его любимой механики. С этим он смириться не мог. Ему объ-
ясняли, что таково непреложное устройство микромира, отразившееся в
"принципе неопределенности Гейзенберга", однако все объяснения лишь еще
более укрепляли решимость Марка покончить с подобной неразберихой. Кто,
в конце концов, определяет законы - природа или человек? И даже если до
сих пор законы диктовала природа, разве ее диктат вечен? Разве он повсе-
местен? Тем паче если речь идет о наисокровеннейшей сердцевине вещества,
о наиглубочайших недрах атомного ядра! Нет, нет и нет, Марк Корнелиус
Ашер Второй, убежденность которого зиждилась не столько на доказательной
силе логики, сколько на несгибаемой силе воли, твердо веровал в то, что
даже в хаосе первопростейших частиц (каковыми пока что окончательно
признаны пудинги - составные элементы кварков) творческие потенции чело-
века смогут заявить о себе и навести порядок среди бессмысленной сутоло-
ки примитивных корпускул, причем такой порядок, который поддается стро-
гому расчету по всем законам механики.
- Так кто же диктует законы, человек или пудинг? - воскликнул он на
очередной лекции и принялся швырять
в профессора пакетики с порошком для приготовления пудинга, а сту-
денческая аудитория при этом одобрительно кричала: "Долой профессора пу-
динговых наук!"
Собравшись с духом, ректор пожаловался; Марк Корнелиус Ашер Первый
лишь задумчиво покачал головой. Механика микромира? Да ведь это открыва-
ет небывалые возможности. Абсолютно новый рынок спроса и предложений -
электронный микроскоп каждой семье, захватывающие игры на его телеэкра-
не: нейтронные салочки, электронная расшибалка, мезонный бильярд, про-
тонный карамболь - и все это внутри кристаллической решетки атома! Он
забрал сына из университета и предоставил ему полную свободу для занятий
"микромеханикой", как Марк Корнелиус Ашер Второй нарек свою теорию. Бу-
дучи весьма простой по сути, ибо все гениальное просто, она отметала лю-
бую попытку опровержения. И впрямь, ведь даже если в микромире законы
механики не наличествуют как потенция, то уж хотя бы как латенция, то
есть предпосылка возможности, иначе механика вообще не могла бы стать
реальностью микромира, где действие ее законов бесспорно. Значит, все
дело лишь в том, чтобы сгустить латенцию до состояния потенции, для чего
в качестве организующей этот процесс силы предлагалось использовать до-
селе неслыханное давление; разумеется, тут понадобится гипербарический
котел с достаточно прочными стенками, но эта прочность поддается расче-
ту, а то, что поддается расчету, можно сконструировать, в свою очередь
сконструированное можно изготовить - следовательно, теория микромеханики
доказана.
Воистину гениально и просто! Марк Корнелиус Первый уже потирал руки
в предвкушении грандиозных финансовых успехов, однако тут произошел, как
говорится, роковой поворот событий: по никому не ведомым причинам Марк
Корнелиус Младший неожиданно сделался моралистом. Собираясь подчинить
атомную физику законам микромеханики, он считал, 410 последняя должна
руководствоваться нормами морали, и отказывался приспосабливать свое де-
тище к потребам рыночной конъюнктуры.
Жирро усматривал в обнаружившейся склонности Марка Корнелиуса Ашера
Второго к морализму следствие пережитого негодования по поводу того, что
где-то его любимой механике отказывают в праве на существование. Психоа-
налитики твердили об анально-садистской фазе, переживаемой якобы с боль-
шим запозданием и поэтому вытесняемой с таким ригоризмом; их умозаключе-
ния, чем-то близкие к объяснениям Жирро, преимущественно базировались на
частом употреблении в теории микромеханики, а точнее, в ее, так сказать,
этическом обосновании таких понятий, как "чистота", "шлаки" и "очистка".
Существовали и иные гипотезы, но все они казались неудовлетворительными,
особенно Марку Корнелиусу Старшему, королю игровых автоматов, который не
