Они совпали: чувства людей и его собственные чувства, хотя природа их была
различна. Обретенный с Леной душевный покой отгородил Геру от всех.
И значит - от самого себя. Такое объяснение породил воспаленный, униженный
мозг. И приказал: расстаться!
Лена не спорила.
- Ты не должна искать меня!.. Не должна видеть меня! Будь счастлива! Выйди
замуж за нормального парня!
Двери вагона сомкнулись у самого ее лица, электричка тронулась - и
перечеркнула лицо потоком мчащихся вагонов.
Этот эпизод падал в копилку очень трудно. Упал. Глиняный сосуд раскололся.
Долго и медленно ворочались осколки на черном асфальте...
Следующий фильм удался. В какие-то два года Гера объездил полмира: Франция,
Германия, Италия, Китай... Ему предлагали остаться, снимать кино и жить в
благополучной Европе, он - рвался домой; облезлые стены Сту- дии, грязный
паркет коридоров, желтые морщинистые экраны просмотровых залов - держали, не
отпускали, с ними рядом легко дышалось.
В 1990 году впервые в жизни насладился материальным благополучием, никогда
прежде не испытанным. Хватило денег на обмен, переехал из коммуналки в
однокомнатную квартиру, свою, отдельную, пусть и в Орехово-Бананово.
Наладилась жизнь. Безоговорочно подчинилась профессия. Осталось немногое -
найти самого себя.
И тут рухнула страна...
Скрытая камера. Проба пленки
Такая игра. Ты звонишь - они заняты. Опять звонишь - опять заняты. Месяц,
другой, третий - ничего не происходит. Люди, которых ты хорошо знал, которые
вчера искали твоей улыбки, твоего рукопожатия, вдруг оказались очень
занятыми. Перемена была быстрой и незаметной: они разбогатели. Ты
обрадовался, что наконец-то обрел собственный угол, сел писать сценарий -
настоящий, каких не писал прежде. Запер двери, отключил телефон, подарил
соседям телевизор. Купил два ящика тушенки, ящик кофе, мешок сухарей - чтобы
не выходить на улицу. Через девять месяцев родился фильм, пока - только на
бумаге. Пришло время вернуться к жизни. Но города, в котором ты прожил два
десятка лет, уже не было.
Серые комнаты Студии превратились в белоснежные офисы с кожаной мебелью;
немыслимые костюмы ценой в многие сотни долларов легли на плечи бывших
администраторов... Факсы, радиотелефоны космической связи, компьютеры -
большеголовые, цветные или маленькие, упакованные в черные чемоданчики с
одолженным названием "кейс".
Коридоры по-прежнему грязны, темны, но только это и роднит их с прошлым. В
коридорах гуляют чужие, незнакомые люди: иностранцы, юноши, снимающие
рекламу. Шуршат доллары - всюду, даже на автомобильной мойке. Возникают
фирмы, пропадают фирмы, сливаются, разоряются. Слово "фильм" вышло из
употребления. Ему на смену пришло другое, неживое - "проект".
У кинокамер вертятся бывшие осветители, декораторы, реквизиторы, грузчики.
Теперь именно они пишут сценарии, снимают кино. На экранах - выстрелы в
лицо, суета, драки, "мерседесы", задницы, бюсты, нахальный и беспомощный
секс.
Мастера... Где они? Куда подевались? Иногда скользнет по темному коридору
бесшумная тень, вздохнет о прошлом, исчезнет в шахте лифта. "Работать надо
дешево и быстро! Чурикова отказалась? Давайте Гундареву, народ ее любит!
Монтаж? Выдумка прохиндеев! Нужны трогательные истории с мордобоем! Меньше
слов, больше действия! Долой шаманство! Кино должно приносить деньги!
Большие деньги! Очень большие деньги!"
Съемки оплачивают неожиданно разбогатевшие люди. Кто они, откуда взялись -
неизвестно, найти их - невозможно. "Хотите снимать кино? Извините, кто вы
такой? Нет, не знаю вашей фамилии. Не слышал. Не видел. Не помню. Машенька
писает в кадре? Какая Машенька? Извините, меня ждут в правительстве..."
Щебечут секретарши, закончившие школы манекенщиц: ноги-циркули, глянцевые
журнальные улыбки. "Чай, кофе? Нет, еще не приходил! Извините, уже ушел!
Нет, ничего не передавал! Сценарий? Лежит на столе! Это вы написали? Я
читала, мне понравилось! Позвоните завтра, после обеда!.. Да, пришел, у него
совещание! Завтра он улетает в Лондон! Звоните через две недели..."
Новых людей много. Они - везде. Каким-то образом знают друг друга уже много
лет - друзья детства, одноклассники, коллеги по комсомольской работе. Чужаки
отлетают в сторону, как пластмассовые игрушки.
"Хороший сценарий? А деньги у вас есть? Ищите деньги..."
Прошел год, цены выросли, разъехались иностранцы, делать кино в России стало
невыгодно. Дешевле - в Праге и Таиланде. "Нужна идея! Можно быстро снять
картину в Бангкоке! Знаешь кого-нибудь во Франции? Нет? Плохо!.."
Летом умер отец. Умирал долго, мучительно, от рака, перед смертью проклинал
Горбачева. Последние деньги ушли на лекарства и похороны. Мать последовала
за отцом осенью. Ей повезло, умерла во сне, быстро и незаметно. Дни похорон:
один - солнечный, яркий, слепящий; второй - дождливый, мутный, задымленный.
Отца удалось похоронить пристойно: синий, обитый тканью гроб, цветы, венки,
шелковые ленты. Мать всего этого была лишена.
Вернулся в Москву. Лариса осторожно держалась поблизости. Помогала,
советовала, утешала. Приезжала на похороны, обмывала тела. Когда вернулись в
Москву после похорон матери, с Герой случилась истерика. Плакал семь часов
подряд, не в силах остановиться, Лариса уложила его в постель, обняла, легла
рядом... Назавтра перевезла вещи.
Распределение ролей
- Кроссовки накрылись...
- Я видела такую красочку, немецкую... В тюбике. Говорят, кроссовки
становятся как новые.
Лариса как-то обжила его комнату. Фотографии знаменитостей развесила по
стенам, расставила по полкам призы - деревянные, бронзовые, хрустальные.
Приобрела веселенькие шторы. Нашила цветных подушечек - прикрыла вытертый
диван.
- Убрать бы весь этот музей...
- Что тебя раздражает? Фотографии? Уберу! Гвозди останутся... Придется
делать ремонт...
- Обои можем сами поклеить...
Телефон. Он теперь часто звонит.
- Алло! - звонко начала Лариса. Продолжила устало: - Да, это секретарь на
телефоне... Записываю! Товарная накладная номер...
Гера никак не может принять эту новую жизнь. Какой-то бесконечный фильм
мелькает перед глазами, все время рвется пленка, сюжет неизвестен,
киномеханик пьян. Иногда на экране мелькает его, Геры, собственное лицо:
эпизодическая роль, дурацкий грим, играет растерянно, неумело...
Маша беспощадна в своей любви. Возникла неожиданно, после того как по
телевизору показали ту, давнюю, его работу. Ей шестнадцать, и это
единственное, что Гера отчетливо понимает: прошло десять лет.
Росту Машеньке Бог не дал, она заглядывает ему в лицо - снизу вверх, -
оттого задран и повернут к плечу подбородок - бежать ей приходится чуть ли
не боком, каблуки-шпильки подворачиваются на старом ущербном асфальте. Гера
"в упор" не видит ее, торопится нырнуть в машину, избавиться от
всхлипываний, нежности, восторженных глаз.
- Подожди... Одну минуточку...
"Машенька! Где Машенька?! Пусть писает в кадре!"
Дешевая мини-юбка задрана почти до подбородка, расшитые блестками колготки
извиваются на детских ногах, она хочет прикоснуться к нему растерянными
детскими руками - и боится его. Гера рывком открывает старенькую дверь
"Жигулей", плюхается в кресло; срабатывает мотор.
- Подожди...
Она кидается животом на капот, прижимается к лобовому стеклу. Худенькие руки
ухватились за поводки стеклоочистителей, туфли-лодочки, упавшие с ног,
кувыркаются под колесами.
- Я больше не снимаю кино! - в бешенстве кричит Гера и выжимает газ.
- Это неправда!!
Руль стремительно скользит вправо, потом влево, "Жигули" выписывают дикий
вираж, дворик тесен, уставлен машинами. Рев двигателя заглушает крик, а Маша
вертится на капоте, цепкая, как кошка, тычется лицом в лобовое стекло.
"Жигули" мчатся прочь со двора, проскакивают поворот, бьются фарой в
осветительный столб. Мотор глохнет.
Гера поднимает Машу над головой, бежит к ближайшему гаражу-ракушке. Секунды
неравной борьбы. Гере все же удается оторвать ее от себя, он заталкивает
Машу на кровлю гаража, уезжает...
- Дурак, знаешь, сколько теперь стоят колготки?.. - шепчет Маша.
Соскальзывает с "ракушки", подбирает на асфальте грязные обрывки кожи - все,
что осталось от туфель-лодочек, босиком идет к подъезду, плачет. Находит
Герин почтовый ящик, запихивает в него ошметки обуви, рваные колготки сует
туда же.
Освоение декораций
Когда он впервые выехал на извоз? В тысяча девятьсот девяносто четвертом
году, летом. Уже два года Гера не работал, то есть нигде не получал зарплаты
- так будет точнее. Работы, связанной с поисками денег для нового фильма,
было много: встречи, звонки, переговоры, бесконечные ожидания в приемных.
Масса бессмысленной - в результате - суеты, отнимавшей время и силы. Гера
искренне пробовал приспособиться к новой жизни, настраивал себя на
сдержанно-оптимистический лад: таковы правила игры, что поделаешь...
Молодежь "бомбила" рекламу, бомбежка требовала особых деловых качеств,
которых, очевидно, Гера был лишен. Да и трудности казались временными,
вполне преодолимыми - он все еще надеялся, что рыночной экономике
понадобятся настоящие профессионалы. Случалось ему простаивать и в прежние
времена, но тогда достаточно было заявиться в Бюро кинопропаганды, выписать
командировку; благодарная провинция одаривала хлебом-солью, он выступал
перед сеансами - лихо, с юморком, веселил зал. Пять-шесть выступлений - и в
кассу! Касса встречала приветливо и обеспечивала месяц безбедной жизни. К
девяносто третьему году подорожали гостиницы, железнодорожные и авиабилеты;
киноман обеднел и перестал ходить на творческие встречи. Кинопропаганда
перестроилась: "новых русских" интересовали встречи в узком кругу -
рестораны, финские бани, закрытые клубы. Для подобных мероприятий
требовались "звезды" - лица, часто мелькавшие на телеэкранах в советские
времена. "Нью рашенз" всех национальностей избавлялись от провинциальных
комплексов, возможность похлопать по плечу и угостить бараньей лопаткой
столичную знаменитость - всего за сотню "баксов" - умиляла и порождала
иллюзию полноты жизни. Малоизвестные режиссерские физиономии никого на этом
"рынке" не интересовали, в банях не котировались. Вкус бараньих лопаток
режиссерам пришлось забыть...
Это казалось нереальным, невозможным: голод, и не фигуральный -
метафорический, духовный, творческий или какой-либо еще, - а обыкновенный,
убогий, физиологический голод. Холодильник отключен за ненадобностью, в
кармане - пыль и табачные крошки, возникают мысли о краже батона с прилавка
хлебного магазина...
Поначалу Гера с каким-то сладострастием наблюдал исчезновение из дому
продуктов; радовался завалявшимся в кухонном шкафчике макаронам; потом
восторг вызвали баночка варенья, три окаменевших баранки, пачка сахара. Гера
словно бы продолжал коллекционировать ощущения - на этот раз в копилку
попадали мысли и чувства человека, угодившего в зону бедствия. Вокруг тем
временем продолжалась обычная с виду, вполне нормальная человеческая жизнь.
На вопрос: "Как дела?" - никто не отвечал: "Плохо, жрать нечего!", да и сам
вопрос "Как дела?" с некоторых пор выглядел бестактно.
Эксперимент удалось довести до конца, до стерильно пустых кухонных полок,
кастрюль, тарелок. Два дня не ел ничего, совсем ничего, пил водопроводную
воду с гадливым удовольствием. Потом не выдержал, напросился в гости, где
поживился бутербродами. Визиты к друзьям поддержали его на неделю-другую.
Времена буйных застолий давно прошли, принимали гостей теперь не слишком
охотно... После родителей осталась квартира-"хрущевка": двадцать три метра,
две смежные комнатушки, табакерка-кухня. Бизнесменов подобные квартиры не
интересовали, для прочих жителей провинциального городка покупка жилья за
наличные была мифом из чужой, фантасмагорической жизни - так что наследство
Гера большими трудами сбыл за четыре тысячи долларов полгода спустя. Скромно
расходуя деньги, Гера рассчитывал какое-то время продержаться на плаву - до
новой картины. Но тут подвернулся печально известный банк "Чара", основанный
бывшими кинематографистами и по этой причине пользовавшийся у киношников
