писатель? И наконец, если критик может лучше писателя объяснять сложные и
нужные читателю вещи и лучше писателя знает, чего от него ждет читатель,
зачем он сам не писатель?
Яркевич Но критика за что-то очень сильно обиделась на писателей, вышедших
на широкую арену в последние годы. По ее представлениям, да, наверное, и по
общему представлению русского литературного сознания, писатель к рукописи
обязан приложить что-то типа справки, что он является хорошим человеком и
что в момент вдохновения его поцеловал в нужное место тот или иной классик.
От писателя ждут не сильной живой прозы, не качественного результата, а
прежде всего соответствия тем или иным нормам литературного морального
кодекса. Критика взяла на себя функцию бастиона, функцию последнего оплота
духовности от новых координат эстетики и культуры.
Костырко Из этого должно следовать, что критик изначально знает, какой
должна быть литература. Детский вопрос: откуда? Из науки? Я, например, не
знаю такой науки
Сегодня, когда литература получает возможность нестесненно выполнять
собственное предназначение, естественной для природы взаимоотношений
писателя и читателя позицией критика, мне кажется, следовало бы считать
представительство его от лица (от имени) публики. То есть критик как один
из читателей. Пусть специально обученный для этого, но прежде всего -
читатель. аправление его взгляда не сверху вниз - от учителя к ученику, а
снизу вверх: Это не значит, что критик не имеет собственных представлений
об истине и добре; не значит, что критик не может сочетать в себе и
эксперта, и посредника, и даже проповедника, но выступает он каждый раз от
себя лично, а не от имени партии, какой угодно:
Роднянская От кого "представительствовал" критик ? Будучи в первую
голову читателем, все же - не от читателей. Будучи, в самом первом
приближении к тексту, экспертом и дегустатором, полагающимся на
натренированность своих вкусовых рецепторов, - все же не от своего
частного пристрастия. Критик представительствовал от своих убеждений.
Убеждения - вещь, глубоко, даже интимно связанная с личностью их
носителя, но в то же время и надличная. Они поднимают нас над частным
существованием, соединяя с единомышленниками в общем миросозерцании. А
так как речь - о "созерцании" (слово подходящее, когда имеется в виду
восприятие художества) именно мира изящной словесности, критик
представительствовал от своей литературной партии - так в старину и
говорили, и это, если воспользоваться любимым оборотом Костырко, было
нормально.
Костырко Басинский, например, недрогнувшей рукой мог написать в статье
"Пафос границы" о том, какой должна быть литература. Более того, он
согласен на то, что если журналу, например, будет предложено произведение
пусть и талантливое, но расходящееся с "правильными установками"
литературы, то это произведение печатать не надо. Для того чтобы сохранить
литературу в чистоте и здравии, лучше будем печатать вещи не очень
талантливые, а может, и вообще - слабенькие. о верные. А там, глядишь, и
появится произведение талантливое и уже "правильное".
Роднянская Изменилось ли что-нибудь в наше, нынешнее, время? Костырко
прав, тысячу раз прав: изменилось! Критика перестает быть органом
литературных направлений, их взаимодействия и столкновения; недаром слово
"тусовка" завоевало прочное место в нашем профессиональном жаргоне - как
объединение не по принципиальным, а по житейским и деловым мотивам.
Ведущий Часто это, возможно и так. А теоретически - даже всегда. о - все
же выдаем желаемое за действительное. В этом случае куда убедительнее
аталья Иванова: писатель-профессионал исчезает, а критики работают в жанре
"ворчалок". Какая уж тут тусовка: Даже профессиональный и современный емзер
ругается все-таки отнюдь не с житейско-тусовочной позиции, а вот именно как
раз с партийной: он обвиняет писателя в унылом эгоцентризме, в потокании
комплексам ограниченных людей - словом, в несоответствии тому высокому
предназначению, каковое, по мнению емзера, только и позволяет называться
писателем. Всё то же, господа: поэт в России больше, чем поэт. То есть - не
поэт! А зато обязан быть гражданином. Ведь обвинение в эгоцентризме и
обвинение в недостаточной гражданственности - близнецыбратья!
Но это могло бы быть лишь казусом, исключением из общего правила. Боюсь,
однако, что дело с "тусовкой" обстоит далеко не так хорошо, как хотелось
бы. Более точными представляются слова о "новой" обособленности,
разобщенности, потере языка для общения.
Не хотелось бы заканчивать на столь пессимистической ноте, поэтому - коли
уж речь идет о писателе с чувством юмора - приведу для иллюстрации
положения в нашей критике (да и не только в ней) чужую находку: нечто вроде
притчи. Очень уж она злая и точная.
Израиль Меттер Лет пятьдесят назад мне пришлось по служебной
надобности побывать в Ленинградской психиатрической больнице на Пряжке.
Водил меня по палатам главврач. Он разрешил мне заглянуть и в отделение для
буйных. Творилось там нечто невообразимое. о четверо дюжих санитаров
сноровисто справились с тридцатью разбушевавшимися безумцами. Я спросил у
главврача: - Доктор! Как же это удается санитарам при таком численном
перевесе психов? - Все дело в том, - ответил он, - что психически больные
не могут между собой договориться. Это свойство их болезни.
Если бы этого явления - Пелевин и вся его двойная эскапада (сами тексты
плюс реакция на них во всем мире) - не было, ей богу, стоило бы его
придумать - как лакмусовую бумажку (или , точнее - красную тряпку),
вызвавшую такую реакцию критики, что стало многое ясно. е о Пелевине - для
подобного критика никак не годится - а о критике. Даже мелькнет порой
шальная мысль - что он все это "нарочно". А что? Я б не удивился. е всё,
так уж хотя бы часть. Главный лозунг истинных пушкинистов (в простом
буквальном смысле - как "буддисты" и т.п.) - то есть, пофигистов или, для
рафинированных эстетов, постмодернистов, - должен быть какой? Верно -
ничего святого. То есть - как только ощутил в себе первые, щекочущие нос
нотки пафоса, "красивости" (а это связывает куда больше, чем любое
конкретное деяние) - хоп - сразу работай на снижение.
Но - есть в прозе Пелевина и другая часть. Та, в которой он всерьез
поясняет сказанное в части первой. И - более того - жалуется на
непонятость, одиночество и прочие бытовые неудобства затворничества.
Печаль!.. Зачем это? К чему портить такой отличный анекдот, разъясняя, что
в нем смешного? И уж тем более - взывать к посвященным - немногим: у тут
мы, Виктор Олегович, тут. Слышим Вас хорошо. Прием:
И что? Надо кого-то громко звать, чтобы заглушить хор "критиков"?
Пусть так, вот я и пишу. Хотя , видит бог, хорошего в этом ничего нет. Ибо
сапиенти - он и так сат. А коли уж нет - так ничего и не поможет.
И, чтобы не сбивать впечатление "гипер", закончу все же цитатой - из
Мелькиора де Вогюэ (сказано в 1886 году): "Эти доктрины возрождаются, с
легкими видоизменениями, в той горячности, с какою известная часть России
стремится к нравственному и умственному отречению, иногда тупоумному по
своей неподвижности, иногда величавому по преданности, как и само евангелие
Будды.
Всё в мире соприкасается."
15.04.98
