Эпафродит снова долго смотрел на него, полный сомнений. Потом встал,
положил руки ему на плечи и произнес:
- Исток, как Золотые ворота Константинополя, прекрасна и могуча твоя
грудь. Но в ней бьется маленькое сердце простодушного пастуха. Так и быть!
Да благословит Христос вашу любовь! Верь мне! Отдаю в твое распоряжение
десять самых сильных рабов. Челны всегда наготове. Когда бы ни пришла
Ирина, не отпускай ее одну. Глубокой ночью небезопасны водные дороги
вокруг Константинополя!
Исток поцеловал руку Эпафродита, и торговец скрылся среди колонн.
Подойдя через сад к своему жилищу, Исток увидел у дверей Нумиду, тот
передал ему небольшой сверток. Центурион велел рабу помочь снять доспех и
приготовить ванну. Попутно он расспрашивал, кто вручил сверток и что было
при этом сказано. Нумида ничего не мог толком объяснить. Прибежал нарядно
одетый раб, говорил он, и строго-настрого приказал передать сверток самому
господину. Поэтому он, Нумида, весь день носил его с собой, спрятав на
сердце под туникой.
Исток разволновался. Евангелие! Он Ирины! Он дал Нумиде несколько
статеров и отпустил его, позабыв о ванне. Осторожно развернул сверток, и
перед его взором засверкали красивые греческие буквы: "Евангелие от
Матфея". На первой страничке лежал листок. Юноша нетерпеливо схватил его.
"Достойный Исток, примерный центурион! Прими Христово Евангелие и
читай. Когда представится возможность, я приду и мы поговорим о святой
истине. Поцелуй мира шлет тебе Ирина".
Исток прижал листок к трепещущему сердцу и взял пергамен, испытывая к
нему чувство зависти: "О, счастливые буквы, вы видели ее глаза! Ирина,
Ирина!"
Прошло несколько дней, Ирина чувствовала на себе презрительные
взгляды придворной челяди. Девушка боялась императрицы. Но Феодора была с
ней ласкова, несколько раз даже отличила ее перед всеми. Это успокоило
Ирину, и она было уже подумала, что Феодоре ничего неизвестно о ночной
встрече с Истоком. Асбада она с тех пор не видела. С веселой улыбкой
переносила она зависть и презрение двора, живя лишь мыслью об обращении
Истока. Она читала сочинения отцов церкви и упражнялась в красноречии. Все
ее помыслы и чувства стремились к Истоку. Ирина не хотела лгать себе,
будто не любит его. Она молила Христа Пантократора хранить и просветить
Истока - и однажды привести к ней, к ней одной навечно, этого
замечательного сына племени славинов.
А Исток читал Евангелие. Читал не потому, что жаждал познать веру
Ирины, не для того, чтоб отречься от своих богов, - читал просто потому,
что она этого хотела, и между строками ему слышался ее голос. Однако чем
больше он читал, тем становился задумчивее. Необыкновенной силой обладали
простые слова Евангелия. Он думал о богах, и в душе рождались сомнения,
борьба; с обеих сторон вздымались огромные глыбы - и между ними
разверзлась пропасть. По одну сторону - Ирина с Евангелием, по другую - он
сам со Святовитом, Перуном и прочими божествами. Его влекло на ту сторону
- из-за Ирины. С родной землей и славинскими жертвенниками его связывала и
безмерная ненависть к тиранам. Так он страдал и любил, колебался и
ненавидел, душа и сердце его трепетали, ясная голова, которую он носил
гордо поднятой, поздней ночью склонялась долу, взор устремлялся в
неведомую и непонятную даль.
В бесконечном душевном смятении он сильно тосковал по Ирине. Вот бы
она пришла! Сесть бы у ее ног, обнять ее колени, заглянуть ей в глаза! В
ее глазах - вся истина, в ее сердце - вся любовь и вся его вера - вера в
нее. Каждый день он спрашивал у Нумиды, нет ли ему писем. Но Нумида тоже
был опечален, ибо не мог услужить господину, каждый день он поджидал его
во дворе у ворот и со слезами на глазах говорил:
- Нет, господин мой, письма, которого ты ждешь. Кака я несчастен, как
я несчастен!
Ирина тоже тосковала по Истоку. Она читала псалтырь, опускалась на
колени перед иконой; глубокой ночью стояла она у окна, и ее взгляд
погружался в зеленые волны, на челнах любви устремляясь вдоль берега к
дому Эпафродита.
Асбад тоже страдал. Но его муки не были больше муками любви, он
жаждал мести. Беспросветная мгла воцарилась над ним. Феодора уже не
упоминала имени Истока, не шутила с Ириной, была холодна и к нему. А его
душа втайне от всех горела и клокотала. Ни единым словечком не решался он
напомнить самодержице о влюбленных, которым поклялся отомстить. И лишь на
Истоке он мог срывать злобу, и мучил его на упражнениях так, что всякий
другой на его месте давно бы изнемог. Однако варвар и его воины были
выносливы, они неизменно побеждали, неизменно были первыми. Ни разу Асбаду
не удалось унизить Истока.
Феодора была задумчива. Дамы трепетали, предчувствуя недоброе. Вечера
теперь она часто проводила в одиночестве.
- Императрица влюбилась, - перешептывались в укромных уголках
прекрасные дамы. Они перебрали всех патрикиев, всех офицеров, преторов, но
поведение императрицы, ее увлечение оставалось для них тайной за семью
печатями, подобно книге, упомянутой в Апокалипсисе.
Феодора на самом деле страдала. Иногда в душе ее пробуждались такой
гнев и стыд, что она вскакивала с криком: "Прочь, прочь, черные тени!
Хватит! Не хочу, не могу!" Однако тут же подкрадывался мудрый Эпикур.
Сверкало гордое тело Истока, когда он на ипподроме сбрасывал с себя белые
одежды и вскакивал на коня. Напрягались его мускулы, когда во время
маневров он ударял на отряд Асбада. Воля ее ослабевала, она отдавалась
мгновению...
- Не хочу, - решительно сказала она.
Новая мысль родилась в ее голове, и она отправилась к Управде. В
шерстяной хламиде, с перевязью через плечо Юстиниан сидел в своем покое
среди груды судебных актов, которые почти все решал самолично.
- Всемогущий мой повелитель! Моей душе тяжко оттого, что тебя нет со
мной. Приди, отдохни у меня, о добрейший государь!
- Единственная моя, свет очей моих, Юстиниан придет, придет скоро, и
тогда мы возрадуемся сообща. Но ты видишь, заботы, заботы, бессонные ночи!
Пока не могу, не могу! Пусть вся империя радует и развлекает тебя, пусть
падают перед тобою ниц, пусть нард и мирра благоухают перед тобой, дабы
время без меня прошло приятно и радостно.
- Как ты добр, всемогущий властелин земли и моря! Прикажи купить мне
шелку, тяжелого шелку, я расстелю его по всем залам, чтобы все закипело
подобно легкой пене Пропонтиды.
Лицо Управды омрачилось.
- Я сам погнал бы верблюдов через пустыни в Индию и нагрузил бы их
шелком для тебя, моя единственная, святая! Но у повелителя земли и моря
нет сейчас в казне столько золота, чтоб удовлетворить твое желание.
Прости!
- Прощаю! - сказала она и вышла.
Феодора затворилась у себя, и слезы оросили ее глаза. Она взглянула
на храм святой Софии и с завистью прошептала:
- Для тебя золото есть, для императрицы его нет. Зачем мне такой
император!
Небо было закрыто облаками. Хмурый вечер окутал город, когда Исток
возвратился из казармы. У ворот, пританцовывая от радости, его поджидал
Нумида. Он трижды бросился на землю перед центурионом, а затем вытащил
из-за пазухи маленький свиток и отдал его воину.
- Господин, пришло то, чего ты ждал, пришло, о как я счастлив!
Исток жадно схватил письмо и быстро прошел по двору в сад.
Дрожащими пальцами он сломал печать и развязал бечевку.
- Она придет, Сегодня в полночь! О, боги! О Девана!
Он сбросил доспех, отправился в ванну, потом надел мягкую белую
тунику и сунул ноги в ароматные мягкие сандалии. Приказал Нумиде принести
цветов. Сам разбросал их по комнате, оросил ее благоуханным шафраном, а в
серебряный челнок распорядился налить драгоценного масла, чтоб от огня
струился тончайший аромат. Потом вышел и, отобрав десять самых сильных
рабов, велел им приготовить два челна, расстелить на берегу ковер, -
потому что земля сырая, - и ждать в оливковой рощице, пока он их не
кликнет.
Темная ночь накрыла город и море. Лишь немногие огоньки мерцали на
кораблях, прогулочных лодок на воде не было.
Исток сидел на невысокой тумбе, к которой привязывали лодки. Взгляд
его, устремленный на мрачное море, словно хотел проникнуть во тьму. Стоило
волне плеснуть о берег, рыбе выскочить из воды, он вздрагивал и вскакивал
с места. Ему чудились удары весел. Но снова все стихало и замирало, лишь
море чуть слышно билось о берег. Исток встал и принялся ходить по мелкому
песку. Однако шум собственных шагов мешал ему, и, вернувшись к тумбе, он
снова сел. Юноша пытался думать о том, что он скажет ей, как ее встретит.
Но все мысли, все слова, словно погружаясь в море, тонули в безмерном
желании. Исчезало Евангелие, исчез мир, все его существо переполняла
любовь. Мгновения казались ему вечностью; он не мог больше ждать, так бы и
бросился в море и поплыл по волнам с криком: "Ирина, Ирина! Почему ты
медлишь? Приди, приди, сердце так тоскует по тебе!"
Вдруг раздались тихие удары весел. Он прислушался. Так и есть.
Плывет.
Исток поднялся и, ступив на ковер, пошел к самой воде, так что в
сандалиях ощутил морскую влагу. Из тьмы показалась продолговатая темная
тень, бесшумно плывшая по водной глади. Дважды ударили весла, ладья носом
ткнулась в берег. Сильной рукой Исток подхватил ее. Вслед за тем он принял
в свои объятия одетую в черное фигуру в капюшоне и маске. Он вынес девушку
на землю и крепко прижал к сердцу.
- Ирина, Ирина, моя богиня, моя родина, моя вера. Ирина, Ирина! -
громко повторял он.
- Шш! - девушка выскользнула из его объятий. - Отойдем в тень, Исток,
и поговорим о Евангелии!
Он крепко обхватил ее за талию и повел по ступенькам на террасу под
пинии. Ночь была такой темной, что ему пришлось ощупью искать скамью. Они
молча прижались друг к другу. Громко стучали сердца в возбужденной груди.
- Ты прочитал Евангелие, Исток?
- Прочитал, Ирина. Десять раз прочитал, и каждая буква, каждое слово
вызывало думы о тебе.
- Ты познал истину?
- Истина - это ты, остальное мне чуждо. Истина лишь в твоих глазах, а
любовь - в твоем сердце.
Исток хотел приподнять маску и увидеть лицо любимой.
- О бесы, почему сегодня такая темная ночь и я не вижу неба в твоих
глазах, Ирина!
- Не думай о бесах, Исток! Это Христос прячет от злобного мира нашу
любовь. Возблагодари его!
- Благодарю, если ты велишь! И все-таки я должен видеть свет твоих
глаз! В них - моя родина, в них - ясное небо славинов, в них сияет
свободное солнце наших градов! Идем ко мне, Ирина. Я цветами усыпал свое
жилище, напоил его ароматами, драгоценное масло горит в твою честь.
- Нет, не могу, Исток. Нас увидят рабы, и мы пропали. Останемся лучше
здесь и поговорим о Евангелии!
Она теснее прижалась к нему. Исток стал осыпать поцелуями ее голову.
Она безвольно пыталась уклониться.
- Давай говорить об Евангелии, об истине!
- Погоди, Ирина, погоди, еще секунду побудь со мною... моя... моя
жена.
Он обнял ее и поднял на руки. Она не противилась, ее губы коснулись
губ Истока. С трепетом искал он жадными губами ее лицо, укрытое мрачной
хмурой ночью и шептал:
- Ирина, Ирина, моя жена!
Вдруг молния багряным светом озарила горизонт с востока на запад.
Пурпурным стало море, сад вспыхнул, как днем, и взгляд Истока нашел ее
глаза.
Словно пораженный смертельной стрелой, вздрогнул Исток. Фигура в
черном выскользнула из его объятий и скрылась в темноте.
- Проклятая прелюбодейка! - вырвался из груди центуриона громкий крик
и разнесся далеко в море.
