сердце его даже родилось озорное желание: а что, если выступить под
аркадой на форуме Феодосия и рассказать людям правду об Истоке и о себе?
Если при этом еще бросить в толпу несколько горстей серебра, то поднимется
такая смута, что Юстиниан проклянет тот день и час, когда он возбудил
следствие против него. Однако грек одолел искушение и стал обходить всех
знаменитых юристов и асессоров, умоляя их о справедливом и милостивом
дознании.
И хотя шумная толпа повсюду сопровождала Эпафродита, от его глаз не
укрылись два подозрительных субъекта, которые словно невзначай наблюдали
за ним из Средней улицы. Он одобрил про себя предусмотрительность
Спиридиона, который проник к нему не улицей, а морем, и медленно, не
спеша, отправился с визитами.
Униженно, как, бедный клиент, ожидал он у дверей, чтобы выиграть
время и увести тайных соглядатаев как можно дальше от дома. Нумида
размещал там купленных арабских и каппадокийских скакунов, складывая
доспехи и шлемы, подготовленные для побега.
Миновал полдень, когда Эпафродит вернулся домой.
У ворот его встретил Нумида, он низко поклонился, не сводя с него
полных радости глаз.
Грек ни о чем не спросил, не проронил ни слова. Лицо раба ясно
говорило, что кони в конюшнях и оружие доставлено. Эпафродит ласково
кивнул ему и вышел в атриум, где уже поджидал его Абиатар. Тот стал
произносить слова сочувствия, закатывая при этом глаза и заламывая руки, а
затем, предусмотрительно проверив все углы, - не подслушивает ли кто,
разразился гневной речью:
- О Вавилон, разграбивший святой храм, угнавший наших отцов в
рабство, о Вавилон, ты был агнцем, по сравнению с волком-Управдой. О, до
костей пронял меня жестокий указ, до самых костей, он отнял у меня все,
что я кровавым потом собирал бессонными ночами. И ты, благородный,
обвинен, ты любимец Константинополя, ты, простодушный добряк, щедрой рукой
отсыпавший деньги императору. Вот благодарность!
- Поэтому я и уезжаю!
- Уезжаешь? Невозможно! Весь Константинополь с тобой. Ты с триумфом
возвратишься с суда.
- Эпафродит стар, ему не нужны триумфы. Пусть сухие бумаги славят
победу. Теперь ты понял условия купчей?
- Ты смотришь вперед на десять лет.
- Пергамен у тебя с собою?
- Да, и деньги тоже. Пересчитывай!
- Я верю тебе. И желаю счастья. В полночь все станет твоим. Но молчи
то тех пор, пока я не исчезну. Пусть душа твоя радуется этому легко
приобретенному богатству. Документы в порядке, к ним не придерется ни один
законник.
- Да хранит тебя ангел Товия!
Абиатар простился. Взгляд его ласкал колонны и наслаждался красотой
дома и сада.
Солнце в этот день словно не желало тонуть в Пропонтиде. Эпафродит
волновался, но в сердце своем чувствовал железную решимость. Все в нем -
каждый нерв, каждая мысль - было натянуто как могучая тетива, - вот сейчас
сорвется с нее стрела и вонзится в самое сердце. Он взволнованно ходил по
атриуму, прощаясь с прекрасным перистилем; останавливался перед статуей
Афины, с бьющимся сердцем поглядывал на Меркурия, печально бродил по саду.
Прислуга праздно слонялась, испуганная, смущенная. Гнетущее
настроение воцарилось в доме, в саду, на пристани. Все ожидали чего-то,
всех томили предчувствия. Радован, высунув длинную бороду в отворенную
дверь, смотрел на солнце, шептал молитвы, вновь и вновь обещая богам
принести жертвы под липою в граде Сваруна, и трепетал в тоске и ожидании.
Постепенно море стало багровым. Огромный солнечный диск коснулся
волн, погрузился в них и мгновенно исчез. Тогда Эпафродит созвал рабов в
просторный перистиль. Глаза их светились преданностью, лица выражали
печаль и сочувствие: ведь они видели своего господина в одежде
обвиняемого.
Эпафродит встал. Лицо его торжественно, взгляд полон любви.
Легкой рукой он расправил глубокие складки плаща, в правой его руке
сверкал крест, усыпанный драгоценными камнями. Ярким пламенем горели все
светильники, так что померкли первые звезды в небе над имплювием.
Никогда еще не выглядел Эпафродит столь величественно, никогда не
казался таким высоким и сильным - ни дать ни взять апостол! Таинственная
сила, страх и надежда согнули колени рабов, они склонились и опустились на
землю. И тогда Эпафродит поднял правую руку с крестом:
- Во имя Христа, на заре завтрашнего дня все вы станете свободными!
Люди онемели. В их сердцах медленно рождался вздох, словно только
теперь начала дышать грудь, освободившаяся от тяжести каменной глыбы. На
коленях подползли они к Эпафродиту. Слезы капали на его ноги, поцелуи
покрывали его обувь.
Нумида горстями оделял их серебряными статерами.
3
Близилась полночь.
Эпафродит сидел у себя в спальне, на мягком бархате, облачившись в
торжественную одежду. Тело его было умащено, и аромат проникал сквозь
драгоценный виссон, голова была причесана - теперь Эпафродит не выглядел
обвиняемым. Все на нем было великолепно, все сверкало, словно он собирался
к самому императору. Грек прекрасно понимал, что близится либо его
торжество, либо гибель, но и победу и смерть он хотел встретить в блеске,
сопутствовавшем ему уже долгие годы.
Он напряженно вслушивался, стараясь не пропустить пьяные, разгульные
голоса солдат, возвращающихся из кабаков. Ровно в одиннадцать часов
солдаты должны были появиться у его дома. Перевернув песочные часы, Он
разволновался. Тревога нарастала с каждой минутой. Он был у цели, впереди
победа или смерть! Один миг, одно непродуманное слово, приказ офицера,
которому вздумалось бы отозвать или переменить караул, назначенный на эту
ночь, могли разрушить его план, и с вершины он рухнул бы в бездну и уже
вряд ли смог бы когда-либо осуществить свой план.
Минуты уходили, его стоическая душа и могучий дух изнемогали. Он
встал, взял темный плащ, шелковым платком обмотал голову, поверх него
натянул капюшон и вышел в атриум.
- Идут! - шепнул Нумида.
Эпафродит был настолько возбужден, что не услышал доносящихся
издалека смеха, пения, шагов.
- Это шум с площади!
- Нет, светлейший! Площади давно стихли.
Вскоре Эпафродит и сам смог различить веселые вопли подгулявших
солдат.
- Ты не заметил, куда делись соглядатаи, что торчали возле дома?
- Дремлют у ворот советника Иоанна.
"Отлично, - подумал Эпафродит. - Солдаты незамеченными проникнут в
мои конюшни".
Смех, крики, шутки, песни, нетвердые шаги пьяных гуляк приблизились
уже к самым воротам. Кто-то с размаху налетел на них так, что они
загудели. Эпафродит и Нумида различили слова, сопровождаемые общим
хохотом:
- Этого он тоже в руках держит!
- Старик - славин. Хорошо играет, - подмигнул Эпафродит.
Постепенно голоса удалились и наконец совсем затихли.
Эпафродит и Нумида пошли в сад. Раб поспешил вперед и через несколько
минут бегом вернулся:
- Славины седлают коней, господин! Их никто не заметил!
- Лодки готовы? Оружие? Мечи? - лихорадочно спрашивал грек.
- Все готово, господин!
Они спустились по тропинке к морю.
Маленькая лодка, которой управлял сильный раб, легко скользила по
волнам. На некотором расстоянии за ней бесшумно двигалась ладья побольше.
Когда они вышли в Пропонтиду, укутанный в темный плащ Эпафродит
взмолился:
- Господи, помоги, спаси его!
Гребцы осторожно, без малейшего шума и всплеска, погружали весла в
воду. Таинственными тенями скользили лодки по безмолвной пучине, которая
словно замерла в страхе, исполненном ожидания.
Звезда над куполом святой Софии указывала полночь, когда они пристали
к садам императора. Большая ладья укрылась в густых зарослях лотоса, в ней
никто не шевельнулся. Из маленькой лодки на берег вышли Нумида и
Эпафродит.
На площадке мраморной лестницы из тени кипарисов выступила темная
фигура. Сердце Эпафродита заколотилось.
Человек махнул рукой, и они последовали за ним по извилистым
тропинкам между пиниями, кипарисами, пальмами и миндальными деревьями.
Тень замерла, поджидая Эпафродита.
- Стоп. Дальше не пустят! Стража!
- Вперед! - прошептал Эпафродит и решительно направился к
неподвижному, словно статуя, палатинцу.
Спиридион юркнул за олеандр.
При виде Эпафродита палатинец отвернулся и пошел прочь, словно
смотрел на пустое место.
Спиридион был изумлен. Испуганно последовал он за греком и,
склонившись к нему, произнес голосом, в котором звучал ужас:
- Ты волшебник, о господин!
- Да, но только на эту ночь! Караул околдован. Он не видит нас!
Спиридион обрадовался. Всей душой уверовав в волшебную силу
Эпафродита, он смелее пошел вперед, трепеща перед греком. Скажи тот
сейчас, что он, Спиридион, не получит ни гроша, евнух не осмелился бы
возразить волшебнику и безропотно, с покорностью выполнил бы любое его
желание.
Скоро они приблизились ко второму караулу, что стоял у ворот, ведущих
из сада во дворец.
Матово отсвечивал шлем в безлунной ночи. Серой тенью поблескивал меч
в руках воина.
Спиридион открыл дверь так тихо, что не скрипнули петли. Солдат не
двинулся с места, не поднял свой меч и не преградил им путь. Каменным
изваянием застыл он на месте.
Теперь Спиридион окончательно убедился в волшебных чарах Эпафродита.
В страхе перед Эпафродитом и в то же время осмелев под защитой
могущественного грека, он быстро повел обоих по мрачному лабиринту
коридоров, лестниц и кривых переходов к последней двери, которая вела в
жилище тюремщика.
Здесь Спиридион остановился.
- Господин, ты заколдуешь тюремщика?
- Нет, его не могу.
- Мы пропали! - застонал евнух.
- Открывай! - приказал Эпафродит.
- Пропали, пропали! - причитал евнух и быстро крестился, отодвигая
засов.
- Зажги факел!
Нумида высек под плащом крохотный огонек и зажег факел.
Спиридион указал пальцем на вход и, весь дрожа, сжался у стены за
влажным от сырости столбом.
- Я подожду, я подожду, идите одни!
Нумида ударил в дверь.
- Открывай!
- Нет, никому.
- Великий властелин земли и моря приказывает тебе!
Серая физиономия тюремщика появилась в дверях, освещенная светом
факела. Эпафродит распахнул плащ, и тот остолбенел, потрясенный сверканием
роскошного одеяния.
- Ты большой человек, - поклонился тюремщик, - но ты не самодержец!
Не могу.
- Читай!
Эпафродит извлек из серебряной трубки пергамен с подписью Юстиниана,
содержащий императорское дозволение видеть Ориона.
Плохо умел читать тюремщик, однако руку деспота он узнал.
Он поклонился до земли и снял ключи.
- Чтоб ты не сомневался, вот тебе еще одно доказательство! Узнаешь
перстень?
- Августы? - разинул тот рот и поклонился снова, на сей раз перстню.
Заскрипели резные ключи, загремели засовы, завизжали первые двери,
заскрежетали вторые и третьи.
- Только ты, господин, иди один, о нем, - он указал на Нумиду, - не
написано.
- Хорошо, пойду только я, - ответил Эпафродит и взял факел у Нумиды,
многозначительно посмотрев на него.
Душа грека замерла от волнения. Тонкий нос его даже не ощутил жуткого
смрада, хлынувшего из темницы. Один шаг до победы, одна минута, быстрая и
решающая. Эпафродит вдруг почувствовал силу в своей старой и дряблой руке,
он готов был схватить нож и вонзить его в грудь любому, кто встанет на его
пути.
Увидев Истока, грек побледнел. Губы его задрожали, глаза защипало от
