реденькую седую бороду, так что мне с трудом удалось снять с него пальто.
Видя, что он еле держится на ногах, я повел его в музыкальный салон,
усадил там и, вызвав лакея, сказал, чтобы ему принесли поесть. Но есть он
не стал, а молоко расплескалось из стакана, так у него дрожала рука.
- Я прочел в чикагской газете, - сказал он. - В чикагской газете было
написано. Я сразу же выехал.
- У меня не было вашего адреса.
Его невидящий взгляд все время перебегал с предмета на предмет.
- Это сделал сумасшедший, - сказал он. - Конечно же, сумасшедший.
- Может быть, вы хоть кофе выпьете? - настаивал я.
- Нет, я ничего не хочу. Мне уже лучше, мистер...
- Каррауэй.
- Мне уже лучше, вы не беспокойтесь. Где он, Джимми?
Я проводил его в гостиную, где лежал его сын, и оставил там. Несколько
мальчишек забрались на крыльцо и заглядывали в холл; я им объяснил, кто
приехал, и они неохотно пошли прочь.
Немного погодя дверь гостиной отворилась и мистер Гетц вышел; рот у
него был открыт, лицо слегка побагровело, из глаз катились редкие,
неупорядоченные слезы. Он был в том возрасте, в котором смерть уже не
кажется чудовищной неожиданностью, и когда он, впервые оглядевшись вокруг,
увидел величественную высоту сводов холла и анфилады пышных покоев,
открывавшиеся в обе стороны, к его горю стало примешиваться чувство
благоговейной гордости. Я отвел его наверх, в одну из комнат для гостей,
и, пока он снимал пиджак и жилет, объяснил ему, что все распоряжения были
приостановлены до его приезда.
- Я не знал, каковы будут ваши пожелания, мистер Гэтсби...
- Моя фамилия Гетц.
- ... мистер Гетц. Я думал, может быть, вы захотите увезти тело на
Запад.
Он замотал головой.
- Джимми всегда больше нравилось здесь, на Востоке. Ведь это здесь он
достиг своего положения. Вы были другом моего мальчика, мистер...?
- Мы с ним были самыми близкими друзьями.
- Он бы далеко пошел, можете мне поверить. Он был еще молод, но вот
здесь у него было хоть отбавляй. - Он внушительно постучал себя по лбу, и
я кивнул в знак согласия.
- Поживи он еще, он бы стал ба-а-льшим человеком. Таким, как Джеймс
Дж. Хилл. Он бы ба-а-льшую пользу принес стране.
- Вероятно, - сказал я, замявшись.
Он неловко стащил с постели расшитое покрывало, лег, вытянулся и
мгновенно уснул.
Вечером позвонил какой-то явно перепуганный субъект, который, прежде
чем назвать себя, пожелал узнать, кто с ним говорит.
- Говорит мистер Каррауэй.
- А-а! - радостно отозвался он. - А я - Клипспрингер.
Я тоже обрадовался - можно было, значит, рассчитывать, что за гробом
Гэтсби пойдет еще один старый знакомый. Не желая давать извещение в
газеты, чтобы не привлечь толпу любопытных, я решил лично сообщить
кое-кому по телефону. Но почти ни до кого не удалось дозвониться.
- Похороны завтра, - сказал я. - Нужно быть на вилле к трем часам. И
будьте так любезны, скажите всем, кто захотел бы приехать.
- Да, да, непременно, - поспешно ответил он. - Я вряд ли кого-нибудь
увижу, но если случайно... Его тон заставил меня насторожиться.
- Вы сами, разумеется, будете?
- Постараюсь, непременно постараюсь. Я, собственно, позвонил, чтобы...
- Минутку, - перебил я. - Мне бы хотелось услышать от вас точно: вы
будете?
- Мм... видите ли - дело в том, что я теперь живу у одних знакомых в
Гриниче, и завтра они на меня в некотором роде рассчитывают.
Предполагается что-то вроде пикника или прогулки. Но я, конечно, приложу
все старания, чтобы освободиться.
У меня невольно вырвалось: "Эх!" - и он, должно быть, услышал, потому
что сразу заторопился:
- Я, собственно, позвонил вот зачем: я там оставил пару туфель, так не
затруднит ли вас распорядиться, чтобы мне их прислали. Понимаете, это
теннисные туфли, и я без них прямо как без рук. Пусть пошлют на адрес...
На чей адрес, я уже не слыхал - я повесил трубку. А немного спустя мне
пришлось постыдиться за Гэтсби - один из тех, кому я звонил, выразился в
том смысле, что, мол, туда ему и дорога. Впрочем, я сам был виноват: этот
господин принадлежал к числу самых заядлых любителей позубоскалить насчет
Гэтсби, угощаясь его вином, и нечего было звонить такому.
Наутро в день похорон я сам поехал в Нью-Йорк к Мейеру Вулфшиму, не
видя другого способа с ним связаться. Лифт остановился против двери, на
которой значилось: "Акц. о-во "Свастика"; по совету лифтера я толкнул
дверь - она была не заперта, и я вошел. Сперва мне показалось, что в
помещении нет ни души, и только после нескольких моих окликов за
перегородкой заспорили два голоса, и минуту спустя из внутренней двери
вышла хорошенькая еврейка и недружелюбно уставилась на меня большими
черными глазами.
- Никого нет, - сказала она. - Мистер Вулфшим уехал в Чикаго.
Первое из этих утверждений явно не соответствовало действительности,
так как за перегородкой кто-то стал фальшиво насвистывать "Розовый куст".
- Будьте добры сказать мистеру Вулфшиму, что его хочет видеть мистер
Каррауэй.
- Как же это я ему скажу, если он в Чикаго?
В эту минуту из-за двери позвали: "Стелла!" - и я сразу узнал голос
Вулфшима.
- Оставьте на столике вашу карточку, - поспешно сказала женщина. - Он
вернется, я ему передам.
- Послушайте, я же знаю, что он здесь.
Она шагнула вперед, негодующе подбоченясь.
- - Повадились тоже врываться сюда когда вздумается, - заговорила она
сердито. - Покою нет от вашего брата. Раз я говорю, он в Чикаго, значит,
он в Чикаго.
Я назвал имя Гэтсби.
- О-о! - Она снова на меня посмотрела. - Тогда погодите минутку. Как
вы сказали, ваша фамилия?
Она исчезла. Мгновение спустя Мейер Вулфшим стоял на пороге, скорбным
жестом протягивая ко мне руки. Он увлек меня в свой кабинет, сказал
почтительно приглушенным голосом, что сегодня печальный день для всех нас,
и предложил мне сигару.
- Помню, каким он был, когда мы с ним встретились впервые, - заговорил
он, усевшись. - Молодой майор, только что из армии, весь в медалях,
полученных на фронте. И ни гроша в кармане - он все еще ходил в военной
форме, так как ему не на что было купить штатский костюм. Первый раз я его
увидал в бильярдной Уайнбреннера на Сорок третьей улице, куда он зашел
попросить какой-нибудь работы. Он уже несколько дней буквально голодал. Я
его пригласил позавтракать со мной, так поверите ли - он за полчаса наел
на четыре доллара с лишним.
- И вы помогли ему стать на ноги? - спросил я.
- Помог? Я его человеком сделал!
- М-м...
- Я его вытащил из грязи, из ничтожества. Вижу: молодой человек,
красивый, обходительный, а когда он еще мне сказал, что учился в Оксворте,
я сразу сообразил, что от него может быть прок. Заставил его вступить в
Американский легион, он там быстро выдвинулся. А тут дело для него
нашлось, у одного моего клиента в Олбани. Мы с ним были как два пальца на
одной руке. - Вулфшим поднял два толстых пальца. - Где один, там и другой.
Интересно, подумал я, действовало ли это содружество во время истории
с "Уорлд Сириз" в 1919 году.
- А теперь он умер, - сказал я. - И вы, как его ближайший друг,
приедете сегодня на похороны.
- Да, я бы очень хотел приехать, - сказал он.
- Вот и приезжайте.
Волосы у него в ноздрях зашевелились, на глазах выступили слезы, и он
покачал головой.
- Не могу, мне в такие истории лучше не впутываться, - сказал он.
- А никакой истории и нет. Теперь все уже кончено.
- Если человек умирает не своей смертью, я всегда стараюсь не
впутываться. Держусь в стороне. Вот был я помоложе - тогда другое дело; уж
если у меня умирал друг, все равно как, я его не покидал до конца. Можете
считать меня сентиментальным, но так уж оно было: до самого конца.
Мне стало ясно, что по каким-то причинам он твердо решил на похороны
не ездить, и я встал.
- Вы окончили университет? - ни с того ни с сего спросил он.
Я было подумал, что сейчас речь пойдет о "кхонтактах", но он только
кивнул и с чувством пожал мне руку.
- Важно быть человеку другом, пока он жив, а не тогда, когда он уже
умер, - заметил он. - Мертвому это все ни к чему - лично я так считаю.
Когда я вышел от Вулфшима, небо было обложено тучами, и в Уэст-Эгг я
вернулся под накрапывающим дождем. Наскоро переодевшись, я пошел на виллу.
В холле мистер Гетц взволнованно расхаживал из угла в угол. Он все больше
и больше гордился сыном и сыновним богатством и, как видно, ждал меня,
чтобы мне что-то показать.
- Эту карточку Джимми мне прислал. - Он дрожащими пальцами вытащил
бумажник. - Вот, посмотрите.
Это была фотография виллы, замусоленная и истертая по краям. Старик
возбужденно тыкал в нее пальцем, указывая то на одну, то на другую
подробность. "Вот, посмотрите!" И каждый раз оглядывался на меня, ожидая
восхищения. Он так привык показывать всем эту фотографию, что, вероятно,
она для него была реальнее самой виллы.
- Это мне Джимми прислал. По-моему, очень хорошая карточка. На ней все
так красиво.
- Да, очень красиво. А вы давно виделись с ним?
- Он ко мне приезжал два года назад и купил мне дом, в котором я
теперь живу. Оно конечно, нам нелегко пришлось, когда он сбежал из семьи,
но я теперь вижу, что он был прав. Он знал, что его ожидает большое
будущее. А уж как он вышел в люди, так ничего для меня не жалел.
Ему явно не хотелось расставаться с фотографией, и он медлил, держа ее
у меня перед глазами. Наконец он убрал ее в бумажник и взамен вытащил из
кармана старую, растрепанную книжонку, озаглавленную: "Прыг-скок, Кэссиди".
- Вот, смотрите, это сохранилось с тех пор, как он был еще мальчишкой.
Оно о многом говорит.
Он раскрыл книжку с конца и повернул так, чтобы мне было видно. На
последнем чистом листе было выведено печатными буквами: "РАСПИСАНИЕ" и
рядом число: "12 сентября 1906 года". Под этим стояло:
Подъем.............................................6.00 утра
Упражнения с гантелями и перелезанье через стену...6.15 - 6.30
Изучение электричества и пр........................7.15 - 8.15
Работа............................................ 8.30 - 4.30
Бейсбол и спорт................................... 4.30 - 5.00
Упражнения в красноречии и выработка осанки....... 5.00 - 6.00
Обдумывание нужных изобретений.................... 7.00 - 9.00
ОБЩИЕ РЕШЕНИЯ
Не тратить время на Штефтерса и {(имя неразборчиво)}
Бросить курить и жевать резинку
Через день принимать ванну
Каждую неделю прочитывать одну книгу или журнал для общего развития
Каждую неделю откладывать 5 дол {(зачеркнуто)} 3 дол.
Лучше относиться к родителям.
- Мне это попалось на глаза случайно, - сказал старик. - Но это о
многом говорит, верно?
- Да, о многом.
- Он бы далеко пошел, Джимми. Бывало, как уж решит что-нибудь, так не
отступит. Вы обратили внимание, как у него там написано - для общего
развития. Это у него всегда была особая забота. Он мне раз сказал, что я
ем, как свинья, я его еще отодрал тогда за уши.
Ему не хотелось закрывать книгу, он вслух перечитывал одну запись за
другой, и каждый раз пытливо оглядывался на меня. Подозреваю, он ждал, что
я захочу списать эти записи себе для руководства.
Без четверти три явился лютеранский священник из Флашинга, и я
невольно начал поглядывать в окно - не подъезжают ли другие автомобили.
Смотрел в окно и отец Гэтсби. А когда время подошло к трем и в холле уже
собрались в ожидании слуги, старик беспокойно заморгал глазами и стал
бормотать что-то насчет дождливой погоды. Я заметил, что священник косится
на часы, и, отведя его в сторонку, попросил подождать еще полчаса. Но это
не помогло. Никто так и не приехал.
Около пяти часов наш кортеж из трех машин добрался до кладбища и
остановился под дождем у ворот - впереди катафалк, отвратительно черный и
мокрый, за ним лимузин, в котором ехали мистер Гетц, священник и я, и,
наконец, многоместный открытый "форд" Гэтсби со слугами и уэст-эггским
почтальоном, промокшими до костей. Когда мы уже вошли на кладбище, я
услышал, как у ворот остановилась еще машина и кто-то заспешил нам
