кажется, что влияние обоих моментов также не резко разграничено в тексте Лебона.
Может быть, мы лучше всего истолкуем его мнение, если мы отнесем заразительность
за счет влияния отдельных участников массы друг на друга, суггестивные же
явления в массе, связанные с феноменами гипнотического воздействия, указывают на
другой источник. На какой? У нас должно получиться ощущение неполноты от того,
что одна из главных составных частей этого воздействия, а именно: лицо,
являющееся для массы гипнотизером, не упомянуто в изложении Лебона. Все-таки он
отличает от этого покрытого мраком обворожительного влияния заразительное
действие, оказываемое отдельными лицами друг на друга, благодаря которому
усиливается первоначальная суггестия.
Лебон указывает еще один важный момент для суждения об индивиде, участвующем в
массе. (Стр. 170). "Таким образом, становясь частицей организованной толпы,
человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В
изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе --
это варвар, т. е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к
произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным
первобытному человеку. Он останавливается особенно еще на понижении
интеллектуальной деятельности, которое претерпевает человек благодаря
причастности к массе"2.
Оставим теперь индивида и обратимся к описанию массовой души в том виде, в каком
она очерчена у Лебона. В этом отношении нет ни одной черты, происхождение и
выявление которой представило бы трудности для психоаналитика. Лебон сам
указывает нам путь, отмечая аналогию с душевной жизнью первобытных людей и
детей. (Стр. 176).
Масса импульсивна, изменчива, раздражительна. Ею руководит почти исключительно
бессознательная сфера3. Импульсы, которым повинуется масса, могут быть, смотря
по обстоятельствам, благородными или жестокими, героическими или трусливыми, но
во всяком случае они настолько повелительны, что они побеждают личное и даже
инстинкт самосохранения. (Стр. 193). Масса ничего не делает преднамеренно. Если
масса даже страстно чего-нибудь хочет, то все-таки это продолжается недолго, она
неспособна к длительному хотенью. Она не выносит никакой отсрочки между своим
желанием и осуществлением его. У нее есть чувство всемогущества, для индивида в
толпе исчезает понятие о невозможном4.
Масса чрезвычайно легко поддается внушению, она легковерна, она лишена критики,
невероятное для нее не существует. Она мыслит картинами, которые вызывают одна
другую так, как они появляются у индивида в состоянии свободного фантазирования.
Они не могут быть измерены никакой разумной инстанцией по аналогии с
действительностью. Чувства массы всегда очень просты и чрезмерны. Итак, масса не
знает ни сомнений, ни колебаний.
В толковании сновидений, которому мы обязаны наилучшим познанием бессознательной
душевной жизни, мы следуем техническому правилу, согласно которому мы не
обращаем внимания на сомнения и неуверенность в передаче сновидения и трактуем
каждый элемент явного содержания сновидения как нечто вполне достоверное. Мы
относим сомнение и неуверенность за счет воздействия цензуры, которой
подвергается работа сновидения, и предполагаем, что первичные мысли сновидения
не знают сомнений и неуверенности, как вида критической работы. Как содержание,
они могут, конечно, иметь место, как и все другое, в дневных остатках, ведущих к
сновидению. (См. "Толкование сновидений", 5. Изд. 1919 г. стр. 386.)
Она переходит немедленно к самым крайним действиям; высказанное подозрение
превращается у нее тотчас в неопровержимую истину, зародыш антипатии -- в дикую
ненависть (стр. 186).
Такое же повышение всех эмоциональных побуждений до крайности, до безграничности
характерно для аффективности ребенка; оно повторяется в жизни сновидения, где,
благодаря господствующему в бессознательном изолированию отдельных эмоциональных
побуждений, легкая досада днем проявляется в виде пожелания смерти виновному
лицу, а намек на какое-либо искушение превращается в причину преступного
действия, изображенного в сновидении. Д-р Hans Sachs сделал отличное замечание
по этому поводу: "То, что сновидение сообщило нам о наших взаимоотношениях с
настоящей действительностью, то мы затем находим в сознании, и нас не должно
удивить, если мы находим чудовище, виденное нами под увеличительным стеклом
анализа, в виде инфузории" (cм. "Толкование сновидений").
Склонная сама ко всему крайнему, масса возбуждается только чрезмерными
раздражениями. Тот, кто хочет влиять на нее, не нуждается ни в какой логической
оценке своих аргументов; он должен рисовать самые яркие картины, преувеличивать
и повторять все одно и то же.
Так как масса не сомневается в истинности или ложности своих аргументов и имеет
при этом сознание своей силы, то она столь же нетерпима, как и доверчива к
авторитету. Она уважает силу и мало поддается воздействию доброты, означающей
для нее лишь своего рода слабость. Она требует от своих героев силы, и даже
насилия. Она хочет, чтобы ею владели, чтобы ее подавляли. Она хочет бояться
своего властелина. Будучи в основе чрезвычайно консервативна, она питает
глубокое отвращение ко всем новшествам и успехам -- и безграничное благоговение
перед традицией (стр. 189).
Чтобы иметь правильное суждение о нравственности масс, нужно принять во
внимание, что при совокупности индивидов, составляющих массу, отпадают все
индивидуальные задержки; и все жестокие, грубые, разрушительные инстинкты,
дремлющие в человеке как пережиток первобытных времен, пробуждаются для
свободного удовлетворения влечений. Но массы способны под влиянием внушения и на
поступки высшего порядка: отречение, преданность идеалу, бескорыстие. В то время
как у индивида личная выгода является очень сильной, почти единственной
двигательной пружиной, у масс она очень редко выступает на первый план. Можно
говорить об облагораживающем действии массы на индивида.
(Стр. 192). В то время как интеллектуальная деятельность массы всегда далеко
отстает от интеллектуальной деятельности индивида, ее поведение в этическом
отношении может: либо значительно превосходить поведение индивида, либо далеко
отставать от него.
Некоторые другие черты характеристики, данной Лебоном, проливают свет на
правильность отождествления массовой души с душой первобытных людей. У масс
могут существовать и уживаться наряду друг с другом самые противоположные идеи
без того, чтобы из их логического противоречия рождался конфликт. Но то же самое
имеет место в бессознательной душевной жизни отдельных людей, детей и
невротиков, как это было уже давно доказано психоанализом.
У маленького ребенка существуют, например, в течение очень долгого времени
амбивалентные установки чувствований в отношении к самому близкому лицу без
того, чтобы одна из них мешала проявлению другой, ей противоположной. Если дело
доходит, наконец, до конфликта между обеими установками, то он разрешается таким
образом, что ребенок меняет объект, передвигая одно из амбивалентных
чувствований на замещающий объект. Из истории развития невроза у взрослого можно
также узнать, что подавленное чувствование часто продолжает существовать в
течение долгого времени в бессознательных или даже сознательных фантазиях,
содержание которых, разумеется, прямо противоречит господствующему стремлению,
без того, чтобы из этой противоположности родился протест "Я" против того, что
оно отвергает. Фантазия в течение некоторого времени терпима, пока внезапно --
обычно вследствие повышения аффективного состояния -- не рождается конфликт
между нею и "Я" со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В процессе развития от ребенка до взрослого человека дело вообще доходит до все
больше и больше распространяющейся интеграции личности, до объединения отдельных
влечений и целевых устремлений, выросших в ней независимо друг от друга.
Диалогичный процесс в области сексуальной жизни издавна уже известен нам как
объединение всех сексуальных влечений в окончательную генитальную организацию.
(Три статьи о теории полового влечения. Психотерапевтическ, библиот., вып. III,
Москва, кн-во "Наука", 1911). Многочисленные известные нам примеры показывают,
впрочем, что объединение "Я", как и объединение либидо, может потерпеть неудачу:
таковы примеры естествоиспытателей, продолжающих верить в священное писание и
др.
Далее масса подвержена поистине магической силе слова, вызывающего в массовой
душе ужаснейшие бури и способного также успокоить ее. (Стр. 235). "Ни рассудок,
ни убеждение не в состоянии бороться против известных слов и известных формул.
Они произносятся перед толпой с благоговением, -- и тотчас же выражение лиц
становится почтительным, и головы склоняются". Стоит только вспомнить при этом
табу имен у первобытных народов и те магические силы, которые они связывают с
именами и словами5.
И наконец: массы никогда не знали жажды истины. Они требуют иллюзий, от которых
они не могут отказаться. Ирреальное всегда имеет у них преимущество перед
реальным, несуществующее оказывает на них столь же сильное влияние, как и
существующее. У них есть явная тенденция не делать разницы между ними (стр.
203).
Мы показали, что это преобладание фантастической жизни и иллюзий, возникающих в
результате неисполненного желания, является определяющим началом для психологии
неврозов. Мы нашли, что для невротика имеет силу не обычная объективная
реальность, а психическая реальность. Истерический симптом основывается на
фантазии и не воспроизводит действительного переживания; навязчивое
невротическое сознание своей вины основано на факте злого намерения, которое
никогда не было осуществлено. Как в сновидении и в гипнозе, так и в душевной
деятельности массы принцип реальности отступает на задний план перед силой
аффективно напряженных желаний.
То, что Лебон говорит о вождях массы, менее исчерпывающе, и в нем нельзя уловить
определенной закономерности. Он полагает, что как только живые существа
соберутся в некотором количестве, -- независимо от того, будет ли это стадо
животных или толпа людей, -- они инстинктивно подчиняются авторитету вождя (стр.
247). Масса -- это послушное стадо, не могущее жить без властелина. В ней
настолько сильна жажда повиновения, что она инстинктивно покоряется тому, кто
объявляет себя ее властелином.
Если в массе имеется потребность в вожде, то он должен все-таки обладать
соответствующими личными качествами. Он должен сам горячо верить (в идею), чтобы
будить веру в массе; он должен обладать сильной импонирующей волей, передающейся
от него безвольной массе. Затем Лебон обсуждает различные виды вождей и приемы,
с помощью которых они влияют на массы. В общем он считает, что вожди оказывают
свое влияние благодаря идеям, к которым они сами относятся фанатически.
Этим идеям, равно как и вождям, он приписывает сверх того таинственную
непреодолимую силу, которую он называет "престижем" (обаянием). Престиж -- это
род господства над нами индивида, идеи или вещи. Это господство парализует все
критические способности индивида и наполняет его душу почтением и удивлением.
Оно может вызвать чувство, подобное гипнотическому ослеплению (стр. 259).
Он различает приобретенный или искусственный и личный престиж. Первый
доставляется именем, богатством, репутацией; престиж (обаяние) мнений,
литературных и художественных произведений создается путем традиций. Так как во
всех случаях он имеет корни в прошлом, то он дает мало материала для понимания
этого загадочного влияния. Личным престижем обладают немногие лица, которые
благодаря ему становятся вождями; все подчиняется им как будто под влиянием
магнетического очарования. Однако всякий престиж зависит также и от успеха и
может исчезнуть под влиянием неудачи (стр. 268).
Мы не получаем впечатления, что у Лебона роль вождя и значение престижа
приведены в правильную связь со столь блестящим описанием массовой души.
