Статьи - Леонид Филиппов

Что-то вроде любви

Дата: 17 июля 1999 г. 23:04

Леонид Филиппов z@tf.ru


                           ЧТО-ТО  ВРОДЕ  ЛЮБВИ
                      Критическая статья по Пелевину

                                             - Ты опять все подменяешь, -
                                             отвечал   Затворник.  - Это
                                             только поиски свободы.

                                        В.Пелевин "Затворник и Шестипалый"



                             ВВЕДЕНИЕ

  Пытаясь написать нечто цельное о творчестве Виктора Пелевина, я
столкнулся с непреодолимым противоречием. Есть Пелевин-писатель с его
книгами, - сам по себе. И есть реакция социума на эти явления - очень
разная: от одного полюса до другого; но - во всех случаях - с эмоциями. И
реакция эта - тоже сама по себе. Порой эти две области настолько мало
соотносимы, что совместить их в одном пространстве попросту немыслимо:
  Так получились две почти независимые части. В первой - разговор по
большей части о творчестве. При этом я (вообще говоря, не имея на то
никаких прав) позволил себе прибегнуть к помощи одного из величайших
специалистов по этой части - Андрея Синявского - использовав его "Прогулки
с Пушкиным" как основной мотив.
  Тема же части второй - не только и не даже столько сам писатель, сколько
поднятые им волны. Ибо на сегодня это веселое имя - Пелевин - едва ли не
лакмусовая бумажка при определении реакции того или иного комментатора
литературного процесса. Так что тем, кто интересуется прежде всего
отношениями советую обратиться сразу туда. у а любящим пелевинскую прозу
как таковую, надеюсь, интересно будет заглянуть и в начало.
     Gaudeamus:


                          -----------------------

Публиковалось в журнале "Звезда"  5/99


       1.  ПОЛЕТЫ  С  ЗАТВОРИКОМ

                            Вариации на заданную тему



Он не знает запретов и готов
ради пикантности покуситься
на небеса.
Абрам Терц


  При несомненном ажиотаже вокруг имени Пелевина - как за , так и против -
нам как-то затруднительно выразить, в чем именно его выделенность и почему
именно ему, Пелевину, досталось в последние годы столько восторгов и
ругани. Помимо авторитета солидной премии и явной популярности, за которой
его личность несколько расплывается, - трудность заключается в его
абсолютной доступности и непроницаемости одновременно. Провозглашаемые им
истины не содержат, кажется, ничего такого особенно незнакомого.
Позволительно спросить, усомниться (и ох как многие усомнились): да так ли
уж талантлив ваш Пелевин и чем, в самом деле, он привлекает внимание за
вычетом десяткадругого ладно скроенных новелл, про которые и сказать-то
нечего, кроме того, что они крепко сшиты?
  Кто же читатель Пелевина? Да едва ли не первый встречный из скольконибудь
читающих вообще. "у как же, читал, знаю, дело известное". А уж среди
"учащейся молодежи" - и подавно. Модно даже - это при том, что общая
озабоченность чтением литературы за последние годы никак не возросла. Куда
там! А вот Пелевин - это просто, это - дело известное.
    Что же имеется в том, настоящем Пелевине такое, что располагает к
всеобщему панибратству, к упрощению до лубочной, площадной "понятности"?
Легкость - да. Во всяком случае - чисто внешняя. О корнях этого свойства и
поговорим.
  Итак, первое. Он ни в грош не ставит так называемое искусство и
демонстративно нарушает все и всяческие правила, отдавая предпочтение
сиюминутному настроению, порой - шуточно-балаганному, порой -
философски-рассудочному. о в любом варианте - никаких "высоких целей".
"Плоды веселого досуга не для бессмертья рождены". Это и от скромности,
конечно, - в начале. о главное все же - всегда и в любых проявлениях этого
писателя - абсолютная неспособность хоть в чем-то быть зависимым,
несвободным. Связанным. Отсюда и поза - "ленивое положенье". Какие, дескать
претензии - никто на глубину и не претендовал. Ах, вы там что-то такое
находите? у так эти проблемы вам и решать. А мы расставаться с репутацией
ленивого шутника не намерены - себе же дороже: отвечай потом за каждое
слово - вот еще. Отсюда и уход от "тщательности" - во всем: и в языке, и в
сюжетах. А то, что периодически (то часто, а то совсем редко) встречаешь,
читая Пелевина, отточенные и завершенные фразы, фрагменты и целые новеллы -
так это от лукавого, каковой и водил пером писателя, воспользовавшись его
леностью и расслабленным положеньем. е вносить же ляпы специально, это было
бы не просто нелепо, это бы связало точно так же, как и тщательная
редактура изначально несерьезного текста. Лень-с... Будем делать вид, что
бездельничаем; способ проверенный, да и многое позволяет. Так сказать, жить
играючи. А если на этом фоне кого-то вдруг поразит обилие мыслей (Пелевин-
мыслитель! Можно ли ожидать? Ха.), так этот кто-то, видать - редкое
исключение среди читателей. Ибо тут уж одно из двух: или вы читаете по
форме - и тогда вас непременно начнет раздражать и самая эта форма, и
многие мелочи вокруг нее. Или же - форма вас не смущает никаким образом
(скорее уж напротив) - и тогда наличие глубины удивить не должно. Да и есть
уже читатели, с самого начала приученные к тому, что Пелевин - философ. Их
предупредили. Опять же - лауреат и все такое. Они-то, конечно, удивятся на
господ критиков, не приметивших очевидных глубин.
  Естественно, подобный стиль общения с миром не мог обойтись без
басенно-анекдотического оформления. Да и не станешь же в самом деле
напрямую говорить о таких вещах, как смерть и любовь! Кто подобное нынче
читать станет - экая тоска. Да и вспахано там всё до дюйма - в прошлые века
еще. А при анекдоте молодой прозаик - в наше время эстрадности и
короткоживущих форм - вроде как и при деле, в струе, так сказать. Зверюшки,
насекомые - всё как-то вроде и не всерьез, ни к чему особенно не обязывает:
Басня - она басня и есть: скользя по поверхности, касаться самых глубинных
тем. Сквозь смех - часто до слез - проговориться о чем-то весьма несмешном.
(а игре слов, например - вроде вот такого: ":Завтра улечу / В солнечное
лето, / Будду делать все что захочу") Так, что читатели (слушатели,
зрители) только рот разинут от восторга: ах, почему я не стрекоза! Ах,
почему я не Пелевин!
  На виртуальных крылышках цыпленка впорхнул Пелевин в большую литературу и
произвел переполох. При этом - в игривом стиле - он описал свой собственный
опыт, свои похождения как в мире социума, так и вне его. И здесь то же - в
наше странное время всерьез такое не напишешь - засмеют!

                                  *  *  *

     Как у юного Пушкина едва ли не все темы замыкаются на эрос, а у
зрелого - на вольность (поэзия - любовь - свобода - покой и воля), так у
Пелевина - первооснова - освобождение, уход от связанности. Освобождение от
социума ("Затворник и Шестипалый", "Омон Ра", "Чапаев и Пустота"...), от
правил игры ("Принц Госплана", "Миттельшпитль"), от внешней своей оболочки
вместе с ролью ("Жизнь и приключения сарая омер XII","Проблема верволка в
средней полосе", "Жизнь насекомых"), и, наконец, от предметности любви
("ика") и самой жизни ("Вести из епала", "Желтая стрела", снова "Чапаев и
Пустота":) И даже к любви - к истинной любви - через освобождение. (Вот -
почти девиз - слова Бродского: "Как хорошо, что ты никем не связан:")
    Смерть и вообще - как у Пушкина - всюду: то самое "упоение: бездны
мрачной на краю". Вот здесь - здесь у них просто совпадение. а этой
границе, на краю и есть чувство свободы, читай - покоя и воли.
    Свобода - и у Пушкина, и у Пелевина - часто синоним и символ сразу
множества понятий.
      ("И он, видать,
       здесь ждал того, чего нельзя не ждать
       от жизни: воли. Эту благодать,
       волнам доступную, бог русских нив
       сокрыл от нас, всем прочим осенив,
       зане - ревнив."
                Иосиф Бродский "Перед памятником Пушкину в Одессе")
    Но пушкинская вольность (пусть даже и "смиренная вольность детей") - не
то, что свобода , скажем, у Киплинга. И тем более - у Пелевина (и, если уж
на то пошло, - у Бродского). Однако и общее - налицо. Жить так, чтобы быть
свободным от страха перед судьбой - значит быть свободным и по Пушкину, и
по Пелевину. у, у Пелевина чуть иначе - свободным от страха вообще - не
только перед судьбой (точнее, извините, кармой). И не только от страха - от
всего:
     А чтобы избавиться от чего-то, сперва все же следует с этим как-то
разобраться. Отсюда и постоянное возвращение к теме судьбы. (Эта тема -
вслед - и вперехлест - пушкинской - у Лермонтова. В Печорине - особенно.)
      Про многие вещи Пелевина трудно даже сказать: зачем они? и о чем? -
настолько они ни о чем и ни к чему, кроме как к плавности интриги, но
только не сюжета, а - кармы этой пресловутой. Автору вроде как и неудобно:
о таких заезженных вещах - и в произведении искусства. Он как-то все
подсмеивается, и мнется и - остается при своем интересе. Круги литературы и
всех этих "восточных" учений на сегодня ведь не совпадают. Так, пошутить
разве что.
     А в шутку - о, в шутку многое дозволено сказать. И, подобно тому, как
Пушкин вытащил  из идеи пародии на Шекспира  - целого "Графа улина",
Пелевин, говоря буквально словами Синявского, "рекомендует анекдот на пост
философии, в универсальное орудие мысли и видения". В обоих случаях, при
этом, высмеивается всё. ичего святого!
    Пелевин не развивает и не продолжает, а дразнит традицию, то и дело
оступаясь в пародию. Он идет не вперед, а вбок. А что еще прикажете делать
на фоне тотальной девальвации всех возможных столбовых направлений? Ведь от
этого ихнего "великого" до по-настоящему смешного уже и шага-то делать не
надо - достаточно чуть сменить ракурс. у, и обладать от природы легким и
веселым умом. Пушкинского склада. Форма-то начала распадаться давно. о
лавинообразный обвал (словами Бориса Парамонова - конец формы) виден всё же
именно сейчас. Пусть не в первый раз в истории. о эпоха диктует: сегодня
это так. И кроме анекдота исчезновению формы противопоставить в самом деле
нечего. Один лишь он способен в этой среде распада оставаться благородным,
внести в опостылевшую и ставшую самопародией историю соль.
   Ну кто еще таким дуриком входил в литературу? Теперь, после Терца, мы
знаем - кто. Так что путь проверенный, хотя и чреватый. Зато - по стопам
несомненного единомышленника, брата по цеху задорному. У того рифмовались,
шли как синонимы "воля" и "доля". Что ж, под таким равенством подписывается
и этот: освобождение через то самое "у-вэй", недеяние, которое единственно
позволяет идти по земной жизни спокойно - ни за что не держась. Это -
по-пушкински. Это - тот самый пресловутый "буддизм", который впервые
приметил в русской литературной традиции еще Мелькиор де Вогюэ, и который
упорно шьют Пелевину нынешние господа критики.

                                  *  *  *

     В пелевинской прозе царит та самая атмосфера благосклонности, которую
порождает ровная любовь ко всему, о чем пишешь. Он вселенски доброжелателен
- в лучших традициях пушкинского пофигизма. ет более нелепого и
бессмысленного обвинения, чем обвинение Пелевина в унылости, боязни и
неприятии мира и прочем же подобном, - а ведь именно в этом критики
пытаются его уличить! ет уж - именно приветливость автора к изображаемому -
причина того, что пишет он едва ли не обо всем - и обо всем легко и точно.
о - именно легко! И - именно легкая приветливость, скольжение, но не
привязанность. Пустота. То самое качество, которое ужаснуло в юном Пушкине
проницательного Энгельгардта и за констатацию которого Абрам Терц был
громогласно и всенародно заклеймен русофобом и пушкиноненавистником.
Однако, чтобы любить всё, следует уметь любить не в частности, не
предметно, а вообще. То самое, о чем у Пелевина сказано: "Любовь, в
сущности, возникает в одиночестве." И - у него же : " - Чья любовь? -
Просто любовь. Ты, когда ее ощущаешь, уж не думаешь, чья она, зачем,
почему:" При этом полностью в силе пушкинское "ет истины, где нет любви" -
ибо объективность, нынче, как и тогда, достигается ровным расположением,
проникновением в природу любой вещи. Однако - именно любой! Быть
беспристрастным как судьба - тем более, что о ней только и пишешь. Порой
это приводит к любовному описанию заведомого негодяя - что вполне одинаково
выводило из себя критиков Пушкина и злит ныне критиков Пелевина. Что ж, все
течет, однако мало изменяется:
      Как Пушкин смотрел на поединок сразу с обеих сторон, "из ихнего и
нашего лагеря", так и Пелевину как-то несолидно было бы стать на чью-то
сторону - и в описании перипетий 19-го года, и - в 91-м. Что за разница с
точки зрения вечности?! За то его и бьют, в частности: вот, мол оправдывает
каких-то там палачей Гражданской войны. ехорошо, мол. Стыдно. Та же история
- с пугачевскими лихими ребятами (тоже палачами), любовно описанными
прозаиком Пушкиным.
     Так что сие сердце так же холодно и пусто, в нем так же нет ни любви,
ни религии. Во всяком случае - в том понимании, каковое вкладывают в эти
слова энгельгардты. И, по-своему, они ведь правы. А как иначе писать? Разве
что школьная характеристика и получится: Если же хочешь о мире - так ведь
это сколько надо вместить! Отсюда и рецепт, коротко и ясно сформулированный
Терцем: "Пустота - содержимое Пушкина". Куда уж дальше - в поисках
совпадений! Пустота...
    И эта самая способность Дон Гуана вкладывать всего себя в каждую новую
страсть - она возможна лишь при опустошении, освобождении от материального
и инертного. Человек на это неспособен, тут нужен некто бесплотный, вроде
фигурки принца на экране. А человек - он ведь так и прыгать-то не умеет:
    Так что - осторожнее! Да, эта ровная беспредметная любовь обратила на
время автора в его героя. о - не увлекайтесь - перед нами мардонг, или
жилец епала, может быть - долины барона Юнгерна. о - не человек. Тот
остался - в лучшем случае - у экрана монитора. И , как бы улыбаясь, жмет на
курсорные клавиши (иногда - вместе с "shift").Впрочем, и это, как сказано -
в лучшем случае.
     А порой и останавливает действие-игру, заставляет неживого героя (а
говоря прямо - труп) замереть в заданной позиции, гальванизирует его. Вроде
мертвой царевны, мардонга или годуновского кровавого мальчика. Впрочем,
сохраняя за ним право двигать событиями, целыми пластами исторического
бытия. И это появление мертвого тела, или - просто смерти как таковой -
вносит в текст энергию и динамизм, служит катализатором действия.Так что
мертвецы едва ли отличимы от живых: они и сами-то часто путаются. А стоит
задеть хрустальные качели - готовы ожить - на время, конечно, для читателя.
С перепугу можно подумать, что это назойливые критики, упорно требующие от
автора заполнить его внутреннюю пустоту полезной просветительской работой,
приходят, зомбифицированные, под окно его дома. Ведь не могли же они - те,
писаревского времени - так долго сохраниться, это ж , почитай, полтора века
прошло. Столько даже курилки не живут! евольно подумаешь: рано сделали
музей в Алексеевском равеллине, вон еще сколько реалистов кругом ходит. И
ведь не те нынче времена, не рахметовские - купаться критиков не заманишь,
а в бассейне - там и захочешь, а утонуть не дадут. е говоря уже о такой
экзотике, как серебряные пули и прочее подобное :
      Однако - нет. Это не они, не критики. И даже не бедняга Писарев. Они,
как ни странно, для этого слишком живые, привязанные. аполненные. Чем? у,
кто - чем: ет, все эти мардонги, эти "жители епала", все эти юные пионеры,
только что принятые в мертвецы - всё это только один человек - сам автор.
Ибо только он и может быть достаточно пуст - и чтоб живым сойти с поезда, и
чтоб выписаться из больницы - и всё прочее подобное. Во всяком случае - он
склонен к этому стремиться. С того и пишет - сублимирует: Потому-то
мертвечина в творчестве подробных авторов не слишком страшна и даже мало
привлекает наше внимание: впечатление перекрывается узнаванием. (Героиня
"Вестей из епала" видит же, глядясь в зеркало, след протектора на
раздавленной груди. у так что? и ее, ни нас - читателей, это не беспокоит.
Умерла так умерла:)
       Легкости восприятия, конечно, способствует и явная
безответственность автора в отношении так называемых фундаментальных
доктрин - будь то "буддизм" или что-то монотеистическое, "из нашего". А
стань Пелевин пофундаментальнее, мы бы застряли на первой же странице. По
счастью, здесь действует пушкинско-пофигистский лозунг: "чему-нибудь и
как-нибудь", что в сочетании с легкостью сообщает прозе эффект эскизности и
мелькания по верхам. При всей разносторонней образованности, у Пелевина -
склонность пользоваться для примера тем, что близко лежит. Цыпленок, кошка,
жук с сынишкой:Крошечный эпос. Ибо - какая разница-то? Идеям всё равно, к
чему быть примененными.А мир - он и вообще лишь предлог.
     С другой стороны, дотошность по мелочам , которая - якобы лишь гарнир
к некой генеральной мысли - вовсе и не означает присутствие вообще чего
либо сверх. Порой в прозе Пелевина внаглую отсутсвует "главное", и речь
почти целиком сводится к антуражу. а первый взгляд. Эта беспредметность
обижает уважаемых наших критиков: о чем им-то писать, когда сам автор ни о
чем пишет?! Ту всё в точности по Кэрроллу: каким надо обладать острым
зрением, чтобы видеть ничего! у вот сказал бы автор прямо (бог с ним - хотя
бы косвенно) - к чему он нас призывает - мы бы, может, дружно объявили его
творчество каким-никаим измом .
    Впрочем, почему Кэрролл? Вот есть и куда более близкое - не только по
времени! - у Бродского:

  ":грызя ноготь, смотрит, объят покоем,
  В то никуда, задержаться в коем
  мысли можно - зрачку нельзя:"

     Однако даже и та мысль, которую автор регулярно поручает то книге, то
письму, то репродуктору - любому второму плану, - движется отнюдь не по
прямой, а скачками и редко вообще достигает хоть какого-то пункта
назначения. Так, эскизы, наметки. Догадайся, мол, сама. Кредо такое -
учебная сказка называется. Учебная! Только не от слова "учебник" - где все
подано и разжевано, а от другого: - пришел? - учиться пришел? - что ж, вот
тебе мысль, можешь ее думать: Только не пугайся, если мысль эта на
протяжении расскзаа будет подменена другой, пятой, десятой, так что к концу
забудется, о чем говорилось в начале. Впрочем, перечитатывать не только не
возбраняется, но и рекомендуется. Учебная - литература-то. В хорошем
смысле. Это ведь еще Стругацкие начинали: сюжетом завлечь, а там, уже
внутри - подбросить в том или ином количестве и мысль. А что делать - без
игры скучно, дети не идут - обучение-то факультативное, это вам не
первоисточники конспектировать - тут только добровольцы. Так что правильные
читатели Пелевина - это не все учащиеся вообще, а лишь прошедшие школу
предыдущей ступени. В идеале - кого-то из Учителей. Тех же Стругацких,
например: Их, учащихся, не шокирует кажущаяся банальность внешней оболочки,
а порой и бессодержательность. Как и ее контраст с избытком мыслей,
сообщаемых полунамеками, вскользь, порой - просто на уровне созвучий.
("Язык мой враг мой: всё ему доступно, / Он обо всем болтать себе
привык!..")
     С эдакого подхода к изображению жизни не спросишь, как с соцреализма
(и прочих измов) - а где вот тут у вас показаны насущные проблемы нашего
непростого времени. Он ведь в кусты уйдет - отговорится ( в лучшем случае)
на том же языковом полушуточном уровне: дескать, какое это еще такое ваше
время, шутить изволите, время у нас у всех одно и несет оно нас всех
одинаково. Куда? Да известное дело, куда. К взорванному мосту:(Или, по
Бродскому: "Видно время бежит, но не в часах, а прямо. / И впереди,
говорят, не гора, но яма.")
      От такой позиции - и обилие готовых решений, читай - штампов: лишь бы
только проворнее оттараторить эти необязательные штрихи, антураж весь этот
вещный - липкую грязь декораций. Меньше и запачкаешься, не вникая.
Вскользь. А Пелевину есть куда торопиться - сколько еще мыслей оставлено
без внимания - почитай, всю мировую мудрость прозевали, сидя в своём
коконе. И, раз уж взялся за такое дело, как обучение - надо хоть немного
подтолкнуть прогресс, раздвинуть как-то рамки. Тут уж, знаете ли, не до
тонкостей жанровой иерархии и прочих установленных правил писания. Скорее
наоборот: Пелевин вряд ли написал бы "Чапаева и Пустоту", если бы не знал,
что так писать нельзя. Все эти прозаизмы на грани фени, вся эта игра в
псевдоистроизм в одежде анекдота в большой степени строились как
недозволенные приемы, рассчитывающие шокировать публику. "равоучительный и
чинный" роман - не только времен исторического материализма, но и новейший
- отправная точка для пародии Пелевина. Ибо он пародирует не конкретный
жанр, но вообще литературу как таковую - голосом молодой веселой жизни. е в
смысле банального ниспровержения ("до основанья, а затем:") - как это
приписывают постмодернизму. апротив! Толкая читателя в будущее, Пелевин
откачивается назад, в прошлое - истинное, глубинное. а его губах играет
архетипическая улыбка. Как у достославного черно(бело)го барона Юнг(ерн)а.
     Сказанное, конечно, вовсе не означает отсутствия у автора чувства меры
или, тем паче, вкуса. Основы никуда не деваются, и никто их не отменяет и
отменить не в силах. Только это не те милые совковому сердцу основы,
отсутствие которых в пелевинской прозе так обижает многих господ критиков.
Отнюдь. А это, прежде всего, стремление к порядку, покою и равновесию - в
широком, разумеется, смысле. (А не это , привычное "буду делать хорошо и не
буду плохо" - какое уж там равновесие - без "плохо":) И в этом устремлении,
в этой позиции - мера, позволяющая всегда оставаться в рамках вкуса - даже
в безумных плясках аллегорий и анекдотов. Вселенная пропорциональна,
периодически обустроена и основана на правильном ритме. е нашими жалкими
десятками лет ее мерить. аше дело - ритм слушать и ему соответствовать. А
вот это вот неистребимое: "природа - лаборатория, а человек - работник" -
нет, это не для художника: зачем ему лаборатория, что он, химик что ли?
     Ощущая и принимая временность, фрагментарность вещной жизни, художник
естественным образом приходит к мышлению отрывками. Все эти маленькие
трагедии из жизни насекомых, другие повести, сами составленные из замкнутых
и самодостаточных новелл, все эти обрывы на полузвуке - всё это отсюда. И
вот как раз такое, лоскутно-незаконченное миропостроение и приводит при
чтении Пелевина к ощущению истинности и полноты бытия. Это - реализм в
самом, может быть, глубоком смысле. Что, кстати, является, скорее, побочным
эффектом творчества и вызвано не столько желанием автора, сколько его
легкостью и всеприятием по отношению к окружающему. Что же до идей, каковые
он как бы предает в своем творчестве (если тут вообще возможна подобная
постановка вопроса), то они в точности этому ощущению полноты жизни -
противоположны. Об этом, впрочем, в свое время.
      Пока же вернемся к лоскутности. Здесь, вплотную - и еще одно,
родственное свойство. Что-то вроде покадровой съемки вместо кино: многое в
творчестве Пелевина статично. Он не просто не любит пресловутый "экшн", он
упорно и последовательно его бежит. Куда более похожи его произведения на
"живые картины", на скульптурные композиции. Тем ярче на этом
вяломеняющемся фоне вспыхивают кульминационные, динамические эпизоды,
вызванные прорывом из неподвижности, неизменяемости кокона - во что-то
внешнее, новое, как бы более настоящее. Вроде мира чистых красок и
безграничного - на первый взгляд - пространства за разбитым стеклом
комбината имени Луначарского. (" - Летим! - заорал Затворник, теряя всю
свою невозмутимость:") А основной мотив чаще статичен. Герои заняты не
столько действием, сколько осмыслением. А то и вовсе им одним: действие им
разве что мерещится. Снится. И лишь в редкие минуты откровения этот едва ли
не вечный сон способен смениться бегом, полетом, любым движением - от
статуи - к человеку. Для этого, однако, требуется не просто решимость или
иные свойства киногероя. Для этого потребно знание - знание того, что
происходит на самом деле. Хотя, конечно, никакого "самого дела" и нет. о
понять главное - понять, что реальность, окружающая героя - не такая уж
единственная и незыблемая - это герою не возбраняется. Только один шаг,
однако - шаг в сторону понимания. Он-то и знаменуется у Пелевина сменой
покоя - движением. Даже в том случае, когда чисто формально дело обстоит
наоборот - как в "Желтой стреле".
     В этой же плоскости лежат и метаморфозы, к которым автор прибегает с
таким нескрываемым удовольствием: они знаменуют собой ключевой для Пелевина
процесс - освобождение. Каковое , конечно, невозможно без отрыва от
привычного стереотипа - тела, способа передвижения, вИдения мира. Последнее
- отказ от стереотипного вИдения - желателен не только для героев:
      В указанном смысле все без исключения персонажи писателя - немного
куколки. Мардонги, статуи; эдакие роденовские задумавшиеся. Они не живут, а
обыгрывают пережитое в себе, пытаются остановить ускользающую ткань бытия.
Сие, впрочем, свойство искусства вообще. Просто здесь это - особенно
отчетливо.
      В воспоминании, в возвращении к пережитому и передуманному
(приснившемуся) - мания Пелевина и его кредо как режиссера своих
постановок. Его лучший рассказ о любви - не любви в собственном смысле
посвящен, и даже не "любви вообще", а переживаниям по ее поводу, опыту
души. Текст уводит вглубь души, замутненной на поверхности ропотом
житейских волнений, и вырывает из небытия совершенный и незаменимый уже
ничем и никогда образ - ику. Мы испытываем вслед за автором печаль свидания
с воскресшим и узнанным через века чувством, которое теперь перестает быть
чем-то преходящим и обретает черты памятника, получая тем самым право
называться таким высоким словом - любовь. (Это, впрочем, прерогатива
комментатора - произносить высокие слова. Автору опуститься до такой
степени не позволит ни его вкус, ни самоирония.)
      "Так исчезают заблужденья
        С измученной души моей,
        И возникают в ней виденья
       Первоначальных, чистых дней."

   Первоначальных: Детского, что ли, или глубже - невоплощенного,
дочеловеческого, замладенческого состояния. Во всяком случае, цель - именно
там. Картинка та существует заранее, до всякого акта творчества, дело же
художника - лишь отыскать соответствие забытого фрагмента и чего-то в себе,
то есть - припомнить. еудивительно, что при этом его упрекают во
вторичности. о не создавать же новые архетипы!..
  Подобная позиция автора во времени (а точнее, вне времени), похоже,
действительно дает ему свободу от социума. В частности, избавляет от
необходимости изображать из себя эдакого писателя - со всем, что входит в
этот джентльменский набор: от "встреч с читателями" до выстраивания образа
жизни под имидж. И сколько бы ни стремились читатели - и почитатели и
неприемлющие - сотворить из Пелевина первые - кумира, а вторые - страшилку,
он успешно избавляется от соблазна приписывать себе-человеку импозантные
повадки Поэта. Будь то экстравагантный наркоман-глюколов или дзенский
мастер. Хотя именно так и поступают романтики всех времен и пошибов: в их
сценическом реквизите всегда наготове амплуа и маска к нему. Писательство
ведь уже само по себе - нечто необыкновенное, зрелищноподиумное. Однако
Пелевин поступает по-иному - как и его великий предшественник, он рассекает
единого человека-поэта пополам, оставляя человека вовсе без сценического
реквизита, во всей его обыденной простоте. И человек отвечает художнику
спокойной деловой благодарностью - снабжая материалом из своего окружения.
Что и помогает тому легче находить язык общения с паствой. О,
пардон-пардон, с читателями, я хотел сказать:
      И в полном соответствии с терцевской схемой можно сказать: не был бы
один из них, "половинок" Поэтом - второй не мог бы быть назван "всех
ничтожней". Баланс. Вуалировать эту трактовку извинительными или
обличительным интонациями (разница не велика), подтягивающими человека к
Поэту, значит разрушать волю писателя в кардинальном вопросе. Ибо не
придирки совести, не самоумаление и не самооправдание слышатся в его
учебных сказках, но неслыханная гордыня - да, та самая, возможная лишь с
вершин творчества, внепространственного и вневременного, столь
отвлеченного, что ему воистину безразлично, какой материально-вещный
предлог избрать для привязки к этому миру - будь то мыльный сериал,
компьютерная игра или идеи "восточных" и иных философов. (":людской
чуждается молвы:") . В этом, конечно, и трагедия художника - человека,
способного лишь стремиться в направлении к описанному состоянию души, но
никак не приблизиться к нему реально. Человека, может быть, как никто
способного осознать ничтожность своей грешной и связанной земной ипостаси,
- ибо ему дан - в моменты священного служения - иной ракурс - взгляд извне.
Это, собственно, ведь и есть определение творчества:
    Вот как об этом расщеплении души - на описанное и реальное - у
Бродского: "Рано или поздно - и скорее раньше, чем позже - пишущий
обнаруживает, что его перо достигает гораздо больших результатов, нежели
душа. Это открытие часто влечет за собой мучительную душевную
раздвоенность, и именно на нем лежит ответственность за демоническую
репутацию, которой литература пользуется в некоторых широко расходящихся
кругах ... о даже если эта раздвоенность не приводит к физической гибели
автора или рукописи, именно из нее и рождается писатель, видящий свою
задачу в сокращении дистанции между пером и душой."
     Пелевин, кстати, всех этих , как говорится, мук творчества, и не
скрывает. И , чем позже, тем больше о них склонен говорить: "Впрочем, я
никогда особо не понимал своих стихов, давно догадываясь, что авторство -
вещь сомнительная и все, что требуется от того, кто взял в руки перо и
склонился над листом бумаги, так это выстроить множество разбросанных по
душе замочных скважин в одну линию, так, чтобы сквозь них на бумагу вдруг
упал солнечный луч." ("Чапаев и Пустота")
      Как и во всех случаях истинного служения, здесь - раздвоение. Shisus.
И - на земле живет и томится, слоняясь часто без дела, вполне нормальный
автор, сын своего времени и социума, лишь иногда впадающий в экстаз
прикосновения к абсолюту. Он знает за собой тайну этого помешательства и
хотел бы назвать ее на человеческом языке, подыскать аналогии в
общепонятной речи. у, скажем, что-то из биографии - реальной или
вымышленной. Абиссинские корни. Монгольская кровь. Какие-нибудь игры в
латино-индейцев и их органическую химию. Мифотворчество: еважно - все равно
дело от этого никаким образом не движется, ибо корень того помешательства
никак не здесь. И лишь некие технические детали - ум, информация, умение
находить радость в играх с языком - способны оказать помощь страждущему. о
- именно и только помощь. Корень же болезни, повторяю, - вне.
    Однако, поиски в реальности точек соприкосновения - налицо. В
частности, долго мучившую нас проблему "Восток и Россия" ("Запад есть
Запад, Восток есть Восток" и так далее), Пелевин разрешил уравнением
"Россия есть Восток". (е так, как Блок со своими "Скифами", а по-своему, но
- в подобном же ключе). А вместо Петра Великого - в качестве
тотемно-виртуального предка Поэта - как-то незаметно подставил нам
Чингисхана - примерно так же, как вместо ординарца Петьки из
фильма-анекдота - серебряно-фанерного поэта Петра Пустоту. Что ж , это и
понятно - писатель-то из Монголии:
       Если же говорить о пресловутом одиночестве героя, и если в этом
смысле Пелевин чем-то походит на потомка , то - на потомка не столько
абиссинца Ибрагима (или, как сказал бы Синявский, Абрама) Ганнибала,
сколько - шведа Лермонта: ":и не от счастия бежит" . Точно, не от счастия.
е "от", и не "к". Просто - бежит. Будто в бурях есть покой!.. у, или вот
это еще: ":забыться и заснуть. о:" Именно: но! е холодным сном могилы, а
как-нибудь вот эдак, чтобы вырваться из этого круга: Ага, из него.
      Так что традиции классики налицо. Если только, конечно, не принимать
за таковую исключительно творения буревестников революции или,
наоборот(?..) кого-нибудь из графов Толстых:

                                  *  *  *

       Еще немного об ассоциациях с Блоком. Скажем, на материале "Чапаева и
Пустоты". Концовка. у, здесь любой вспомнит "Двенадцать", особенно
последние слова . И , еще шаг - вслед за блоковским Христом - апостолы.
Если не все двенадцать, то, как минимум Петр (Первый? Пустота?..) Скажем,
вот так: Учитель (раби) Чапаев и его твердокаменный апостол - с ключами от
Пустоты. Взятыми, понятное дело, из кармана проводника:
    В этом смысле многое в прозе Пелевина  - начиная с "Затворника и
Шестипалого" - содержит  помимо очевидных событий и ассоциаций тему
учителя-одиночки в истолковании , приближенном к судьбе писателя.

  - Это традиция.
  - А кто ее придумал?
  - Какая разница. у, я. Больше тут, видишь ли, некому.

    Ты спрашиваешь про одну из глубочайших тайн мироздания, и я даже не
знаю, можно ли тебе ее доверить. о поскольку, кроме тебя, все равно некому,
я , пожалуй, скажу.

  - Непонятно. Где ты это слышал?
  - Да сам сочинил. Тут разве услышишь что-нибудь, - сказал Затворник с
неожиданной тоской в голосе.

  - Ты же сказал, что это древняя легенда.
  - Правильно. Просто я сочинил ее как  древнюю легенду..
  - Как это? Зачем?
  - Понимаешь, один древний мудрец, можно сказать - пророк (на этот раз
Шестипалый догадался, о ком идет речь) сказал, что не так важно то, что
сказано, как то, кем сказано. Часть смысла того, что я хотел выразить,
заключена в том, что мои слова выступают в качестве древней легенды.
Впрочем , где тебе понять:

   Как видим (и это - не обязательно в "Затворнике и Шестипалом"), у
Пелевина присутствует эта вечная тема в поэзии нашей - тема Пророка в
пустыне. Или - на берегу пустынных же волн:
    (Отвлекаясь, замечу к слову, что в пелевинском творчестве есть
напрашивающаяся игра. Что-то вроде "найди ключевое слово на букву "П"".
Сама фамилия писателя. Пустынник. Пророк. Принц. Петр. Пустота. Еще один
Петр - Петрович из "Тарзанки:е говоря о "внешних": Пушкин, Поэт. Читатель
может по желанию продолжить: )
  Вообще, пророк (учитель) и человек социума (слушатель) соотносятся в
пелевинском творчестве как две реальности, часто совмещенные в одной
материальной ипостаси. Как некто, одновременно сидящий за клавиатурой и
бегущий на экране компьютера - и не знающий сам, есть ли некое "на самом
деле" вообще. И кто "на самом деле" кому снится - Чжуан Чжоу бабочке, или -
она Чжоу. И - в этом смысле - все творчество Пелевина об одном - о
непрекращающейся попытке проснуться. Живым сойти с поезда. Вырваться на
свежий воздух:
  Когда же волны УРАЛА всё смывают и заравнивают, на земле остается один -
нет, двое в одном лице - Учитель и Ученик.
  И, как Пушкин рассек и развел себя в лице Петра и Евгения, так и Пелевин
сделал то же, и не раз: в лице Затворника и Шестипалого, Хана и Андрея,
Чапаева и Петра. Особо отметим, что в последнем случае поэт- отнюдь не в
роли Учителя - наоборот. Ибо литератор в расстановке фигур по Пелевину -
все же еще не "оттуда", он - здешний. И может лишь стремиться и искать, но
никак не знать ответы на вопросы типа "куда" и "как". Сам же Учитель - он
вовсе не человек, а только так - прикидывается иногда, для простоты
общения:
   "-Моя фамилия Чапаев, - ответил незнакомец.
    -Она мне ничего не говорит, - сказал я.
    -Вот именно поэтому я ей и пользуюсь.
    В еще большей степени это же относится к черному барону, к ночному
попутчику героя "Тарзанки" и прочим подобным персонажам, стоящим к
человеку спиной, всем существом своим - вне.
     Что же до литератора, то сие - как в ученике, так и в учителе - просто
от безысходности в попытках как-то адекватно объясниться:
               " Я не пишу стихов
                и не люблю их.
               Да и к чему слова,
               когда на небе звезды!"
  И если что-то от поэтического экстаза есть в произведениях Пелевина, то
это - лишь знак прикосновения к абсолюту, ощущение слабой тени его в душе.
о - лишь стремление, мечта во сне. Ибо реальное соединение с конечной целью
(ежели таковая имеется) означало бы погружение в восторг и творчество уже
дионисийского образца в изначальном его, хаотическом качестве, то есть - в
состояние, которое никак не может быть ни описано, ни вообще передано
адекватно. Хотя и хотелось бы: "Знаете что? Возьмите экстаз и растворите
его в абсолюте. Будет в самый раз."
    Однако понятно ведь, что эти начала столь же соединимы, как бронза (в
языковом выражении - "медь") - символ незыблемости во времени и
пространстве, - и "всадник" - начало противоположное, динамичное во всех
смыслах. Столь же - как Аполлон и Дионис. у, или, если угодно - Аристотель
и Платон.
    В противоборстве человека и Стихии у автора "Медного вадника", как
известно, человек полностью вытесняется - как инородное поэзии тело. Вполне
аналогично и в аллегориях Пелевина - той из ипостасей, которая тяготеет к
материальному миру, нет места в окончательном раскладе концовки. Так что
выбора у героя (точнее - у действующего лица) фактически нет: или найти
вариант бегства, или исчезнуть вместе с иллюзорным миром и быть
похороненным тут же - ради Бога. Спрашивается: сочувствует ли Пелевин
Шестипалому и прочим идущим ощупью среди липкой грязи вещного мира? Еще бы!
Если он себя, свою человеческую мечту и мелкость переехал и обезвредил в
этих героях! о, сострадая, он беспощаден. Как и всякий художник, когда дело
касается искусства, он жесток к человеку. А не путайся! Отвали.
      "-:И вот когда я думаю, что он тоже умер: И что вместе с ним умерло
      то, что заставляло его так поступить:
      - Да, -  улыбаясь,  сказал Затворник, - это действительно очень 
печально."
     Дистанция, позиция видящего лишь фигурку на экране монитора, позволяет
Пелевину следить за ней с зоркостью, невозможной, немыслимой для автора,
отождествляющего себя с человеком, трезво взвешивая все pro и contra и
создавая в общем нелестный и неутешительный портрет. И, тем самым, вызывая
на себя обвинения в холодном бездушии и мизантропии. Что ж, старая сказка:
"Проникнутый тщеславием, он обладал сверх того еще особенной гордостью,
которая побуждает признаваться с одинаковым равнодушием в своих как добрых,
так и дурных поступках - следствие чувства превосходства, быть может
мнимого." ( Тем, кто давно не перечитывал Терца, напоминаю: "он" скорей
всего здесь - автор.)
  Остался шаг в этом направлении, и мы приходим к еще одной общей
особенности данного типа художников. Речь идет о постепенном искоренении
"умственных" попыток писать хорошо - в любом техническом смысле этого
слова. Ибо, если от ума, то - не литература. А если оттуда - правь, не
правь - как надо все равно не получится. И это - тоже от гордыни, от
взгляда извне. Парадокс, но именно присутствие, невымарываение несерьезных,
балаганных (да еще порой и спустя рукава отредактированных) кусков - наряду
с добротно отделанными эпизодами - именно это и есть доказательство
истинного дара. В точности как и у Пушкина: автор никаким образом не
стремится доказать кому бы то ни было свой "уровень". Он уверен в себе и
так:
      Как уст румяных без улыбки,
      Без грамматической ошибки
      Я русской речи не люблю.
      Быть может, на беду мою,
     Красавиц новых поколенье,
     Журналов вняв молящий глас,
     К грамматике приучит нас;
     о я :какое дело мне?
     Я буду верен старине.

  И это, хотя бы интуитивно, хотя бы отчасти чувствуют критики - и
раздражаются. Еще бы - ведь если бы он писал только плохо - все было бы
просто и ясно. Они б его мазнули грязью - мимоходом - и забыли. о тут-то!..
Тут явственно виден и талант. А значит - и пренебрежение к их - их! -
мнению. Как? Выходит, они - не в счет?! А точнее - нужны лишь на случай
работы с бездарностями - не выше уровня сандалии - а одаренный - он сам по
себе. Это уже не просто уменьшение аудитории у литературной критики,
каковое и само по себе - по точному злому замечанию атальи Ивановой - уже
породило новый критический жанр - ворчалки. Это куда как хуже: не то что
там какому-то массовому читателю стало не до критики. Тут, похоже, и
писатель появился какой-то к ней равнодушный. е отрицающий или спорщик
какойнибудь - с теми еще как-то можно было "работать". А именно что
равнодушный. Пофигист.


  Драматургическое выражение этой авторской гордыни особенно выпукло - в
ситуациях самозванства, хлестаковщины. В "Затворнике и Шестипалом" это -
эпизоды с обожествлением заглавной парочки в последнем их социуме. Здесь,
как нигде, искрометный, не ведающий запретов пелевинский юмор дает себя
знать . е представляю человека, способного удержаться от хохота при чтении
"боговдохновенных" монологов Затворника. Вот это вот "Ей, господи" - не
просто очень смешно. В этом - вся злость истинной сатиры, сатиры наивысшего
сорта - ибо вызвана она к жизни стремлением освободиться самому - от этого
вот, высмеиваемого. В "Принце Госплана" такое место - диалог героя с
охранником на седьмом уровне, принимающим его за скрытого учителя. Да мало
ли еще примеров! Главное - очевидная параллель с точно подмеченными Терцем
пушкинскими метаморфозами. Самозванцы!.. А кто такой и Пелевин, если не
самозванец? Пророк, учитель?? Самозванный учитель. С каких это пор учителя
работают в одиночку? Самозванцы - да, всегда. Сами , на собственный страх и
риск назвались , и сами же знают, о чем никто не должен догадываться: что
никакие они не Пророки, а это так, к слову пришлось. И если у Поэта -
Лжедимитрий, Пугачев и подаренные Гоголю Хлестаков и Чичиков, то у Сатирика
- свои метаморфозы, но подобного же толка: "апостол" Затворник в
сопровождении "говорящего с богами" Шестипалого, маевщинник и "шпион" Иван
Померанцев, "революционный поэт" Петр Фанерный. о и - иначе - метаморфоза
как излюбленный прием, способ наведения думающего ученика на параллели:
животные, которые на самом деле не животные, все эти муравьи, бройлеры,
попугаи. И даже любовь к:, которая , оказывается, вовсе и не к.., а именно
что просто любовь. Та самая, которая, в сущности, возникает в одиночестве.
И которая - что-то вроде любви:А как на такие заезженные темы говорить да
еще и заставить взглянуть на них как-то по-новому, если не с помощью
подмен-обманок-метаморфоз? Да и понятно это - для нашего человека, с нашим
традиционно техническим образованием, вдруг подавшегося в затворники. Все
люди - как люди, и вдруг - Пелевин. Кто позволил? Откуда взялся? Сам. Ха!
Сам?! Попробуй-ка тут - если ты критик от литературы великой - не
возмутись. Самозванец же! Люди , пробираясь хоть к подножию пирамиды,
прилагают горы стараний, тогда как Самозванцу готовые к употреблению
золотые яблоки сами падают к ногам. ("Всё за меня: и люди и судьба").

                                  *  *  *

    Стоит заговорить о метаморфозах в творчестве Пелевина, - и тут же
приходится отвлечься от параллели с Поэтом и вспомнить о другом - тоже из
пантеона великих - о Сатирике. Ведь, если у Александра Сергеевича все эти
превращения и самозванства - глубинная суть, то у Михаила Евграфовича -
буквально способ работы: инструментарий и мастерская. Басня! Что может быть
более надежного, проверенного и обжитого в русской традиции - на все те
случаи, когда надо намекнуть. Едва ли еще в какой-нибудь культуре так
прижился и стал своим этот древний философ-шутник - Эзоп. Еще бы - нигде и
условий для подобного отождествления так долго и тщательно не создавали:
сочетание тоталитаризма во всех мыслимых проявлениях с упорным
культивированием интеллигенции: И так - два века. Удивительно еще , что их
- эзопов наших - сравнительно мало в истории литературы. Только и всего,
что каждый второй:
    Итак, Салтыков-Щедрин. В поисках предельной лаконичности, возьмем гдето
поближе к манере Синявского. Вот. Петр Вайль и Александр Генис, "Родная
речь":
   " Гиперболы Щедрина не нуждаются даже в контексте, не говоря уж о
комментарии.
    Естественно, что лучше всего это заметно в щедринских сказках. Они
построены на постоянной игре условного мира с настоящим. Обильные
конкретные реалии разрушают прямодушную аллегоричность текста. Эзопова
словесность обзаводится своей, самостоятельной, независимой от цели автора
жизнью.
   Вот эта, казалось бы, неуместная точность подробностей придает сказкам
Щедрина обаяние изящного юмора. Здесь его обычный сарказм соседствует с
романтической иронией, возникающей на месте взорванного басенного жанра.
  :сатира, густо замешанная на философии. Обычно авторы такого рода
произведений исследуют какой-нибудь грандиозный, но дурацкий проект. У
Щедрина такой проект - история:Подробный комментарий, указывающий
на соответствие между Глуповым и Российской империей, только затемняет
главную мысль писателя. Щедрин высмеивает историю, а не российскую
историю
  И все же он, сатирик, не мог отказаться от поисков решения. Сатира -
перевернутая утопия - вечно искушает ее автора заняться не своим делом;
конструировать положительный идеал:
  Животные тут не только олицетворяют пороки и добродетели. "Зоопарк"
Щедрина, все эти волки, пескари и зайцы, ведут и свою нормальную, не
условную жизнь. е зря писатель штудировал Брэма.
  Причем, самое интересное в сказках, как всегда у Щедрина, происходит на
стыке -реального и басенного плана.
    Биологическая достоверность щедринских оборотней отражает их
двойственность: они подчинены не только уродливым закона цивилизации, но и
законам природы. Более того, общественные законы отражают естественные:
   Сатира живет долго только тогда, когда позволяет себе забыть, что ее
породило. "Веселый" Щедрин работал с вечным материалом - юмором, гротеском,
фантастикой. Щедрин "серьезный" так и остался фельетонистом "Отечественных
записок".
    Сказать лучше, или сказать короче - о Пелевине, конечно - я бы не
взялся. Проще цитировать. А уж читателю остается только заменить одно имя
другим:

                                  *  *  *

    Вернемся, однако, в игру, правила которой заданы Абрамом Терцем. О чем
бишь мы там? Да, о метаморфозах - главной сути творчества писателя: Басня,
гротеск, анекдот. И - философия. Травести:
  Даже в предельной точке фарса Пелевин нигде не переигрывает (что,
казалось бы, неизбежно в такого направления пьесе), но выявляет свою высшую
природу, отчего его довольно простоватая манера приводит всех в изумление.
Остается только удивляться, как органично воспринял писатель вкусы балагана
и анекдотического всеотрицания, столь чуждые уходящей эпохе - эпохе,
характеризуемой какими угодно терминами, но уж никак не легкостью и не
весельем. К навязшим уже в зубах жалости и ужасу пелевинская манера, не
задумываясь, добавляет смех - чем и дополняет до гармонии известную
пушкинскую формулу струн народного воображения.
     И если сравнение столь разных - абсолютно во всех, казалось бы,
отношениях - авторов, как Пушкин и Пелевин, все еще вызывает недоумение,
возможно вас, уважаемый читатель, немного смягчит следующее:
   "Мне снилося, что лестница крутая
     Меня вела на башню; с высоты
     Мне виделась Москва, что муравейник;
     Внизу народ на площади кипел
     И на меня указывал со смехом,
     И стыдно мне  и страшно становилось:"
    В этом  "совпадении" мало удивительного: Пушкин ведь и  в самом деле
"наше всё", и куда ни кинь - от тут как тут. И все же совсем не обратить
внимание трудно - очень уж хорошо Поэт задал тему для Сатирика.. ичего не
скажешь - ай да Пушкин:И смех - но и жалость, и ужас. И муравейник:
аше всё.
    Вот и критика, и ярлыки, доставшиеся на долю Поэта так и кочуют от
одного его ученика и продолжателя к другому: все эти "не то, не так, не
такой". у, разве что терминов новых поднапридумали. Модерн, постмодрен: (а
подходе уже и что-нибудь позаковыристее, турбопостмодерн, что ли? Или мета-
?..) А суть-то всюду едва ли не одна-единственная: не так! е туда!
еправильно! И вообще - мало, мол, зовет и ведет. е помогает ни строить, ни
жить. Слишком его искусство чистое. Искусство ведь по-прежнему стоит в
подозрительно отвлеченном по отношению к жизни отношении. А тут еще эти
добавки: то чистое, то - вдруг - постмодернистское. Да искусство ли это?
Бывает ли оно отвлеченным, оторванным? Свободным? икогда. е одно так другое
его связывает. А устремления художника - это, извините, дело другое.
Хотеть, как говорится, полезно. Взять того же Пелевина. Совок высмеивал?
Идеи индивидуализма нес? Социум отвергал? А о любви - притом еще о самой
высшей - кто?.. Где же - отвлеченное?!?
   Не ответит автор. Разве что сошлется на великое  - непререкаемое:

    "Поет он для забавы,
     Без дальних умыслов, не ведает ни славы.
     и страха, ни надежд:"

  А что? Это ж не Пелевин сказал. Так что с него и взятки гладки - вон кто
эту свободу творчества декларировал. А мы так, сами по себе: Можете нас не
то что постмродернистами называть - а хоть вообще фантастами. Или там
турбочего-то. Еще и проще будет развернуться - какой спрос с несерьезного
жанра. Рукописи-то покупаете? у и славно, а вдохновение мы себе оставим.
Будду делать все что захочу.
  - Какие такие цели? - А вот воспитание юношества - не изволите ли? - Так
это вам, сударь, не сюда, это вам в другую дверь - там сидят большие и
умные, от серьезной литературы. А наша работа, как и указано свыше, "не
должна иметь никакой цели, кроме себя самой". И зависеть - от царя ли, от
народа ли - нам без разницы. Да, этажом выше, правильно. И вам того же, до
свидания. Дверь только не забудьте поплотнее прикрыть - дует:
     Ну, а раз данное искусство бесцельно, то оно и лезет во все дырки,
встречающиеся по пути, и не гнушается задаваться вопросами, к нему не
относящимися, но почему-либо остановившими автора. Тот достаточно свободен,
чтобы позволить себе писать о чем вздумается- от самого обыденного до
наивысшего. Местность пресеченная, тропинка - с зигзагами. Правила
относительно цели и направления движения - не установлены. Всякий раз как
только принимаешь очередной участок за окончательное направление, называешь
каким-нибудь термином, азимут определяешь - начинает казаться, будто
искусство это и в самом деле служит, ведет и - даже! - просвещает. Оно все
это и делает - до первого пригорка, поворачивает и - доставай компас снова.
Если охота. И хорошо еще, если компас поможет - есть ведь и третье
измерение - какой там к черту азимут...
     Мы же вот так - с картой - и не пробовали. Мы ведь что, мы просто
полетать вышли. А просто летать с Затворником - можно.

                                   * * *

    Не надо быть очень уж проницательным, чтобы предугадать реакцию многих
на сопоставление Пелевина с Пушкиным. Испытывая насущную потребность эту
реакцию чуть пригасить как бы еще на подходе, решаюсь на малодушное
действие - вновь скрыться за спинами авторитета. Точнее - двух: снова Вайля
и Гениса.
   Привожу здесь - почти без комментариев, настолько всё ясно - несколько
выдержек из "Родной речи" - в надежде на достаточную крепость этих трех
спин - Синявского, Вайля и Гениса. Даже в глазах уважаемых литературных
критиков:
   "Начинается эта книга со свободы. Это ключевое понятие для Пушкина
Двадцать лет он исследует разные виды свободы, с приключениями которой
связаны все его страницы:
   Как только автор становится автором, он входит в секту, поклоняющуюся
Вольности. Пушкин темпераментно воспринял господствовавшие там
правила: порядочного человека выделяет не чин, а опала:
    :штампы были всего лишь условием игры. икого же не удивляет, что в
опере не говорят, а поют: С готовыми формулами он обращался, как
иконописец с традиционными деталями канона:
   Обычные предметы остраняются и оживают - как отрезанная рука в
голливудском триллере: За всем этим проступает странная картина мира,
тотально одушевленного и разъятого на части:
   Пушкин жаждал свободы, но не по Рылееву. Главным предметом его забот
становится его гений: Превзойдя вольность, страсть, поэзию, царя, родину,
историю, поэт нашел, наконец, достойное вместилище своему гению -
природу, мир, космос: И любая часть этой вселенной равноправна и вечна,
нет у нее ни пространства, ни времени - она везде и всегда:
   айдя свою дорогу, Пушкин указал путь для избранных. От мятежного
вольнолюбия до последнего примирения, от веселой борьбы к мудрому покою:

   А теперь давайте попробуем честно - положа, так сказать, руку на Книгу.
Представьте, что читаете вы всё это впервые, и - что слова "поэт" и
"Пушкин" заменены на "Пелевин". Многое ли вызовет хоть тень недоумения?..
Стоп-стоп! Это ведь всё Вайль и Генис. И - еще Синявский:
     Да и что странного, живя в России, быть хоть в чем-то, хоть немного -
за Пушкиным. Само по себе это не задает масштаб художника, просто - многое
в нем может объяснить. Земля-то всё та же. А уж художники - тем более.
   Во всяком случае, об одном из подобных состояний говорит Бродский в том
же "У памятника Пушкину:":
  тот, чей давясь, проговорил
  "Прощай, свободная стихия" рот,
  чтоб раствориться навсегда в тюрьме широт,
   где нет ворот.

  ет в нашем грустном языке строки
  Отчаянней и больше вопреки
  Себе написанной, и после от руки
  Сто лет копируемой:"


                    -----------------------------------
                          -----------------------


Публиковалось в журнале    "Знамя" 10/98


2.  HORROR VACULI

                         О маленьких хитростях дурацкого дела



       Перед вами транслит (расшифровка) виртуальной внесетевой конференции
типа "круглый стол" (или, если угодно - спиритический сеанс). Тема
конференции - литературное творчество. В частности - творчество Виктора
Пелевина. Участниками ее стали- правда, без всякого их ведома - поэты,
прозаики и критики. А также ваш покорный слуга - в роли ведущего.
       Организовать расшифровку таким образом, чтобы высказывания шли в
хронологическом порядке (исторически), -  к сожалению не удалось. Поэтому
реплики сгруппированы - приблизительно - по смысловому признаку.

                                   * * *


      Ведущий  Круглый стол приветствует всех участников. Прошу
высказываться. Есть предложение первое слово предоставить даме.

     Наталья Иванова Пелевин, конечно, один из наиболее продвинутых
литераторов нового поколения, - и "Литературная газета", опубликовавшая его
"встречу с читателями по Интернету", сделала верный выбор.


       Ведущий А "Литературка" и вообще непроста. Вон как профессионально,
в лучших классических традициях она подставила Слаповского - никакие самые
ядовитые статьи - путь хоть емзера, хоть даже Топорова - не могли бы так
беспощадно высмеять саратовского прозаика , как эта его (по собственной же
инициативе предложенная газете!) статья о Пелевине, какового он, кстати,
полагает коллегой и ставит с собой одну доску! Один эпиграф чего стоит: Да
и вся-то статья, при столь обширной занимаемой площади, по сути своей
сводится к одной ровно фразе: он же двоечник, что вы его тут хвалите! Вот и
получилось эдакое саморазоблачительно-учительское мелочное ковыряние.
    Не могли же искушенные газетные коллеги-редакторы не заметить, какая -
при эдаком двусмысленном эпиграфе из Пелевина - получилась картинка! Ох, и
посмеялись же они в кулак за авторской спиной! А что? Сам предложил:


   А ???   Слаповский  Одолела вторая натура! А может, наоборот, первая:


  Ведущий Отвечаю на поступивший вопрос: какую именно цитату использовал
Слаповский в качестве эпиграфа. Это - из "Чапаев и Пустота":
   "Уже давно я пришел к очень близким выводам, только они касались
разговоров об искусстве, всегда угнетающих меня своим однообразием и
бесцельностью. Будучи вынужден по роду своих занятий встречаться со
множеством тяжелых идиотов из литературных кругов, я развил в себе
способность участвовать их беседах, не особо вдумываясь в то, о чем идет
речь, но свободно жонглируя нелепыми словами.."
    Слаповский при этом полагает, будто тонко уязвил Пелевина, намекнув на
то, что тот и в творчестве своем пользуется данной методой. И дело даже не
в том, что редактор, учитель-словесник, писатель(!) не различает
лирического героя и его автора (что уже и само по себе, конечно, симптом),
а прежде всего в том, что он не замечает, о чем вообще идет речь - ведь ,
если уж сравнивать героя и автора, Пелевин и в жизни успешно избегает всех
этих диспутов, столь противопоказанных художнику и столь явно изобличающих
тех , кто их все же упорно ведет - причем - в отсутствие главного
собеседника. Он занят - он книжки пишет. у, и вообще - живет. Так что, уж
извините, мы за него - без спроса:
   Что же до претензий Слаповского-редактора, то и они, будучи часто и во
многом по форме вполне справедливыми, в сущности своей бьют мимо цели. Ибо
то, в чем действительно стоило бы упрекнуть Пелевина - некая неряшливость в
одних местах при блестящей отточенности других - это и могло бы вызвать
критика на серьезный разговор о причинах подобного дуализма. о упреки-то
вовсе не в том, а в элементарной безграмотности. Да и они - часто натянуты.
у вот что такого криминального можно было бы заметить - даже и редакторским
глазом - в следующей фразе (если не искать там блох специально): ":вверху,
над черной сеткой ветвей:серело то же небо, похожее на ветхий, до земли
провсший под тяжестью Бога матрац."
      А вот саратовский прозаик находит здесь четыре тяжелейших огреха. Бог
с ними с символами, с настроением, с многоплановостью метафоры. Все это -
на любителя. Слаповский-то вовсе не о том. В частности, он всерьез
интересуется, откуда у героя опыт видения матраца снизу! Ибо - как
утверждает уважаемый школьный словесник - сравнения всегда отражают опыт
души и жизни, даже быта. Осталось продолжить эту логику и поинтересоваться,
откуда у героя, скажем, Пушкина, опыт лежания в пустыне в качестве трупа -
и далее в том же духе:
     Да и вообще - разбирать язык художественного произведения с позиций
школьного подхода:Тогда что следует говорить о пресловутом ": пускай в
душевной тишине встают и заходЯт оне - безмолвно, как звездЫ в ночи:"
Тютчева? Или -  о гумилевском  ":и руки особенно тонки, колени обняв:"?..

  Слаповский :ноге-то все равно, она неживая, как и многое в этом
романе. Не больно. Не смешно. икак.

  Иосиф Бродский : нечто злорадное и угрожающее; то есть, нечто весьма
провинциальное.

  Ведущий у вот и славно, что "никак" - значит не задел уважаемого
словесника роман Пелевина. Откуда же столько пафоса, энергии - вон статья
какая объемная. А грехов выписано - это вам не сочинение проверить -
большая проделана работа: ет, вот он должен отреагировать. у еще бы - такая
чепуха, а такие отзывы. ет, неправы критики, хвалящие Пелевина
(И.Роднянская в первую очередь), не умеют они правильно читать, чувствовать
слово. адо учить, что ж делать - боле некому:
      Что до Пелевина, то все же -  еще раз - не стоит так уж 
подставляться. Ведь
не менее  половины упреков Слаповского вполне законны - и с формально-
грамматической, и с "кинематографической" точек зрения. у написал роман -с
каждым может случиться. Бывает. Уж тогда и прочесть его надо как-то
внимательно. Ломает? анять секретаря-редактора - из словесников. Типа
Алоизия Могарыча - чтоб заранее предупредил, где уж слишком неряшливо.
Впрочем, советы эти вряд ли уместны - а вдруг автору и в самом деле до
фени: Все же весь этот "буддизм" не может  вовсе не повлиять на
менталитет:
   Однако дадим все же договорить даме.


      Иванова Ситуация бесконтактности обнаруживает новое, сформировавшееся
в самое последнее время, принципиально новое, заявленное как позиция
одиночество писателя, свободно избранную им тотальную независимость от
публики, неподвластность читательскому диктату. Отчуждение писателя от
читателя; писателя от писателя - тоже.

    Ведущий Гм: принципиально новое в писателях: Может, просто забылось?

    Бродский Я не думаю, что знаю о жизни больше, чем любой человек моего
возраста, но, мне кажется, что в качестве собеседника книга более надежна,
чем приятель или возлюбленная. Роман или стихотворение - не монолог, но
разговор писателя с читателем - разговор, повторяю, крайне частный,
исключающий всех остальных, если угодно - обоюдно мизантропический: роман
или стихотворение есть продукт взаимного одиночества писателя и читателя.

      Ведущий К тому же, ведя речь о соотношении позиции автора и его
героя, не следует забывать о том, каковы основные персонажи пелевинской
прозы. Тут уж как-то не до пресс-конференций и прочих тусовок с социумом:

      Александр Блок  Основной  и изначальный признак гуманизма -
индивидуализм.

       Иванова Пелевин способен в придаточном предложении дать другому
литератору оценку, и даже очень резкую, скажем, такую: "враг писателя
Войновича сам Войнович", - но в высшей степени затруднительно, если не
невозможно, представить себе его заинтересованно откликающимся на то, что
сделано другим писателем. Даже из вежливости. Вежливость, вообще
условности, литературный ритуал здесь и не ночевали.

       Ведущий    Может быть, обратимся по этому поводу к виновнику
торжества?:Попробуем переадресоваться к реальной виртуальной  (прошу
прощения) конференции в Интернете.   Вопрос к Виктору Пелевину: можете ли
вы назвать хоть несколько книг, которые оказали на вас самое большое
влияние?

      "Pelevin "  а вопрос о влияниях можно ответить только таким образом:
если ты понимаешь, что какая-то книга оказала на тебя влияние, то сам факт
этого понимания это влияние нейтрализует. По-моему, правильней говорить о
книгах, которые тебе нравятся-не нравятся.

       Вопрос   у, а какие в таком случае нравятся?

        "Pelevin" Их очень много, а когда их очень много, сложно выбрать.
Боюсь кого-нибудь обидеть. о вообще весь джентльменский набор, который в
таких случаях называют, мне безумно нравится. Вообще всем могу
порекомендовать книгу Роберта Пирсига "Лила" и его первую книгу... Это
замечательный пример приключенческой литературы, где приключения происходят
не с людьми, а с идеями.

        Вопрос    А какие самые неприятные книги современных прозаиков
приходилось читать в последний год?

       "Pelevin" Мне, слава богу, не приходится читать неприятных книг. Я
не работаю критиком, если книга неприятная, я ее просто не читаю.

        Вопрос    Как вы относитесь к творчеству Мамлеева? В некоторых
моментах вы довольно сильно близки - и идейно, и стилистически.

        "Pelevin" Это не мне судить. Вообще я Мамлеева раньше очень любил,
просто давно не перечитывал... Со мной недавно произошел удивительный
случай. Я стоял около Олимпийского, а мимо меня шел бомж, который нес целый
ящик гнилых овощей. Я посмотрел на него и понял, что он не несет никакой
метафизической истины, а только гнилые овощи... Мамлеев - очень умный и
добрый писатель, но у него многое построено на шокинге...

        Вопрос Переклички в "Чапаеве" с "Мастером" - это так было задумано
или же случайно (возможно, просто общий знаменатель - именно что Мейринк)?

         "Pelevin" Если там есть переклички, то они, я думаю, случайны.
Просто "Мастер и Маргарита", как любой гипертекст, обладает таким
качеством, что сложно написать что-либо приличное, что не походило бы на
"Мастер и Маргариту". Причина, видимо, в том, что тексты эти отталкиваются
от одной и той же ситуации и выносят один и тот же приговор, потому что
другой был бы ненатурален.

      Ведущий Ага. у, раз уж это слово - "гипертекст" - прозвучало, то -
замечание. Многие "шьют" Виктору Пелевину диагноз постмодернизма. С разными
оговорками, но шьют упорно. Само по себе это ничего не значит и даже в
чем-то почетно: вон, и Бродского некоторые пытаются к этому делу
пристегнуть - еще бы, такое имя - для авторитета. Смело можно утверждать,
что появись роман "Мастер и Маргарита" в наши дни, он был бы этими
теоретиками отнесен туда же (во всяком случае, московские главы и особенно
- бал у Сатаны и всё вокруг него). Однако сам-то Пелевин (человек все же с
естественнонаучным прошлым) вряд ли согласен на столь
неопредленнорасплывчатый ярлык - коли уж таковой для многих необходим .
Поэтому он обходится более узким и четким определением -
гипертекстуальность. То есть то, что Ж.Женнет предложил называть
"литературой во второй степени".
       Есть к нас уже и "метатексты", и "гипертексты" - и в прямом, сетевом
смысле и - теперь вот - в переносном. Пора, наверное, вводить понятие
"интертекст" - особенно применительно к всеобще-архетипическим посылкам
пелевинской прозы:
    Однако , назад - к "современным прозаикам"! Слаповский о Пелевине
высказался: "е больно, не смешно:" Обратного, как я понимаю, мы не
дождемся. К счастью. Однако есть же профессионалы - им по статусу положено.

      Иванова : Слаповский доказывает, что ум и воображение несомненно
способны породить добротный уровень текста. И только.
        Что же при этом возникает? Каков эффект? Возникает - особая
темпе/лите/ратура. Горячо? Холодно? Тепло. Тепло. Тепло.

      Ведущий Гм, и тут органолептически... Что ж, зато откровенно. Ладно.
Пора от личного переходить к общественному. Есть целая болевая зона в
разговорах о Пелевине: его взаимоотношения с историей как таковой и с
литературой, уходящей в историю - отдельно. Уважаемые читатели! Критики!
Высказываемся!

      "Pelevin" Вообще мнение читателей, конечно, мне очень интересно.
Мнение критиков... От них сложно ожидать каких-то искренних чувств. Они
похожи на египетских плакальщиц, чьи слезы оплачены. И плачут вполсилы
как-то.

        Елена(????) Щеглова А есть ли что сказать сочинителям , ломающим
всё и вся? Или перед нами своеобразная, несколько нервная реакция на
непознаваемость жизни, на ее нескончаемую жестокость? Или сочинения
романов, подобных "Чапаеву и Пустоте" - это какие-то, я бы сказала,
отчаянные пляски небездарного человека, попросту пришедшего в ужас от того,
что мир страшен, что ничего нового тут уже не скажешь, ничего не изменишь,
и оттого остается одно - комбинировать новые и новые картинки, строить
некие компьютерные схемы из обломков трагического былого, осеняя их то
хохмами, то экскурсами в какие-то философские системы?

      Ирина Роднянская Что его проповедь "вечного невозвращения" - в первую
голову вопль сознания, оскорбленного окружающим неблагообразием, становится
понятно с первых же эпизодов.

        Бродский :сочетание крайних степеней отчаяния и отстранения.
Психологически это более чем оправдано, ибо последнее часто бывает прямым
следствием и выражением первого; особенно в случае чьей-либо смерти,
исключающей возможность адекватной реакции. (е есть ли искусство
вообще замена этой несуществующей эмоции? И поэтическое искусство в
особенности?)

        Ведущий   Во всяком случае, можно утверждать, что любая настоящая
литература - именно вот этот самый "вопль оскорбленного сознания"

      Мелькиор де Вогюэ   Писатель-реалист не принадлежит к тем, кто хочет
и умеет находить рай в каких бы то ни было условиях человеческого
существования.

     Водитель "Победы" ( Петру Пустоте) Глупо, конечно, говорить с вами
всерьез, но я должен заметить, что вы не первый порете эту чушь. Делать
вид, что сомневаешься в реальности этого мира - самая малодушная форма
ухода от этой реальности. Полное убожество, если хотите знать. есмотря на
свою кажущуюся абсурдность, жестокость и бессмысленность, этот мир все же
существует, не так ли?

      Ведущий     Это как будто  взято сразу из нескольких статей о 
романе. Как
обобщение. Даже те, кто "хвалит" Пелевина умудряются приписать ему  мотив
боязни, неприятия - перед лицом реального мира. еужели надо критикам
объясчнять разницу между автором и его "лирическим героем?!

      Щеглова    : читаем мы не столько роман, сколько некую словесно-
компьютерную игру. Да и что, собственно говоря, реалистического может
сказать автор о гражданской войне, равно, впрочем, как и о Великой
Отечественной, и вообще о времени, которое он не видел и оттого
представляет себе разве что по надоевшим схемам

       Монтень    Сюжет необходим одной лишь посредственности.

       Александр Архангельский Зато здесь вполне может властвовать жесткая,
тотальная идеологичность. Персонажи, "прописанные" Пелевиным в 90-х годах,
- один другого хуже, один другого подлее, один другого тупее; напротив,
революционные головорезы вроде Чапаева или Котовского (в отличие от их
интеллектуальной обслуги - Брюсова, Фурманова) отмываются от пролитой
крови, литературные образы отчуждаются от своих исторических прототипов,
просветляются...

      Ведущий  (Мычит нечто нечленораздельное, видимо, потеряв дар речи.)

       Дмитрий Быков    о как еще может увидеть  серебряный век герой,
который существует не в конкретном времени, а лишь в собственном
сознании? Разумеется, революционные времена поданы у Пелевина чрезвычайно
книжно, но откуда, как не из книг мог Петр Пустота узнать что-то о своей
любимой эпохе?..
       И хотя это, чаще всего, не приметы реальности, а лишь наиболее
общие клише, то есть реальность в наиболее опосредованном виде,
представления о представлениях", но с ними Пелевин работает на ура.

         Бродский Искусство часто оказывается "впереди прогресса", впереди
истории, основным инструментом которой является - не уточнить ли нам Маркса
- именно клише.

        Роднянская Но у зримого воплощения авторских идей, у "картинки",
есть своя, внефилософская, логика, и тут не ошибемся, сказав, что действие
романа совершается-таки в эпоху Гражданской войны и в наши дни, и эти две
эпохи "рифмуются", сополагаются и отражаются одна в другой

       Ведущий  у, рифмуются эпохи, рифмуются. Верно. Так это они сами
рифмуются - закон жизни  такой, что история повторяется. Тайна веков. И 
если
на картине художника это видно, то говорит это только о его таланте. А эту
самую рифмовку он мог как заметить, так и прозевать - дело десятое. 
Отразил -
спасибо.

       Пушкин   Дикость, подлость и невежесвто не уважают прошедшего ,
персмыкаясь перед одним настоящим.

         Ведущий Но ведь именно в этом заединщики и обвиняют Пелевинав
пренебрежении историей и прочими народным делами! Однако, если смотреть
внимательно и всерьез - дело обстоит в точности наоборот. Ибо для них
история - это лет пятьдесят назад - и всё. Максимум сто. А для Пелевина она
- едина. Отсюда у него и смешение 1919 и 1991 - что за разница в истинном
масштабе? То ли дело общее: архетип. А цельность мировосприятия -
несомненное достоинство любого писателя - хотя бы и с смой школярской точки
зрения.


       Щеглова В том-то и дело, что все это уже было! И родило все это то,
что и могло, пожалуй, родить - реакцию какого-то странного, почти
истеричного равнодушия вкупе с нахватанностью из самых разных областей,
преимущественно философского содержания.

      Ведущий Не слишком ли обтекаемо? Что означает выражение
"преимущественно философского содержания"?! ельзя ли выражаться яснее ?
Иначе может возникнуть опасение, будто уважаемый критик попросту боится
залезать в дебри деталей - как бы не опростоволоситься:

      Пелевин  (устами Чапаева)  Был бы ты философ,  я б тебя выше, чем
навоз в конюшне чистить, не поставил бы. А ты у меня эскадроном
командуешь.

        Он же (устами Петра Пустоты) А мент попался разговорчивый - потом
оказалось, философский факультет кончал: Тут он покраснел даже и говорит -
что же это получается? Я в университете диплом по Гегелю писал, а теперь
хожу тут с автоматом, а ты чего-то там прочитал в "ауке и Религии" и
думаешь, что можно залезать в подвал и в реальности мира сомневаться?

     Ведущий Вот прочитаешь такое, и поверишь в умение предсказывать
автором книги уровень, тон и даже психологические (психоаналитические?..)
корни высказываний об этой самой книге:Так и вижу уважаемых критиков,
прописывающих Пелевину еженедельное обязательное рисование бюста Аристотеля
(а Платона - спрятать подальше, в подвал!)- на предмет скорейшего и
уверенного возвращения к реальности. А чтобы не отлынивал - отправить его
делать эти упражнения в КПЗ.

        Щеглова Отсюда внутренняя холодность пелевинского романа при том,
что постоянно чувствуешь его вибрирующую нервность. Отсюда мастерство
писателя, которое нельзя не увидеть в массе отлично выписанных новелл -
вроде боя на станции Лозовая:

     Ведущий   Какого боя ?!!!

      Щеглова  Ведь давно известно, что подлинная близость человека к Богу
подразумевает под собой прежде всего взаимную приязнь людей.

      Ведущий (крестится) О Господи! К какому еще Богу?! Мы о Пелевине
говорим?!

       Щеглова Эти-то писатели свой глубокий внутренний подтекст, если там
он отыщется, ни на какое Царствие ебесное не ориентируют. о в горячем
желании отыскать истину не впасть бы нам в другую крайность.

      Ведущий     Боюсь, беда наша и корень взаимонепонимания - в упорном
приписывании  всем без разбора собственных правил игры. Откуда  следует,
будто назначение труда писателя (или читателя) - отыскать истину? Что есть
истина?..  И что вообще может означать  "ориентировать подтекст на
Царствие
ебесное?!" Кто из нас тут больше оторвался от действительности - живой,
добрый и ироничный реалист Виктор Пелевин или его критики, зовущие звать?
     :Однако, напоминаю, мы говорили об отношении писателя к истории - и
как к таковой, и к литературной.

      Иванова  В отличие от отечественных соц-артистов, устало
эксплуатирующих остывший труп советского мифа, Виктор Пелевин
относится к советскому прошлому не только с хищностью вампира, но и с
завистью стилиста и вниманием метафизика

      Ведущий   Горячо присоединяюсь! И по существу точно, и сказано
великолепно. И именно вампирское, а не пародийное  тут надо искать. Что
пародировать в совке, и как можно, скажем, "День бульдозериста" считать
всего
лишь пародией?! Эдак и зомби - пародия на человека:
    Очень приятно, что в разговоре принимают участие не только специалисты
по ворчалкам, но и настоящие критики: и умные, и внимательные, и читающие
то, о чем пишут, так еще и владеющие языком.

     Иванова   Доктор  в романе "Чапаев и Пустота" говорит герою: "Вы как
раз принадлежите к тому поколению, которое было запрограммировано на
жизнь в одной социально-культурной парадигме, а оказалось, в другой". То
же
произошло и с автором.

       Ведущий Я бы добавил: и автору удалось от этой - как и от какой-либо
другой - программы - избавиться. Почти. Это и только это - главное
назначение его творчества. А то и любого творчества вообще: И если книги
кому-то помогут сделать то же самое - что ж, выходит, Пелевину удалось явно
перевыполнить поставленную задачу, ибо никого и никуда вести он,
разумеется, и не помышлял.
   Однако прозвучало мнение об "истоках писательского мастерства" Пелевина:
они - в холодности, нахватанности и равнодушии: Есть соображения по данному
вопросу? Разумеется, с поправкой на косноязычие самой формулировки - об
истоках.

      Владимир (????) Кардин Подлинные лица выступают под масками. Сталин у
А.Толстого имеет столько же общего с истинным Иосифом Виссарионовчем, как
Чапаев В.Пелевина с Василием Ивановичем:Совершается это лихо, подчас
забавно. Метафизической реальности, творимой В.Пелевиным, по мысли его
апологета А.Гениса, нет, но ее можно создать. А зачем, интересно? Ради
приумножения хаоса современности бредовым хаосом прошлого? Ради
самолюбования и чьих-то аплодисментов? Я от них воздержусь. Бог подаст.

       Ведущий   Организаторы "круглого стола" вынуждены принести
извинения
за манеры уважаемого критика.  В качестве оправдания следует учитывать
огромный стаж работы на н(а)иве отечественной культуры и развившийся  на
этой  почве  (и в результате ее  полной эрозии) комплекс неполноценности.

      Марк Твен икогда не следует забывать о сущности вещей. Лучше быть
молодым навозным жуком, чем старой райской птицей.

     Александр Пушкин Многие негодуют на журнальную критику за дурной ее
тон, незнание приличия и тому подобное: неудовольствие их несправедливо.
Ученый человек, занятый своим делом, погруженный в свои размышления, не
имеет времени являться в общество и приобретать навык к суетной
образованности, подобно праздному жителю большого света. Мы должны быть
снисходительны к его простодушной грубости, залогу добросовестности илюбви
к истине.

     Кардин    Цель, присутствовавшая в прежней повести В.Пелевина "Омон
Ра", в "Чапаеве и Пустоте" не просматривается. Бесцельность упрямо ведет
к безразмерности, делает чтение нового пелевинского произведения при всей
его лихости занятием весьма нудным...

     Ведущий    И тут - "цель"!:

     екто, скрывающийся под псевдонимом Черный
       :да будет у тебя устремленность к делу, но никогда  к его плодам,
          да не будет плод действия твоим побуждением, и да не будет у 
тебя
          привязанности к бездействию.
               (Перевел с санскрита Б.Л. Смирнов)

       Кардин  Одно достижение досужей литературы для многих  уже вне
сомнений: она  успешно доказала свою бесплодность, органическое равнодушие
к народной истории и людским судьбам:

        Пелевин
"-:Да ты что, народную модель вселенной не знаешь?
-е знаю, -сказал Затворник.
-Да ты что?.. А как же ты к решительному этапу готовишься?"

        Кардин  :Свое головное происхождение.
        Есть, видимо, здесь две традиции. Одна идет от Пушкина, другая от
Баркова.

         Ведущий Господа, господа! Десять тактов паузы:Успокоимся и будем
разбираться. Итак заданы две темы. Тема первая: "народная история" (небось,
карма поколения ?) и - вместе с ней - "людские судьбы" (ну, это, понятное
дело, просто карма:) И тема вторая: противопоставление Пелевина Пушкину и
сопоставление - с Барковым (?:.)
    Расширяем круг гостей!

      Дмитрий Писарев Последовательный реализм безусловно презирает всё,
что не приносит существенной пользы:Мы вовсе не говорим поэту: "шей
сапоги", или историку: "пеки кулебяку", но мы требуем непременно, чтобы
поэт, как поэт, и историк, как историк, приносили, каждый в своей
специальности, действительную пользу. Мы хотим, чтобы создания поэта ясно и
ярко рисовали перед нами те стороны человеческой жизни, которые нам
необходимо знать для того, чтобы основательно размышлять и действовать:Если
книга: ничем не шевелит и не оживляет нашей мысли, то мы называем такую
книгу пустой: и автору такой книги мы всегда, с искренним
доброжелательством, готовы посоветовать, чтоб он принялся шить сапоги или
печь кулебяки.

         Гораций ( о поэтах)    Omne tulit punctum, quit miscuit utile 
dulci
[тот достигает всеобщего одобрения, кто соединяет приятное с полезным]

        Ведущий Обращаю внимание на невольный комплимент Писарева: называем
такую книгу пустой.."
     Кажется на первый взгляд парадоксом, однако факт: именно Пелевин более
прочих современников подходит под писаревское определение "реалиста".
Другое дело, что сам критик , к сожалению, применял определение слишком
узко. В частности, именно Пушкину он, как известно, советовал заняться
чемнибудь полезным вместо писания стихов. Вероятно, стихи эти не смогли ни
расшевелить, ни оживить мысли непримиримого критика. А ведь именно тем как
раз хорошо определение Писарева, что оно "работает" в динамике: для каждой
культурной среды или эпохи под него будут подходить свои направления в
искусстве, именно те, которые как раз и способны шевелить и оживлять мысли
данного поколения. А уж называть данного художника реалистом или как-нибудь
иначе - вот уж действительно - дело десятое. Так что предлагаю такое
терминологическое упрощение (дабы оставить хоть на время весь это сыр-бор
вокруг постмодернизма - хотя бы до появления четких границ самого понятия)
- "реалист в смысле Писарева" - то есть, такой художник, творения которого,
вне зависимости от приемов и даже жанра, достигают главной цели - сокращать
нам опыты быстротекущей жизни.
   о - давайте поговорим о "пустоте" - раз уж слово прозвучало:

         Писарев   Когда человек отрицает решительно все, то это значит, 
что
он не отрицает ровно ничего, и что он даже ничего не знает.

        Дмитрий Бавильский Человеку, который все это затеял, действительно
удалось "синтезировать пустоту", выполнив заветы легендарного комдива,
максимально использовав галлюциногенные возможности, которые дает
художественное творчество. Особенно при написании большого романа.

          Ведущий Вот отправная точка для разговора не только о Пелевине,
но о творчестве вообще. Правильно сказано: есть в нем галлюциногенность,
иначе это и не творчество! у же! Раз понятно это, что ж мешает понять и всё
остальное? Ведь главное сказано: писатель и есть тот самый творец миров
(вот ведь банальщина, неужели есть тема для спора?!) И вовсе ничего такого
нового - и особенного рядом с этим простым фактом - нет ни в кокаиновом, ни
в каком другом бредово-галлюциногенном видении героев. е один ли черт,
какова природа перемещения?! Что, в "Мастере и Маргарите" что-то иначе?!
Конечно, именно это Пелевин и ощущает, сочиняя. А его обвиняют в какой-то
там холодности , да еще и к жанру пытаются пристегнуть! у глюки у человека,
а если бы нет - что ж он был бы за писатель?! Вы, господа ученые коллеги,
"Театральный роман"-то хоть перечтите, что ли:Про коробочку на столе - с
картинками движущимися...
  Однако - а  сторонники Пелевина тут еще есть?  О пустоте, прошу вас!

екто под псевдонимом Великий Старец    ( С древнекитайского переводит
А.Кувшинов)

     Тридцать спиц в колесе сходятся к втулке,
     середина которой пуста,
     и благодаря этому и можно пользоваться колесом

     Когда формуют глину, изготавливая из нее сосуд,
     то делают так, чтобы в середине было пусто,
     и благодаря этому и можно пользоваться сосудом:


         Дмитрий Быков Главной подлинностью является поиск подлинности.
Освобождение достигается хотя бы отказом от устоявшихся правил игры. о
освобождение от сознания означает - что? Оно означает пустоту, читатель!
         Для нынешнего Пелевина не существует никаких результатов - только
процесс! Побег  становится главным  наиболее достойным состоянием души.
е Бог весть какой свежий вывод, но, кажется, единственно возможный. И
то, что Пелевин подводит читателя к этому выводу, вместе с ним проходя
сложнейший путь к элементарной истине, уже само по себе дорогого стоит.

      Павел Басинский Каждый различающий и уважающий свое национальное,
профессиональное, то есть в конце концов культурное, лицо человек не может
воспринимать прозу Пелевина иначе как хамское нарушение незыблемого
privacy:не касайся холодными руками того, что другими руками согрето, что
тебе забава, а другим мука и радость.

    Фаддей Булгарин (О Пушкине) Бросает рифмами во всё священное, чванится
перед чернью вольнодумством:

    Ведуший Гм: Культурное лицо: у да ладно. Оставив в стороне форму
изложения, заметим главное - противоречие . Ведь если проза Пелевина всего
лишь - по словам именно Басинского - "буквочки:", всего лишь экзотическое,
лишенное смысла - и тем более душевного тепла - экспериментирование , то
каким это образом подобно творчество может вызвать столь мощную реакцию,
столь эмоциональное неприятие? Думаю, и здесь ответ подсказывает сам
Пелевин - в "Тарзанке": "-Как же я могу это прекратить? Это ведь не со мной
происходит, а с вами. Петр Петрович понял, что собеседник прав, но в
следующую секунду он понял еще одну вещь, и это мгновенно наполнило его
негодованием. -Да ведь это подло, - волнуясь, закричал он, - это ведь
каждому человеку можно такую гадость объяснить, что он лунатик и над
пустотой стоит, просто ее не видит!"
     А за неприятием - почти рефлекторно - и табуирование - вплоть до
попытки привлечь на свою сторону аж всякого приличного человека. Дескать,
это не мое мнение, это я, как и в старые добрые времена, глаголю от имени
народа. Есть анекдот такой: "Куда делся весь советский народ, я понял, а
вот где всё прогрессивное человечество?" - так вот оно, здесь, возмущается
прозой Пелевина вместе с выразителем общепрогрессивных идей, уважаемым
критиком, ибо не может поступиться ни принципами, ни своим профессиональным
лицом. А уж о лице национальном и говорить нечего - это само собой:

Великий Старец
                                   Они больше любят посещать святые места,
                                    чем прокладывать собственный путь.

     (????) Лобанов (О духе словесности. Речь в Императорской Российской
Академии 18 января 1836 года)
     Беспристрастные наблюдатели, носящие в сердцах своих любовь ко всему,
что клонится к благу отечества: не без содрогания могут сказать: есть в
нашей новейшей словесности некоторый отголосок безнравия и нелепостей.
:распространяют такие пагубные и разрушительные мысли, о которых читатель
до тех пор не имел ни малейшего понятия и которые насильственно влагают в
душу его зародыш безнравия, безверия и, следовательно, будущих заблуждений
или преступлений. :Ужели истощилось необъятное поприще благородного,
назидательного, доброго и возвышенного, что обратились к нелепому,
отвратному, омерзительному и даже ненавистному?

        Бавильский Враз, в один миг, шкала ценностей поворачивается на 180
градусов, социализм, идеи всеобщего равенства приобретают негативные
коннотации. И, напротив, капитализм, частнособственнические интересы
провозглашаются истинными, вечными, etc.

        Лозунг (по словам Пелевина - висел над вокзалом в Казани):
Коммунизм -- пыздыр максымардыш пыж !

          Бавильский Как раз об этом и ведутся многочисленные споры по обе
стороны романа, именно здесь и разворачивается основное "поле сражения" за
неокрепшие и слабые умы

           Роман Арбитман  Простодушный читатель у Пелевина отсутствует, а
читатель искушенный, напротив, обожает подобные интеллектуальные
экзерсисы.

          Блок Цивилизовать массу не только невозможно, но и не нужно. Если
же мы будем говорить о приобщении человечества к культуре, то неизвестно
еще, кто кого будет приобщать с бОльшим правом: цивилизованные люди -
варваров, или наоборот: так как цивилизованные люди изнемогли и потеряли
культурную цельность; в такие времена бессознательными хранителями культуры
оказываются более свежие варварские массы.

   Великий Старец
    Когда вокруг много умников.
    тогда и появляется великое заблуждение.
    Когда в семье не ладят между собой.
    тогда и появляются сыновняя любовь и почтительность к старшим.
    Когда в государстве беспорядок и смута,
    тогда и появляются преданные слуги.

        Писарев Кому Пушкин безвреден, тот не станет его читать, а кому он
понравится, того он испортит в умственном и нравственном отношении.
Испортит не тем, что даст ложное направление силам молодого ума, а тем, что
не даст им совсем никакого направления.
       Пушкин пользуется своей художественной виртуозностью, как средством
посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты,
своей духовной нищеты и своего умственного бессилия.

            Ведущий      Хорошо еще, что организаторы травли Синявского, 
как и
всякие организаторы подобного рода дел, книг не читают. А то бы они
непременно причислили к русофобам - вместе с Абрамом Терцем - еще и
Писарева - за эту вот самую "внутреннюю пустоту". (А слово-то , однако,
какое емкое, и всегда оно где-то маячит - стоит лишь только всерьез 
заговорить
о поэзии:)

           Басинский    Когда пространство литературы сужается до размеров
подоконника, сеять на нем "разумное, добро вечное" можно, конечно, забавы
и
оригинальничанья для, но рассчитывать на всходы и "спасибо сердечное" по
меньшей мере наивно:
        Другое  дело - разводить кактусы:

          Ведущий Здесь, в одной статье Басинского - сразу два поистине
чудесных совпадения - на гране прозрения. Во-первых - параллель с
"пейотовой" темой Кастанеды - почти наверняка неумышленная, иначе бы
упомянул, не сдержался. И - предвидение метафоры Гениса о пограничной зоне
творчества - не в смысле примитивного толкования подоконника как места
разведения чего-то там в горшочках, а в смысле границы в самом широком
понимании этого слова. Вот тут-то и поверишь в мистику - "волшебную силу
искусства":

      Басинский   Кто именно и зачем его долго ждал, мне не совсем 
понятно.

       Ведущий     Господи, ну так спросили бы! Это не секрет:

   Басинский Даешь много кактусов хороших и разных! Каждому россиянину по
одному произведению, непохожему на другие! Ко там ноет об усталости
культуры, об ее бесполезности и бессмысленности, о ее каждодневном позорном
бегстве от жизни в коралловые гроты из папьемаше? Паникеры! Саботажники! И
в самом деле - как это просто! Берешь "буковки, буковки, буковки": и
вырастает неизвестно что под названием, допустим "Чапаев и Пустота".

  Ведущий Вот как? В самом деле просто? Это, вероятно, пишет - писатель?
Или, допустим, человек, создавший некую литературную пародию - хоть на того
же Пелевина? А то вот что-то ассоциации такие возникают - с ушедшим в
монахи и проклявшим телесные грехи :гм, как бы поделикатнее:ну, скажем, с
больным половой слабостью.
  Никоим образом не полагая подобные высказывания сколько-нибудь
джентльменскими, однако, и не извиняюсь. Правила поведения заданы
оппонентом.

     Александр Аронов  ("а свете есть одни поэты")
     Постылый маленький чиновник,
     Всех ваших сложностей виновник,
     сидит  препоны создает.
    Затем, что лирика нагая,
    Смиряясь и изнемогая,
    Отверстых уст не достигая,
    В немой душе его цветет.

     Ведущий   Если бы всегда так! Боюсь, бывает и более простое 
объяснение..

    Басинский     Дураков в России теперь мало, Пелевина внимательно
прочитают Быков, емзер и Басинский , потому что им делать больше нечего
и потому что они в свое время закончили филфак:

    Ведущий Итак, заметим: критик утверждает, что прочел Пелевина
внимательно! Просто в силу профессиональной необходимости. Ладно:Однако,
попросим высказаться упомянутого коллегу и, возможно, единомышленника -
емзера. Ибо коллега Быков как раз придерживается мнения противоположного.

     Андрей Немзер Редкостная стилистическая глухота Пелевина -- следствие
унылого эгоцентризма, не позволяющего увидеть и расслышать что-либо его
сознанию внеположное, заставляющего подменять русский язык -- эсперанто,
мысль -- шаблонными парадоксами, характеры -- конструктами.

     Писарев Пушкин до самого конца своей жизни не отделался вполне от
старого и совершенно бессмысленного мифологического языка. Этот язык
невыносим для тех писателей, которые чувствуют себе потребность высказывать
обществу какие-нибудь определенные и ясно сознанные мысли. о для тех
писателей, которые, подобно пушкинскому поэту, полны не мыслей, а только
звуков и смятенья, мифологический язык составляет незаменимое сокровище,
потому что разные Аполлон, Музы, Грации, Киприды, Парки дают таким
писателям:полную возможность не высказывать в своих стихах ровно ничего,
притворяясь в то же время, будто они высказывают чрезвычайно много.

     Басинский   :произведение, насыщенное неумными , а главное совершенно
немотивированными гадостями про гражданскую войну и серебряный век.

      Ведущий Вот вам и внимательное чтение: Характерно! Стоит только
очередному уважаемому возмущенному критику завести речь об исторической
канве романа, как всё немедленно и определенно встает на свои места:
ни-че-го он не понял. То есть вот вообще ничего! ет, ну в самом-то деле,
что это: где там в "Чапаеве и Пустоте" есть хоть слово "про гражданскую
войну"?! Я лично не видел, хотя читал, думаю, все же внимательно - даже и
не будучи ни емзером, ни Быковым, ни Басинским. Более того, автор романа
четко и совершенно недвусмысленно дает понять, для чего и зачем
используются реальные имена и кусок антуража. ет, не прочли! Что стоило им
привязать эти имена не к истории (каковая, между прочим, практически белое
пятно в этих самых делах - особенно относительно Чапаева), а прямо к
фольклору - то бишь к анекдотам "про"? :
      Ах, да, еще ведь   "гадости про серебряный век":

     Александр Блок  Всё это определяет только этих людей, но не поэта;
сущность поэзии, как и всякого искусства, неизменна; то или иное отношение
людей к поэзии в конце концов безразлично.
    Чернь требует от поэта служения тому же, чему служит она: служения
внешнему миру; она требует от него "пользы", как просто говорит Пушкин.
Говоря так, Пушкин закреплял за чернью право устанавливать цензуру, ибо
полагал, что число олухов не убавится.

       Ведущий Хотелось бы узнать мнение всех обвиняющих Пелевина в
искажении истории и прочих "немотивированных гадостях" (А все же классно
сказано, специально такое и не придумаешь! Вот бы узнать, какими должны
быть "гадости про войну", если они мотивированные:) - мнение о романе
Бориса Штерна "Эфиоп". Я бы в самом буквальном смысле этого выражения
дорого отдал, чтобы услышать реакцию Басинского и его заединщиков - емзера,
Архангельского, Бавильского - при прочтении этого романа. И, кстати - в
скобках, рядом с репликой - непременно увидеть дату рождения критика. А то
не все же печатаются в "Вопросах литературы" - там-то сие всегда указано
(исключая дам).:Это говорится вовсе не со зла. апротив - подобное
упоминание часто способно примирить с позицией критика, как-то его понять.
     Что же нам, однако, делать с непримиримой позицией Андрея емзера  -
человека вполне молодого и современного, но говорящего все же и о
стилистической глухоте, и о   шаблонности в творчестве Пелевина?  Признать
его правоту, а успех писателя списать на мнение бессмысленной толпы?..
      Есть ли еще желающие высказаться - именно о литературной стороне
спора?

    Петр Вайль Пелевин смел, изобретателен, остер -- уже этого вполне
достаточно. Однако главное у него все же не идея, не сюжет, а понимание
того, что фразы складываются из слов, а слова из букв. Дело известное, но
по нынешним временам -- неожиданное.

       Ведущий Подписываюсь! Главное - вовсе не сюжет! А вообще пример с
отзывом Андрея емзера - весьма характерный.- не только по уровню
аргументации (точнее - отсутствия таковой), но и по сути - хоть и весьма
поверхностной. Критик обвиняет автора интеркультурных произведений,
пронизанных общечеловеческим мировосприятием, сочувствием к заблудшим и
видным невооруженным глазом переживанием страданий глухих и слепых - в
эгоцентризме! С первого прочтения может показаться, что это - попросту
розыгрыш, ибо более нелепого обвинения и специально не сочинишь. Однако
объяснение куда проще. Этот критик не только Пелевина не прочел - как надо
- подобно Басинскому. Он его и вовсе не читал. Так, пробежал страничку по
диагонали, да и то - слабую страничку. е мог человек - сколь угодно
конформистски настроенный в плане стилистики, прочитав "Онтологию детства",
"ику" - не увидеть здесь именно мастерства стилиста - кроме всего прочего.
Если же взять шире и отвлечься от традиционных школярских представлений о
стилистике, то и "Затворник", и "Принц", и "Жизнь насекомых", а уж
особенно, конечно, такие вещи, как "День бульдозериста" - при любом
отношении к такой литературе в плане ее "идейного" содержания - в смысле
стиля и языка явно интересны. Чем, кстати, и раздражают шумящую критическую
братию: ведь действует же! е графомания.
       А уж слово "унылый" рядом с именем Пелевина мог написать либо
человек сам настолько подверженный унынию, что любое проявление веселой
иронии (и самоиронии!) вызывает у него разлитие желчи, либо - просто
"профессионал", вставивший первое пришедшее на ум оскорбление. "Унылый
эгоцентрик Пелевин!" евольно возникает мысль о классическом для
психоанализа перенесении. Или - проще - как в анекдоте о тестах Роршаха:
"Послушайте доктор, а вы маньяк!"
      Нет, трудно все-таки избавиться от мысли, что все это - специально
написанная провокация. еужели столь эрудированный и плодотворный критик,
как емзер, не заметил в Пелевине ни стиля, ни любви к своей работежизни, ни
удивительного - иногда (когда он считает нужным не лениться и не халтурить)
чувства языка: Вот если бы он обвинил Пелевина в нежелании работать всегда
на одном высоком уровне, в лени, в легкомысленном отношении к своим детищам
- было бы о чем поговорить, потому что такие обвинения были бы на многом
основаны:


  Немзер Все это делает Пелевина идеальным писателем для людей, отягощенных
"комплексом оригинальности", то есть твердо убежденных , что их
ограниченность:означает синдром конца литературы, истории, человечества.
Таких людей много.

  Марин Ичас ("О природе живого" ) Для идеолога любой окраски
действительность - это то, в реальности чего вы убеждаете других.

  Ведущий Да, похоже, что уважаемый критик все же не притворяется И - если
отбросить псевдоинтеллигентский антураж - коротко сказано следующее: автор
бездарь и графоман, а читатели его - просто дураки. А аргументов - не
будет. Какие аргументы , если они дураки. Верно Жванецкий описал нашу
ситуацию с полемикой: "Что может рыжий сказать о Шекспире, если ему в
начале дискуссии заявить, что он - рыжий?!" В самом деле, попробуйте-ка
опровергнуть обвинение в "унылом эгоцентризме" - обвинение, брошенное
писателю (да еще - по общепринятым меркам - почти юмористу) ! Что, выйти и
кричать - нет, я не эгоцентрик, меня общечеловеческие проблемы волнуют, а
то б я и не писал вовсе. И не унылый я - смотрите, все время шучу. Ага,
станут слушать! Ведь уже прокукарекано:

       Станислав Рассадин Высказывать о Пелевине какие бы то ни было веские
суждения с моей стороны было бы непрофессионально. Я в этом случае всего
лишь читатель, использующий свое святое читательское право: не дочитывать
до конца то, что мне скучно. Я слишком хорошо вижу, как это сделано, а
подчас и откуда это взято.

  Ведущий Право не дочитывать то, что скучно есть у всех. о тогда уж - и
право не высказываться как критик! А то получается так: я книг Пелевина не
читал, да и вообще это не по моей части, но знаю, что они плохие (чуть не
сказал "антисоветские":) - мне-то не понравилось! Сделанность,
заимствования - ну, во всяком случае в тех местах, которые мне попались:
  Вот уж и критики появились, которые не просто пишут о непрочитанном, но и
декларируют это вслух.
  Что же до Пелевина, то упрек ему серьезный: не халтурить, если не хочешь
получить такие "не профессиональные" соображения. Впрочем, Пелевину,
похоже, и впрямь пофиг. е мог автор таких вещей, как "Онтология детства" не
знать уровня халтурности некоторых мест в "Чапаеве":

     Пелевин  (устами Петра Пустоты,  который , вероятно, предвидел именно
этот разговор - иначе объяснить не берусь)
            Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор,
классифицировав собеседника, - ничего не стоит заявить, что все, к чему он
клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая
мысль уже давно ушла вперед. о мне стыдно было уподобляться
самодовольной курсистке, в промежутках между пистонами полиставшей
философский учебник.

       Пушкин    Что за аристократическая гордость позволять всякому
негодяю швырять в вас грязью:

        Ведущий     И еще, пожалуйста,  реплика - насчет вот этого  - 
"вижу,
откуда взято".

      Пушкин Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение -
признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные
силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, - или чувство,
в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец и дать
ему вторичную жизнь.
       Это не ново, это было уже сказано - вот одно из самых обыкновенных
обвинений критики. о все уж было сказано, все понятия выражены и
повторены в течение столетий: что ж из этого следует? Что дух
человеческий уже ничего нового не производит? ет, не станем на него
клеветать: разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в
соединении слов.

   Бродский Ге станет меня, эти строки пишущего, не станет вас, их
читающих, но язык, на котором они написаны и на котором вы их читаете,
останется не только потому, что язык долговечнее человека, но и потому, что
он лучше приспособлен к мутации.

  Басинский Зачем объяснять? Не для того писано, не для того и напечатано. А
для чего? И здесь начинается самое интересное.

  Ведущий Отнюдь! Вовсе это - "для чего" - не интересно! Глубокоуважаемый
критик со всем его филологическим образованием, видимо, искренне полагает,
будто искусство непременно существует "зачем". Можно лишь посочувствовать:
представляете, с такими взглядами - в конце XX столетия! С Пушкиным бы хоть
разобраться - с этим самым "зачем, для чего, что хотел посеять" и прочими
школьными вопросами.

        Басинский        Пелевин с грошовым изобретательским талантом, с
натужными "придумками": и прочей: художественной гадости, от которой
тошнит:не стоит и ломаного яйца:Интересна не проза его, а культурная
воля, которую она собой выражает. Эта воля состоит в смешении всего и вся,
в какой-то детской (чтобы не сказать: идиотической) любознательности ко
всему, что не напрягает душу, память и совесть:

       Пушкин   ("Детская книжка")     Когда проходил мимо их порядочный
человек, Ванюша показывал ему язык, бегал за ним и изо всей силы кричал:
"пьяница, урод, развратник! Зубоскал, писака! Безбожник, нигилист!" - и
кидал
в него грязью.

     Ведущий     И снова вынужден извиниться за поведение выступающего. 
(Это
я не о Пушкине, конечно:)
       А все же интересно у нас учили на филфаках: где еще такое услышишь:
"напрягает душу". Сильно! Какое-нибудь там "душа обязана трудиться" и не
тянет на подобном фоне:

         Басинский   :Кактусы ведь для того и созданы - кичиться
индивидуализмом формы.

       Ведущий Надо полагать, уважаемый филолог, мастер метафоры (очередной
лирик, погибший в критике - сидит и хочет создавать препоны, определять,
какая литература правильная и какая - нет: он это прямым текстом говорит в
статье "Пафос границы":) - сей мастер, видимо все же хотел сказать не
"индивидуализмом", а "индивидуальностью". у, да не будем придираться к
мелочам. А вот далее в статье Басинского идет целый художественный период -
о редких кактусах - даже устаешь читать, ибо все давно ясно. С первых же
строк. И ожидание - когда же появится параллель с пейотом и прочими
донхуановскими делами, столь явно напрашивающаяся при разговоре о Пелевине
- сие ожидание так и не оправдалось до самого конца статьи. А оно одно
только и держало внимание на сием продукте постписаревского реализма: ет,
не читал уважаемый критик Кастанеды - ни под редакцией Пелевина, ни в
других переводах. Жаль - но эти "кактусы" - простое совпадение:
     И в его утверждение о том, что "образ сам собой возникает при чтении
рецензии Д.Быкова:" - не верится. Очень уж очевидно стремление
продемонстрировать собственные писательские возможности. Вот, мол,
глядите, мы и сами не лыком шиты (чтоб не сказать грубее...)

           Е.Сперанский    ("Под шорох твоих ресниц")
              -  Я вся в искусстве:вся в кактусах
-          - Я тоже хочу быт весь в кактусах.
-
- .     Ведущий    Однако, высказывания П.Басинского -  еще не "самые-
самые". Есть среди участников обсуждения критик и более молодой, и -
более непримиримый. Трудно поверить, но - факт.
-      Прошу Вас, пожалуйста! Так как Ваша позиция не только подробно
изложена, но и исключительно характерна, давайте побеседуем более
обстоятельно.
-
-     Александр Архангельский   Словно тут речь об адепте нового
учения:Тем неожиданнее и резче прозвучала реплика Алексея Слаповского:
саратовский прозаик выгреб из "Чапаева и Пустоты" кучу словесного
мусора и наглядно продемонстрировал читающей публике, что "самый
загадочный" и "самый известный" писатель своего поколения попросту не
владеет русским литературным языком.
-
-                 Ведущий    А что, разве выгребать - это и есть функция 
критики?!
Слово-то не воробей, как говаривал тезка и земляк одного героя Виктора
Пелевина - некто Зигмунд из Вены .
-
            Архангельский  Коллекция языковых огрехов пелевинской прозы,
собранная Слаповским, заведомо неполна. Легко привести иные примеры
чудовищной стилевой нечуткости, выбранные наугад из начала, середины и
конца книги.

          Ведущий    Точнее было бы сказать не "легко" , а "легко и
приятно".
равится это -  выгребать? у хорошо, вот пусть  всё это правда:  нет за
Пелевиным ничего - ни идей, ни таланта, ничего. И ладно. Мало ли 
графоманов
нынче печатается. Что-то, однако, не слышно по их поводу ничего подобного:
еужто всё дело  в премии и похвалах коллег,  тем более, зарубежных?! Ай, 
как
стыдно-то, господа!

        Пушкин     Глупость осуждения не так заметна, как глупая хвала; 
глупец
не видит никакого достоинства в Шекспире, и это приписано разборчивости
его вкуса, странности и т.п. Тот же глупец восхищается романом  Дюкре-
Дюмениля или Историей г.Полевого -  и на него смотрят с презрением. Хотя в
первом случае глупость его выразилась яснее для человека мыслящего

        Архангельский   :о вот что важно. Слаповский, издеваясь над
пелевинской стилистикой, вспоминает о своей прежней профессии -
редактора; судя по его неподдельному изумлению, с этой профессией он
расстался давно. Потому что в последние годы произошла резкая смена
"типового набора" языковых погрешностей. Привычные "сбои" исчезли - или,
по крайней мере, отошли на второй план.

      Ведущий   Прошу максимального внимания - кульминация.

      Архангельский    Зато возникло нечто новое - я бы назвал эту
причудливую смесь предельно книжных конструкций с произвольными законами
устной речи компьютерным языком. Все вроде бы правильно, гладко - но
стоит вчитаться, как волосы встают дыбом.   Словно мысль, не встречая
привычных препятствий, не преодолевая трение ручки о бумагу, не прорываясь
сквозь молотобойный треск машинки, но и не обретая опоры в репликах
собеседника, в интонации, жесте, ситуации времени и места, - сама не
замечает, как лишается внутренней формы - и соскальзывает в
грамматическую пустоту: а таком языке и пишет Виктор Пелевин

        Великий Старец
     Гнетет их страх смерти,
     страшатся они любых перемен...
    Сами же только и мечтают о былом,
    что хорошо бы вновь всем вернуться
    к завязыванию узелков на веревке вместо письма.

          Ведущий    Вот и ответ - обычный луддитский конформизм. И 
ничего,
кроме комплекса неполноценности и страха оказаться попросту
некомпетентным  тут нет. Компьютер  испугал - он не стучит, подобно
машинке или, скажем, подобно зубилу клинописца-каменотеса.. А вот
Достоевский, говорят, диктовал. Без всякого там собеседника. И не один он.
     А ведь прочитавши любой из серьезных рассказов Пелевина (всё равно -
отдельно изданных или вставок в романы), нельзя не заметить огромной
разницы в стилях между ними  и цитируемой критиками небрежной
пелевинской же прозой. И - не задуматься, отчего это. И не вспомнить хотя 
бы
"Евгения Онегина"  (":простонародных, идеальных:")

         Архангельский  Вопрос - как можно, будучи не в ладах со стилем,
выражать глубины подсознания, выстраивать многоярусные идеологические
конструкции, давать волю фантазии? То есть делать именно то, что ставят
в заслугу Пелевину многочисленные сочувственники, равняющие его с 
Борхесом,
Умберто Эко и Карлосом Кастанедой?..  Да так и можно; просто есть идеи,
сопротивляющиеся ясному стилевому оформлению, как бы нуждающиеся в
безъязыкости.

        Карл Густав Юнг     Любое отношение к архетипу, переживаемое или
просто именуемое, "задевает" нас; оно действенно именно потому, что
пробуждает в нас голос, более громкий, чем наш собственный. Говорящий
прообразами говорит нам как бы тысячью голосов, он пленяет и покоряет, он
поднимает описываемое им из однократности и временности в сферу
вечносущего, он возвышает личную судьбу до судьбы человечества и таким
путем высвобождает в нас все те спасительные силы, что извечно помогали
человечеству избавляться от любых опасностей и превозмогать даже самую
долгую ночь.

     Пелевин (устами Затворника)      Если ты оказался в темноте и видишь
хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того,
чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это
действительно не имеет смысла. о просто сидеть в темноте не имеет
смысла в любом случае. Понимаешь, в чем разница?

             Ведущий  Речь господина Архангельского звучит громогласно, и 
можно
даже не заметить, что ни одна идея из  этих , безъязыких - не названа. Ибо 
если
автор займется этим, может - как у многих его заединщиков - выясниться , 
что
он ни малейшего понятия не имеет о предмете разговора, полагая, что 
буддизм,
дзен, кришнаизм и прочее подобное (для него) суть какие-то дурацкие
восточные выверты, для таинственной и духоносной  души ненужные, а посему
и не стоящие даже того, чтобы различать их друг от друга:Как , врочем, и
клавиатура компьютера - не стоит того,чтобы хоть подойти к ней и обратить
внимание, что от клавиатуры пишущей машинки она попросту ничем не
отличается. А если главное - молотобойность, то вот уж пожалуйста - 
стучите
громче, авось и откроют:

         Архангельский  :Слишком тонок юмор, пронизывающий сцену, - а как
можно шутить над тем, к чему несерьезно относишься? Слишком узнаваемы
"остраненные" абсурдизмом реалии 90-х годов, - а зачем любовно
живописать то, что не обладает никакой самостоятельной сущностью?

        Ведущий    Действительно: зачем живописать?..

        Писарев  : к сожалению, публика времен Пушкина была так неразвита,
что принимала хорошие стихи и яркие описания за события в своей
умственной жизни.

          Ведущий   Как точно  сказано по сути, и как нелепо по стремлению
оценить и перевоспитать! у а как же иначе еще можно расценивать хорошие
стихи?!

           Виссарион  Белинский    Мысль, высказанная Гете, поставляет
искусство целью самому себе и через это самое освобождает его от всякого
соотношения с жизнью, которая всегда выше искусства, потому что
искусство есть только одно из бесчисленных проявлений жизни.

             Ведущий    Уже и просто классическое  "чистое" искусство
явно не
укладывается в  эту трактовку -  и искусства, и жизни, а  уж то, что
декларируется героями Пелевина - его подходу и вовсе диаметрально
противоположно, ибо едва ли не всякий из них сказал бы почти точно
следующее: "так называемая жизнь есть только одно из проявлений
искусства":

            Блок     Из рядов художников, которых пока никто не слышит,
раздаются одинокие музыкальные призывы; призывы к цельному знанию, к
синтезу, к  gaia scienza. Эти призывы пока никому не понятны, даже имена 
их
носителей вычеркиваются из списка порядочных и цивилизованных людей.
Составлением проскрипционных списков занята армия гуманных критиков-
аналитиков, которая далеко превышает своей численностью и даже
обученностью небольшую всегда группу людей, стремящихся к синтетическому
миропониманию.

       Ведущий  Обращаю внимание уважаемых критиков-аналитиков, что мы
слышим голос напрямую из того самого серебряного века!

         Блок     Я утверждаю, наконец, что исход борьбы  решен и что 
движение
гуманной цивилизации сменилось новым движением, которое тоже родилось из
духа музыки; теперь оно представляет из себя бурный поток, в котором
несутся щепы цивилизации; однако в этом движении уже намечается новая
человеческая порода; цель движения - уже не этический, не политический, не
гуманный человек, а человек-артист; он, и только он, будет способен  жадно
жить и действовать  в открывшейся эпохе вихрей и бурь, в которую
неудержимо устремилось человечество.

         Ведущий          е знаю, что сказал бы об этом Виктор Пелевин, 
однако уж
Петр Пустота под этим, несомненно, подписался бы - разумеется до общения с
Чапаевым и Юнгерном: о это - не главное. А вот как насчет того, что ни
Пелевин, ни его герой не представляют - по словам уважаемых критиков (в 
том
числе и доброжелательно настроенных) истинной картины той,
послереволюционной эпохи? Что же, Блок - тоже все это вычитал в книжках? 
Я,
разумеется, веду речь о духе  эпохи - в конце концов  Пустота - коллега 
именно
Блока - во всех смыслах

          Блок     Теоретики теряют (или не теряют, а потеряют) надежду
взнуздать искусство. Засунуть в стиснутые зубы художнику мундштук науки.
Вместе с тем - не в первый раз - теряется надежда и на научную критику.

         Ведущий    И это сказано три четверти века назад!..

        екто весьма древний  (из сенсуалистов, утверждает, что слова
восходят к Аристотелю)
           Nihil est in intellectu, quod non fuerit prius in sensu
           [ет ничего в уме, чего не было бы раньше в ощущениях.]

      Ведущий    Вот именно - к Аристотелю: Пора наконец возмутиться и
сказать: нельзя рисовать Аристотеля столько времени подряд! Пелевину куда
больше пойдет такой лозунг: Nihil est in sensu, quod non fuit  in 
intellectu.
[аоборот, только без "бы"]  е знаю уж, восходит ли сие к Платону, но что
Петр
Пустота  сказал бы что-то подробное - почти уверен.
   о- к разговору об отношении Пелевина к "излагаемым" идеям - насколько
он все же серьезно их воспринимает?

    Сергей Кузнецов    При желании можно поспорить о том, насколько сам
автор верит в Послание  (судя по длинным и временами тормозящим
повествование беседам - действительно верит):

    Ведущий   ет, не возьмем критика в Шестипалые, слишком уж он от
социума, хотя и умный, конечно, и непредвзятый. о - судить о вере по
наличию длинных бесед - смешно же. и во что он, конечно, не верит, этот
Затворник - он же все эти легенды сам и придумал! Читать надо внимательно!
Да и вообще - что значит "верит"?! Всё пытаемся под наш менталитет
подогнать: веришь - не веришь. И уж вовсе "не в тему" звучит это самое
"действительно"! Обижаете вы автора таким его пониманием. Впрочем, это,
скорее, я тут за него обижаюсь, а ему-то что.

       Кузнецов   :  в этом следование буддистской традиции, в которой
сожжение дзенским мастером статуи Будды служит лучшим объяснением
сущности буддизма

     Ведущий   А вот тут есть правда: действительно, отношение к так
называемым "святыням" у Пелевина - в восточной традиции. Да и вообще, в
традиции всех  мудрых во все времена: ничего святого! Просто наличие чего 
бы
то ни было святого, канона, кумира - все это связывает  - и ум, и душу: 
Так
что в этом смысле критик прав. А вот объяснить сущность буддизма: Если бы
у буддизма была объясняемая сущность, да еще объясняемая столь простыми
методами - вполне пригодными для толпы - то что ж это был бы за буддизм?!
         Вопрос к Виктору Пелевину (из сетевой конференции): насколько 
ваши
произведения являются закодированным изложением дзен?

    "Pelevin"      Во-первых, я себе не представляю, что такое
закодированное
изложение дзен. У дзен вообще никакого изложения нет, он не излагается.
Буддизм - это система правил обращения с окружающим миром и с самим
собой. И в буддизме существуют разные традиции.

       Архангельский  :.ну и что? ну и зачем? А ничего. А ни за чем. ичто,
нигде, никогда.

     Ведущий    Опять все то же - как сговорились! у и вопрос в устах
литературного критика: "зачем?":
      Стоп-стоп, а уж не из Терца ли это  "ничто, нигде, никогда:", не из
"Прогулок ли с Пушкиным": : Ведь не может же такого быть, чтобы столь
уважаемый и авторитетный литературный деятель не читал Синявского? ет,
такое и предположить невозможно. Следовательно, он сам наводит читателя на
мысль о пушкинской сути пелевинской пустоты.

        Белинский  (О Пушкине)   :Художник, любящий все и потому терпимый
ко всему. Отсюда все достоинства, все недостатки его поэзии; и если вы
будете рассматривать его с этой точки, то с удвоенной полнотой
насладитесь его достоинствами и оправдаете его недостатки, как
необходимое следствие, как оборотную сторону его же достоинств. :Он
ничего не отрицает, ничего не проклинает, на все смотрит с любовью и
благословением.

    Ведущий    Это не Синявский написал, это Белинский! За полтора века 
до!

    Писарев   В этих строках и ласковых словах заключается самое полное и
беспощадное осуждение не только одной пушкинской поэзии, но и вообще
всякого чистого искусства . Кто любит все, тот не любит ровно ничего; кто
любит одинаково сильно истца и ответчика, страдальца и обидчика, :

         Ведущий  Интересно, неужели великий реалист даже не заметил, КОГО 
он
тут фактически описал?!

      Петер Слотердейк ( "Евродаосизм")  В западном полушарии началась
постхристианская эра, которая уже не находит подходящих понятий в
священных текстах иудео-христианской традиции для компетентного
самоосмысления нашего времени.

        Писарев   :истину и предрассудок, тупого обскуранта и гениального
мыслителя, тот, очевидно, не может желать, чтобы истец выиграл свой
процесс, чтобы страдалец поборол обидчика, чтобы истина истребила
предрассудок и чтобы гениальный мыслитель одержал решительную победу
над тупыми обскурантами.


      Ведущий Господи, да конечно же не может! Ибо - ЗАЧЕМ?! Что за цель
для художника - хотеть чьей-то там победы? Тем более победы "истины".
Снова и снова: что есть истина?! Эдак ведь можно и  до того дойти, что,
подобно китайцам в 70-е годы, для пользы дела выращивания риса истребить
всех до единого воробьев - и в результате остаться без риса вовсе. А ведь 
любая
жизнь по-своему экологически сбалансирована, так неужто удел поэзии -
менять ее к лучшему?! адо же - "решительную победу"! Это человек чего-то
такого хочет. А поэт  тут при чем?!
    Когда я слышу разговоры о решительной победе добра и истины (тем 
более,
если  речь зашла о притчах-анекдотах в качестве носителей мудрости),
вспоминаю одну поучительную байку:
   ":А теперь, дети послушайте сказку о борьбе  добра и зла.  Жил был
добрый
и сильный герой - Иван-царевич. И вот поплыл он как-то  по реке. А 
навстречу
ему - огромная куча:.гм: ну, в общем, кала, дети: И говорит эта куча
Ивану-царевичу: "Иван, Иван, а вот я сейчас тебя съем!"  . "Э, нет, -
отвечает
куче Иван-царевич,- Это как раз я тебя съем!" И что ж вы думаете, дети?
Так
оно и вышло: съел Иван-царевич кучу! И вот так, дети,  всегда: добро
побеждает зло!:"
    Впрочем, позиция Писарева по крайней мере логически замкнута: он ведь
считал поэта ровно таким же ремесленником, поддающимся обучению, как и
всякий другой. Так что и польза, им приносимая, должна лежать в столь же
материальной плоскости, и позиция (как мы бы сказали - партийность) должна
быть четко обозначена. А вот нынешние : -  как сказать , "писаревцы" что
ли?
- они-то все же не столь категоричны, надеюсь. Признают они за художником
хотя бы элементы необъяснимости, внешности по отношению к нашим мирским
делам? Или все же нет - и требуют , как и Писарев, такой же полезности
Бельведерского кумира, как и печного горшка:
     И ведь надо же - как повторяется история - в точности как Писарев не
увидел, не смог увидеть глубинного смысла слов Гете и Белинского, в 
точности
так же наши современники не прочли, не смогли прочесть слов Синявского - о
той самой вселенской пустоте, порождающей равную любовь ко всему,
необходимо присущую истинной поэзии. И потому пишут о таких авторах, как
Пелевин, с искренним возмущением (каковое, по их мнению, должны разделить
и мы) - дескать, к чему он призывает, где его пристрастия, куда ведет: у, 
и
вот это вот: "ничто, никуда, низачем":

    Акутагава Рюноске  У меня нет никаких принципов, у меня только нервы.

       Архангельский   :"визит" Петра Пустоты в потустороннюю обитель
барона Юргенсона, встреча с буддийствующими казаками, изучающими
"ебаватгиту". Сцена, написанная вяло, - ибо заведомо лишена
определенности:

             Ведущий   Что делать? е приводить же здесь полную цитату, 
чтобы
доказать очевидность обратного! Впрочем, попади на перо уважаемому критику
Булгаков - с его сценой  в спальне Воланда перед балом - результат был бы 
тот
же: "вяло, ибо:". Можно ли правильно взять производную, не зная марксизма-
ленинизма? - старая и, как выясняется, по-прежнему актуальная шутка
студентов-технарей.
     И все же вернемся к деталям, Во-первых, барон был не Юргенсон (при 
всем
уважении!) , а Юнгерн! Более того, в тексте - буквально напрямую - 
указано,
что фамилия  вызывает у героя ассоциации с Карлом Густавом Юнгом.
Впрочем, я забыл: ведь для этого надо было прочесть:И еще: с чего бы это
казаки стали "буддийствующими"? Это только потому, что уважаемый критик
попросту не знает никаких других восточных учений? А о "Гите" он слышал
только здесь и только в этой вот форме?..

-     Петр Пустота   -  Я, Василий Иванович, совершенно не понимаю, как 
это
человеку, который путает Канта с Шопенгауэром, доверили командовать
дивизией.

      Роднянская   Полагаю, что автору отлично известно правильное
написание имени загадочного барона, но, видно, он соблазнился скрестить 
его с
Карлом Густавом Юнгом.

   Ведущий   Конечно. Это сказано в книге едва ли не напрямую. Цитирую:
"Юнгерн? - переспросил я . - Юнг-ерн:Что-то такое я слышал: Он,
случайно, с психиатрией никак не связан? е занимался толкованием
символов?"
         Кстати уж, дополняя столь важную миссию критика - 
просветительскую,
спешу сообщить учащимся, что Штернберг ( а именно это-то и есть фамилия
барона, зовут которого Юнгерн - откуда тут взялся это Юргенсон? - неужто у
барона  возможна такая фамилия?) - настоящий Штернберг, Лев Яковлевич -
"тоже  оттуда" - то есть, в смысле -  с восточных тем. ародоволец,
преследовался царским режимом - сослан на Дальний Восток. Оч-чень
известный специалист - в частности, по внутренней Монголии. В хорошем
смысле:

       Архангельский   о именно компьютерно-"безъязыкое" описание
Юргенсоновой долины вдруг обнаруживает компьютерное (а вовсе не
буддийское, не дзэновское) происхождение пелевинской "пустоты".

       Пушкин          Мне пришла в голову мысль, говорите вы.  е может 
быть.
ет, N.N., вы изъясняетесь ошибочно; что-нибудь да не так.


        Ведущий    Серьезное обвинение! Остались мелочи: определить, какая 
из
пустот - какая, и чем они отличаются. Тогда, возможно, будет понятно что
вообще хотел сказать критик:Если, конечно он хотел сказать что-нибудь,
кроме "а Пелевин - плохой!" Это ж надо так выразиться - "дзеновское
происхождение пустоты"! И ведь тоже за чистоту языка:Какая уж тут чистота,
не сломать бы его -  язык то есть.

       Архангельский   Все встает на свои места; все объясняется. е в
область просветленного духа ведет своего героя Пелевин,:

       Ведущий   Точно! Он его вообще никуда не "ведет". Он - не вожатый,
а
литература - не пионерский сбор на тему "что такое хорошо и что такое
плохо".
Если же герои у писателя принимаются "себя вести"   - а в литературе сие
не
редкость, -  так ведь это же они сами:
     (  ":тогда попрощаемся с миром.
            - Как это делается? - по привычке спросил Шестипалый.
           Затворник с удивлением поглядел на него.
           - Откуда я знаю, как это делается,  - сказал он."     )

     Архангельский       : а в ту психически опасную пустоту  мерцающего
экрана:

          Ведущий  Однако! Похоже, уважаемый критик и впрямь боится
компьютера прямо-таки патологически! (":Ты знаешь, что такое
"патологически"? Максим сказал, что знает, и они пошли:"  Стругацкие)
       Интересно, а это ужасное, диавольское изобретение - телевизор - Вы
смотрите? А по чугунке не пробовали ездить?..

       Архангельский    В ту электронную МИМОСТЬ, которую с легкой руки
одного "левого" американского профессора (кстати, морфиниста - подобно
Петру Пустоте) в конце 1980-х стали именовать "виртуальной реальностью".
Забавно, что "виртуальная" теория:

        Ведущий  Какая-такая теория?! В чем она состоит? Вкратце. А?
"Виртуальная теория", надо же!..
        И откуда сведения, что Петр Пустота - морфинист?! Вы "Записки
юного
врача" давно перечитывали?
     Мне, простому скромному читателю  ужасно неудобно объяснять
уважаемому и весьма рафинированному профессионалу некие банальные вещи.
Однако - что делать:  е читал ли он (или его дети, внуки) такой детской
книжки "Бесконечная история"? у, может, тогда смотрел фильм? Впрочем, я
сильно подозреваю что отношение господина критика к кино - к американскому
кино! -  нетрудно вычислить: Так вот, даже в таком простом для восприятия
жанре, как детская сказка (фильм, впрочем, высшего класса - во всех
отношениях), имеется эта самая, столь пугающая виртуальная реальность. И
отнюдь не на экране компьютера или шлема-приставки. А в обычной книге,
вызывающей к жизни обычное детское воображение, каковое в свою очередь
воссоздает заново страну Фантазию - да-да, именно ее - виртуальную
реальность:  Очень рекомендую господину критику внимательно и  без
пристрастий посмотреть эту картину! е в порядке иронии рекомендую, а
совершенно всерьез. Возможно, там, в разговоре мудрого книгопродавца с
главным героем -  мальчиком -  он найдет ответ на мучающие его вопросы,
задумается о книгах "безопасных" - то есть, не способных перенести
читателя в
мир грез (если угодно - в виртуальную реальность), и Книгах - настоящих
произведениях искусства, каковые на подобное волшебство способны. А
обвинять автора романа в том, что тот уводит читателя от реальной жизни в 
мир
иллюзий - значит, как мне кажется, удостоить его высшей похвалы. Ибо ох 
как
немногие книги способны на подобное воздействие. Это вам, господа-
товарищи, не соцреализм:
       Впрочем, что это я? и этого, ни множества других подобных фильмов
критики не смотрели и смотреть, разумеется, не собираются. И сказок они не
читали - может быть даже никогда. Иначе объяснить позицию неприятия
литературного произведения с подобной мотивацией:  уводит в мир фантазии,
вы подумайте! - никак не берусь:
        В прелестном и всеми любимом родном нашем мультике "Малыш и
Карлсон" есть эпизод, когда Карлсон  объявляет явно безнадежной  попытку
толстой домомучительницы фрекен Бок влезть в телевизор. А Малыш, искренне
потешаясь над его невежеством, сквозь хохот говорит: "Да я же тебе всё
объяснил, неужели ты не понял?"      Отличная, хотя и явно случайно
возникшая
учебная сказка! Шестилетний малыш "всё объяснил" своему приятелю про
сущность телевидения. Браво. Блестящий пример пресловутого школярского
всезнайства. С тем же успехом он мог бы "объяснить" Карлсону, как попадает
человек на фотографию. За зеркало. а картину. В книгу, в кино. Словом,  в
виртуальную  реальность..    Привычно - следовательно понятно. Как 
критикам,
"понимающим" все о "Чапаеве" и прочих пелевинских книгах. Они уже поняли
- как Малыш телевидение. Много ли теперь шансов, что станут когда-нибудь
позже думать об этом еще, хоть  чуточку глубже?.. И это - случай с книгой
вполне учебного характера! Что ж тогда говорить о хоть сколько-нибудь
эзоповых вещах?!  И как же заставить задуматься? Заставить посмотреть 
свежо?
Как заставить понять, что разницы между рисунком углем на стене пещеры,
самой навороченной виртуальной интерактивной приставкой с костюмом и
шлемом и , наконец, попросту игрой воображения - настоящей разницы ЕТ?!
Может быть, именно упорное нежелание это понять - также один из
движителей столь мощного возмущения уважаемых хранителей древностей?..

     Архангельский    Вполне логично придать пространству компьютерной
кажимости сверхисторический статус: отныне именно в этом условном
пространстве будет свершаться "ход времен", именно тут предстоит
разыгрываться бескровным баталиям, сталкиваться глобальным интересам,
утверждаться и рушиться идеологиям...

     Ведущий   А что, разве когда-то было иначе?:Где ж еще сталкиваться
идеям - не на ринге же, не на Куликовом поле. Чем книжная виртуалка так
качественно отличается - как поле брани идей  - от компьютерной? Тем, что
вторая кого-то пугает? Так это - факт его биографии - и только:

      Архангельский То есть именно тут начнет разворачиваться история
после истории. е знаю, сознательно соотносил Пелевин свой замысел с этой
постмодернистской конструкцией:

      Ведущий  Итак: в виртуальной реальности компьютерного мира будет
теперь идти борьба идей, интересов, идеологий. И эту картину Вы  называете
"постмодернистской конструкцией". А если бы речь шла о киноэкране -
пришедшем на смену театру? Или о книжке сказок, пришедшей на смену
устному фольклору? Тогда бы это как называлось?

     Архангельский  е черты преходящей эпохи стирал он в своем романе, а
ненужные файлы; не условно-живых героев перемещал из одного пространства
в другое, а перебрасывал безусловно-мертвые фикции с твердого диска на
дисковод и обратно.

     Ведущий     Одна и та же метафора,  повторенная дважды - и то уже
многовато... о сколько же можно? Это уж паранойей отдает. Просто страшно
за компьютеры делается - вот дай человеку молоток в руки - он все диски
переломает - и твердые,  и  мягкие. Если, конечно, сможет их узнать по
внешнему виду:

      Архангельский   Это очень удобно, это очень приятно; но это, если
вдуматься, и очень страшно: в таком виртуальном мире нет и не может быть
истинного страдания

      Ведущий   Конечно! Как и  на сцене театра. И на экране 
синематографа. О
чем и писали во все времена ваши заединщики, крича о конце истинного
искусства.
     Кроме того, Вы , сами того не ведая,  сказали кое-что весьма и весьма 
точное.
Как раз к уходу от этого вашего "истинного страдания" и призывает: нет,
сударь, не Пелевин. есколько способных мыслителей  сделали это  раньше.
Одного из них звали  в миру Шакья-Муни:И в другой стране другой - тоже
небездарный - философ, некто Лао Цзы, мыслил аналогично - в данном
вопросе. Да что там - и в  известном поучении  (произнесенном задолго до
вышеназванных) на поле битвы Куру - неким возничим колесницы верховного
военачальника, прозванного Сильноруким, - говорится в сущности то же
самое:

      Архангельский   Только напряженные, кричащие виртуальные краски,
только отвратные физиономии электронных злодеев, только неживые
белозубые улыбки космических сержантов, спасающих человечество, только
файловая структура повествования, равнодушная к родной языковой стихии,
но зато легко и без потерь конвертируемая в любую культурную традицию,
только интернетовская иллюзия преодоленного пространства и отмененного
времени - линия связи всего со всем (ничего ни с чем), начинающаяся 
ниоткуда
и уходящая в никуда.

      Ведущий     Определенно здесь что-то опасное психически - такая
ужасающая картина нарисована. Вы только подумайте - файловая структура!
То ли дело было раньше - мы писали вот на свитках, а пришли эти холодные
бездушные новаторы - и разрезали все на отдельные странички (файлы). 
Теперь
их надо перелистывать, что, конечно, обездушивает непрерывное течение
книги:
    А уж этот повергающий в ужас, леденящий кровь Интернет (телевизор,
телефон, телеграф, почтовый голубь:), заменивший живое душевное общение,
лишивший нас истинного понимания  - кто, с кем и зачем:
     Такое ощущение, что писалось это под одеялом - со страху. Еще бы - 
ужас
какой - Интернет:


                                          *  *  *

       Ведущий    Раздражение столь многих и столь разных критиков по 
поводу
"Чапаева и Пустоты" - на фоне  почти всеобщего молчания до появления этого
романа - а точнее, до "Букера" , до толстых журналов и больших тиражей -
вероятно, объясняется не только и не столько элементарными
профессиональными причинами ( как это - мы его и не замечали вовсе , а тут 
-
такой успех:) и не примитивной  завистью, но  тем, что Пелевин все же
задевает - ну, пусть  не разум, но чувства - точно. Видимо, то, что ему и 
в
самом деле всё пофиг - в соответствии с этим пресловутым ярлыком
"буддиста" -  не может не возмущать беднягу критика, который и так-то уж
изрядно сомневается в осмысленности всей своей деятельности, а тут - нате 
вам
- талантливый - явно и отчетливо талантливый! - писатель, так ведь еще и с
равнодушием и к стилю, и к форме, и к морали-нравственности-призывам - то
есть абсолютно не нуждающийся в критике, в том, чтоб его "вели и
направляли". Как же этому не обижать?!
       о почему  уважаемым критикам не написать о "ике", если "Чапаев"
столь откровенно слабая вещь? А потому, что тогда придется  врать - ну кто 
ж
поверит, что такой рассказ - пронизан холодностью, эгоцентризмом и прочим?
Кто поверит, прочитав его даже и один всего раз (хотя , разумеется, 
рассказ
двойной по самой своей сути и замыслу), что автор - не владеет мастерством
стилиста, языком, метафорой: ну, чем он там еще, господа, не владеет? е
признавать же, в самом деле, что вот этот самый , такой нехороший, Пелевин
взял и написал о ЛЮБВИ так, как никто до него не писал, - так еще и
талантливо это сделал?
    И еще: вот, кажется,  "Чапаев и Пустота" - это  достаточно просто и
понятно. К тому же,  многие говорят, что король голый, а я-то, бедный и 
вовсе
ничего не вижу - подслеповат, а если честно, то, вполне возможно, что и не 
на
своем месте , да и с IQ тоже: А тут такой случай - вроде как всё явно - не
слишком заумно, мало про этот чертов Восток - ну, как тот всеобщий 
анекдот,
про Василия Иваныча: Так что давай-ка поорем: "А король голый!" : а чем
и попались. Купились, если точно.
      Вот где случай  инверсии! Образ еще и почище, чем у Евгения Шварца: 
идет
кто-то (черт его знает, вполне возможно, что и королевских кровей - кот ж 
их
нынче разберет, когда они ходят в чем попало, да еще и переодеваются по 
сто
раз на дню), и надо  оценить новое платье. Работа такая. А порядок  ведь 
всё тот
же: кто этого платья  не видит, тот - : ну,  понятно кто. Только совсем
немножко наоборот: кто не успеет выкрикнуть, что король голый - вот тот и 
не
на своем месте как раз. А то и вовсе: Страшное дело:  вы войдите в их
положение - хоть на гуще гадай, никаких не стало критериев. И вдруг - 
такой
подарок: этот самый король-не король одевает уж такое , что  кто-то из 
цеха
крикунов не выдерживает и срывается первым. И - пошло. Вот прямо друг 
друга
и подзадоривают. А ведь , между прочим, если дело и вправду обстоит так - 
с
королем - то чего тогда шуметь-то?! А вот чего : устал член гильдии 
крикунов.
И всегда был не очень-то чтобы зорким - всё больше со всеми, с 
коллективом,
там-то не ошибешься: Плюс - наряды нынче в моде такие, что и не разберешь.
у не признаваться же в самом деле!  А претендент (черт, а вдруг все же
король:) еще только вчера выходил в чем-то куда менее явном. И куда более
похожем если не на горностаевую мантию то уж как минимум на вечерний
костюм. А сегодня - в джинсовых шортиках с бахромой.  И в маечке   с
рисунком Вечного предела - ну, кружочки такие, вроде знака "пепси": Вот и
шумят, чтоб не только подбодрить себя и друг друга, но и заглушить свои же
сомнения - вот это "а вдруг.." Кстати уж к   хору присоединились и
самозванцы
из не-королей - хоть и одетые вполне добротно и в согласии с классическим
стилем, а на королевство не больно-то тянущие. Так-то о них никто и   не
слыхивал, а вот пошумели с солидной сцены (дескать, коллега-то наш - 
голый,
не наш он, одни мы настоящие) - глядишь, кто-то и имя узнал:
              А ведь уже в "Затворнике и Шестипалом" - "раннем"
произведении -
Пелевин, как бы предвидя многие вопросы, ответил на них . И тот, кто 
прочел,
не станет громогласно вопрошать: "А куда нас зовут, ведут и прочая?" Да и
вообще никаких неопровержимых и ужасных обвинений из лексикона социума
не выкрикнет. И если не полезет вслед за Затворником за Стену мира, то уж 
и
кидать в него кусками еды тоже не станет. Скорее, если непременно нужно
продемонстрировать свое отношение (не Затворнику, конечно, нужно, а самому
демонстрирующему) - скорее махнет на прощанье и грустно улыбнется, стоя в
толпе социума:
      Вообще, предвидение  - включая и ответы на еще не прозвучавшие
"обвинения"  - больше в стиле "позднего" Пелевина. Он все чаще "отвечает"
на
критику, и все чаще - заранее, "на опережение".  Чем это вызвано? Чем
вообще
вызвано  увеличение в пелевинском творчестве доли столь любимой нашими
фантастами дидактитки? Может быть, упорное нежелание уважаемых коллег-
литераторов понимать довольно тривиальные вещи все ж таки задевает автора,
пробуждает в нем тщательно маскируемое призвание - быть учителем. И он
принимается объяснять:Вот пример - из "Чапаева и Пустоты".
     "Где бы ты ни оказался, живи по законам того мира, в который ты
попал, и
используй эти законы, чтобы освободиться от них. Выписывайся из больницы,
Петька. -Мне кажется,  я понимаю метафору, - сказал я."
        Мало того, что это - многократно и разнообразно разжевывается и
повторяется, так еще - "для особо вдумчивых" - указано, чтО есть метафора.
Впрочем, они умудрились и на этот раз не понять: Воистину, бисер надо
беречь:а "феньки" пригодится - для ребенка.
         В каком-то смысле критики, видимо, заставили Пелевина снизить 
планку
до уровня почти прямых объяснений, сделав  литературное произведение
воистину учебным пособием. адеется все-таки затворник на понимание: у и
что? А ничего: Сам виноват - знал же - насчет бисера: Знал - иначе не
написал бы именно об этом: о  попытках объяснять что-то  реалистам и о 
том, к
чему такие попытки только и могут привести:

- Это как?
-  е поймешь.
- А ты попробуй объясни, - сказал Мария. - Может, и пойму
::
- Понятно? - спросил он Марию.
- Понятно, - ответил Мария.
- Что тебе понятно?
- Понятно, что ты псих в натуре. Какие же в Древней Греции могли быть
автомобили?
- Фу, - сказал Володин .- Как это мелко и безошибочно. Тебя так и правда
скоро выпишут.

      Впрочем, это еще не самое горькое - о попытках разъяснять:

- Кстати, Петр, что эти господа думают о метафизике сна? - спросил
наконец Котовский.
- Так, - ответил я, - пустое. Они неумны.

     И, наконец, можно ведь говорить и с посвященными - у тех , по крайней 
мре,
есть чувство юмора :

- Золотая удача, - ответил я, - это когда особый взлет свободной мысли
дает возможность увидеть красоту жизни. Я понятно выражаюсь?
- О да, сказал барон. - Если бы все выражались так понятно и по существу.
Как это вы пришли к такой отточенности формулировок?

      Так что претензии к Пелевину предъявлены прямо противоположные тем,
которые следовало бы. е в непонятности и заумности следует винить автора, 
а
в том, что он, поддавшись на провокации, принялся объяснять, чего 
художнику
нигде, никогда и ни при каких обстоятельствах делать не следует: реалисты
все равно не поймут, а любители эзопова стиля, любители клубного духа,
любители декодирования потеряют большУю  часть кайфа.
    Очень  серьезный недостаток романа "Чапаев и Пустота" - именно эта вот
неровность: то действительно интересные и часто вполне лаконичные места, 
то
- подробные пояснения. И раздражает по-настоящему как  раз  то, что автор
поясняет уже понятое чуть раньше . Как будто вы с ним вступили было в
заговор посвященных, только начали  проникаться друг к другу той особой
симпатией и тем особым доверием, какие порождает общая тайна (или - что
здесь одно и то же - тайное общество), как вдруг выясняется, что все это 
он
взял и изложил , скажем, по радио, в передаче для домохозяек - подробно и 
с
упоминанием вашего имени в качестве "одного из нас". Вполне по-
американски. Вариант - выпустил комикс по им же созданной герметичной
книге, доступной немногим, и в том числе -  вам (да и то - после серьезной
работы по осмыслению). Пример - анекдот про Чапаева и Петьку, которые
пьют, чтоб "замаскироваться". Только ленивый  или  румяный критик не
поняли этой простейшей, поверхностной  реминисценции. И вдруг - он ее
озвучивает! Просто становится как-то стыдно.

        Александр Грибоедов    ("По поводу "Горя от ума"")  Первое
начертание
этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее 
и
высшего значения, чем теперь, в суетном наряде, в который я принужден был
облечь его. Ребяческое удовольствие слышать стихи мои в театре, желание
им успеха заставили меня портить мое создание, сколько можно было

          Аркадий и Борис Стругацкие   Именно то, что наиболее 
естественно,
менее всего подобает человеку.

        Великий Старец      Истинное достижение - это освободиться
     от того, что обычно свойственно человеку.

         Ведущий   Однако и понять писателя можно: он-то все стремится
пробудить самоосозннание. А получается, что думаем и говорим мы вовсе не о
себе - а как раз о нем:

   " - Мне кажется, Петька, что в тебе слишком много места занимает
литератор, - сказал он наконец. - Это обращение к читателю, которого на
самом деле нет - довольно дешевый ход. Ведь если даже допустить, что
кто0нибудь кроме меня прочтет эту невнятную историю, то я тебя уверяю,
что подумает он вовсе не о самоочевидном факте своего существования. Он
скорее представит тебя, пишущего эти строки. И я боюсь:
- А я ничего не боюсь:Мне давно наплевать."

       Бродский     у и что же в связи с этим делать автору? Тем более что 
до
сих пор неизвестно, кто он такой. Может ли бесплотный автор
рассчитывать на реальную аудиторию? Я думаю, вряд ли, - и еще я думаю:
наплевать!

      Ведущий   Здесь слышен спор писателя-человека (не способного 
прыгать,
как принц), то есть того, кто, говоря словами героя "Желтой стрелы",
останавливает поезда только на пивных банках, и Затворника, каковой все же
способен с поезда сойти. Вот ему действительно пофиг. Или, если
позволительно так выразиться - напелевать. Этот спор Пелевина с Пелевиным,
столь явно проступивший в  "Желтой стреле" - не нов:

     Стругацкие ("Сталкер", сценарий)
       Профессор.   - И о чем же вы пишете?
      Писатель - Да как вам сказать: В основном о читателях. и о чем 
другом
                           они читать не хотят.
      Профессор. - По-моему, они правы. и о чем другом и писать, наверное 
, не
                              стоит:
       Писатель. - Писать вообще не стоит. и о чем:

       Ведущий     Здесь последняя реплика - это не просто слова  героя 
фильма,
это реплика Виктора Пелевина, предугаданного мэтрами советской фантастики
задолго до его рождения  как писателя.

                                                        *  *  *

        Ведущий  И - снова к вопросу об адекватной передаче:

       Пушкин
                     :Я не могу понять. о вот
                     еполный, слабый перевод,
                     С живой картины список бледный:

               Ведущий   Давно ставший банальным школьный вопрос: каков же
оригинал,. если это - письмо Татьяны к Онегину - бледная копия?! И ответ 
уже
тоже  не нов - да не в словах  оригинал, не на бумаге. А коли так, то и 
сам
Пушкин признает: не в человеческих это силах - передать сей оригинал полно 
и
точно. Разве что - вырвав язык, а сердце заменив углем. Да и то ведь не
получится - слушать-то будут всё теми же ушами и все те же люди, стало 
быть
и услышат они - всё те же слова. (Смотри результат - у Лермонтова - в его
"Пророке") Легко  сделать  вывод: незачем и стараться. То есть, можно
стремиться к наилучшему из возможных слабых переводов. о - не более. А
можно  наплевать, приняв за данность, что и самые совершенные из наших
попыток почти столь же далеки от оригинала, живой картины, как жалкий 
лепет
недоучки. Стоит ли в таком случае напрягать душевные силы и тратить время?
Дело хозяйское... А только не след и забывать, что почти у каждого поэта
найдете вы  в том или ином варианте пресловутое "Молчи, скрывайся и таи:"
- ибо предугадать , как отзовется изреченная словами мысль - не дано 
никому.
Однако писали же и великие, познавшие горечь невозможности донести.
есмотря на то, что все , кто нес - никто не донес  (по словам 
Кормильцева).
адежда же и их, и нынешних их преемников - в том, что души людские не
столь различны по устройству своему, чтобы не суметь уловить отблеск живой
картины, оригинала даже и в том самом бледном списке. Сапиенти сат, а
родственной душе - ей и намека довольно.

        Марина Цветаева
            е обольщусь и языком
           Родным, его призывом млечным.
           Мне безразлично - на каком
           епонимаемой быть встречным

       Бродский   Подобное отношение к вещим неизбежно ведет к сужению
круга, что далеко не всегда означает повышение качества читателя.
Литератор, однако, - демократ по определению. И поэт всегда надеется а
некоторую параллельность процессов, происходящих в его творчестве и в
сознании читателя.

             Ведущий   В этой области, может быть, и ответ на вопрос, 
почему столь
многие в истории самой что ни на есть чистопородной Литературы (да и 
других
искусств тоже) позволяли себе порой - а кто и часто - подхалтурить, говоря
нынешним языком. И первый среди подобных "двурушников" - конечно же сам
Александр Сергеевич с его извечным соседством простонародного с идеальным,
строк величайшего уровня  - с едва зарифмованными путевыми заметками:
            При всем этом иного пути  пытаться "нести", кроме как
воспользоваться
языком - у писателя нет. А язык- по афоризму Леонида Полевого  - лишь
переходная стадия между мычанием и телепатией. о - что делать - какой
есть:

      екто неназвавшийся (говорит на древнекитайском)  Ловушкой
пользуются при ловле зайцев. Поймав же зайца, забывают про ловушку.
Словами пользуются для выражения мыли. Обретя же мысль , забывают про
слова. Где бы мне отыскать забывшего про слова человека, чтобы с ним
поговорить!

            Бродский    Кому охота, чтобы его прозрения были приписаны 
причудам
языка, изобилующего флексиями? икому. Кроме, разве, тех, кто постоянно
спрашивает, на каком языке я думаю и вижу сны. Сны человеку снятся, 
отвечаю
я, и мыслит он - мыслями. Язык становится реальностью, только когда 
решаешь
этими вещами с кем-то поделиться.

       "Pelevin"    Язык - это способ оформления мысли, а сама мысль
существует вне языка. Во всяком случае, у меня. Когда Штирлиц ловил себя 
на
том, что он мыслит по-русски, а во все остальное время - по-немецки, это
выдает полное незнание Юлиана Семенова предмета, о котором идет речь.
    :Мне кажется, все зависит не от способа общения, а от того, кто
общается. Из истории известно, что даже перестукивание в тюремных
камерах может быть абсолютно полноценным способом общения.

        Он же
 ":   мысль неизреченная - тоже ложь, потому что в любой мысли уже
присутствует изреченность.
    Это ты, Петька, хорошо изрек, - отозвался Чапаев"


      Ведущий    И все же , человек, сам вот это  всё написавший, не 
выдерживает
и пытается донести  - очень уж ему нравится некая мысль. А ведь  говорил
(списывая, как водится, на Будду): "Есть мысль - есть проблема, нет мысли
-
нет проблемы."  Раздвоение:
          И вот уже мысль начинает содержать элемент изреченности. Потом и 
в
самом деле становится изреченной. Однако ее, как водится, никто не 
понимает.
Даже и в той форме, в какой хотел изрекший и в какой она  - всё равно уже
ложь. А он, бедняга, единожды встав на этот не просто наклонный, но все 
более
крутой, затягивающий путь, уж не в силах остановиться - и принимается
пояснять. Он уже стремится!  (Хотя , как известно все из того же 
источника,
стремление связывает человека гораздо больше, чем осуществление
стремления.)
        о,  если и  просто изреченная мысль есть ложь, что же  тогда 
сказать о
ней, когда она переходит в разряд мыслей разъясняемых: О безысходность!..
          Так или иначе, а на этапе "Чапаева" Пелевин  решил
подразъяснить
смысл своих учебных сказок. Подробно, доходчиво и на всех языках, точнее -
диалектах - которые есть нынче в русской речи. Чтоб все поняли: каждый - в
своей главе. у а чего? Обидно ж, что простых вещей почти никто не сечет,
болтают только языками - как колокольчики:  дзен, дзен:А тут вам и про 
дзен,
и про  прочие учения, и про Грофа, и про дона Хуана, и про трансакции эти
берновские - не торопясь, на примерах, с иносказаниями, доступненько так:
Что ж, охота человеку побыть  этаким учителем . Скрытым шейхом. Похвально.
Грустно только, что для такого дела пришлось учителю совсем уж до 
банальных
примеров дойти, до простой нашей  повседневки. Да еще и петушка с собой
таскать сахарного -  привлекать внимание детишек  Всё это - шаг вниз, на
землю - от "Затворника и Шестипалого", где , хоть и есть конкретика (хотя
бы
для привязки и контраста), но все же основное - "на четыре дюйма над". А
тут
- уж просто  - утром в газете, вечером в куплете.  Достали, ох достали, 
видать,
наших писателей все эти доброхоты, объясняющие, как надо: как сделать идеи
общедоступными, общеполезными и прочее:   А ведь, казалось бы - чего
проще: взять и раз и навсегда установить им планку. Строго по 
классическому
рецепту великого и всюду поспевшего Пушкина. Помните: ":не выше сапога!"
(Ne, sutor, supra crepidam.) Стоит только вспомнить эту притчу о 
сапожниках-
художниках, как становится заметно легче и спокойнее на душе, перестаешь
всерьез сердиться на  критиков и рваться куда-то размахивать руками. Люди
делают свое дело, и делают его вполне профессионально - на уровне, в 
полном
соответствии с заложенной программой. И выслушивать их мнение следует
спокойно и внимательно,   замечания - учитывать, ошибки - исправлять. В
обуви.
     Все это, однако, сплошной негатив. А кто же из 
высококвалифицированных
читателей может претендовать на роль Шестипалого? - хотя бы и повторяя все
его глупости, всю суетливую болтливость и метания, но продвигаясь - с
помощью Затворника - если не по самому Пути, то хотя бы в сторону его:
(" - Куда? - прокричал он.
- а юг, - коротко ответил Затворник.
- А что это? -  Спросил Шестипалый.
- е знаю, - ответил Затворник, - но это вон там.")
 Прекрасно сознавая осмысленность рецептов в подобных случаях, рискну все
же предложить два  теста.
       Тест первый, эстетический: "Затворник и Шестипалый". Это - как
пропуск
в мир прозы Пелевина. ельзя начинать с "Чапаева и Пустоты" - как это, судя
по всему, сделали многие критики.. Тот, кто не получает удовольствия, 
читая
"Затворника", не должен ни читать Пелевина более, ни , тем паче, судить о
его
творчестве, ибо читает он не на своем родном языке. Часто - даже не на
иностранном. Он видит и слышит  только какой-то воляпюк, а сознаться в 
этом
- не желает, ибо боится , что дело все-таки обстоит несколько сложнее:
    Тест второй , архетипический : шутка в "Принце Госплана".
     ":по болезненному скрипу, с которым она работала, и по большим щелям
между гнутыми зубьями Саша догадался, что она не из его игры, а обычная
советская разрезалка пополам, плохая и старая, то ли забытая кем-то на
улице, то ли стоящая на положенном ей месте."
       е обязательно считать это сверхостроумной шуткой (хотя лично я как 
раз
считаю именно так и при первом и втором чтении смеялся долго и от души).
Однако если дело обстоит таким образом, что  непонятно вообще, что тут
смешного и что , собственно, сказано - тогда вам тоже не стоит  читать
Пелевина - экономьте драгоценное время. И - главное - экономьте желчь. Для
пищеварения она более пригодна. Ибо реакцию отторжения могу вам
гарантировать со стопроцентной точностью. Так что не надо. Читайте, 
господа,
оды. И учебники. А, да, вот еще хорошее чтение:  Владимир Владимирович
Маяковский :"Что такое хорошо и что такое плохо".
        А Пелевина - не надо. у его, ей богу:



          Басинский    От одного поклонника прозы Пелевина... я услышал
признание, что Пелевин "пишет плохо"   - ???   - Да! о он пишет о том, что
нас всех, новое поколение, волнует... И понеслось: Интернет, дзен-буддизм,
наркотики, самоидентификация... И я подумал: если вычесть из Пелевина все
это, что останется? Дурной, вызывающий несварение эстетического
организма язык, над которым недавно посмеялся в "ЛГ" Алексей Слаповский?
Смысловая невнятица, от которой болит голова, но болит не так, как от
тяжело разрешимых вопросов?

           Ведущий    Что-то очень  уж детально уважаемый критик берется
объяснять физиологию своей неприязни! Мало того, что у его эстетического
организма несварение, так еще и головная боль. Какую именно головную боль
вызывает  попытка решить смысловые проблемы в книгах Пелевина - вот,
оказывается, корень зла. Я-то лично не настолько медик -   поставить 
точный
диагноз не решусь, однако сдается мне, что головная боль, которая "не
такая,
как от тяжело разрешимых вопросов" в народе называется несколько короче.
Ага, вот именно... А что делать мне, если смысл написанного Пелевиным
кажется мне простым, ясным и однозначным? И, более того, если мне
представляется самоочевидны (как, кстати, и Петру Вайлю), что вовсе не
смысловые проблемы - суть пелевинской прозы. у непонятно критику, что
хотел сказать автор. Бывает. е его это. Откуда же столь мощная 
уверенность,
что это - проблемы именно автора. А читать японские танка на языке 
оригинала
критик не пробовал?..
       И еще. Конечно же, среди (по)читателей Пелевина полно дураков (вся 
Сеть
ими кишит) из модной тусовки, которых и привлекает именно и только вот это
самое, вычитаемое. Так и что? С Борхесом, например,  дело обстоит иначе?!
Это ведь - только факты их, дураков, биографии. е судить же по ним о
качествах писателя!

        Игорь Шнуренко  Роман "Чапаев и Пустота" подводит философию под
поддельный преобразовательный пыл и всамделишный конформизм нашего
поколения. Все пустота: серьезен лишь стеб; важен лишь я сам, все
остальное не имееет значения.
     :Что до философии романа, она с успехом уместилась бы на двух-трех
страницах - и назвать роман философским - значило бы оскорбить:

        Ведущий    Во-первых, хорошего  же мнения данный выступающий о
"нашем поколении" - вся философия на двух-трех страницах: А во-вторых,
откуда такая уверенность, что ничего сверх замеченного им в романе и нет?!
Эдакие-то похвалы, конечно, не слишком помогают репутации писателя.
Послушает такое критик Басинский и решит, что и вправду ничего у Пелевина
за душой нет.
      Вот вам и два полюса полного непонимания - от якобы сторонника до 
якобы
оппонента. Языка-то не понимают оба:
      Вспоминается по этому поводу Иван-дурак, великий хитрован русского
фольклора - эх, не попал он под горячее перо интеллектуала и серьезного
мужчины господина Басинского - уж тот бы ему задал  - обозвал бы его
напыщенным глупцом - как Пелевина. А что, верно! Если ты - писатель, 
изволь
всюду и везде говорить красиво, умно и на философские темы. А не то 
критику
не о чем и поворчать будет, а это, между прочим, его хлеб:

                                                  *  *  *
                  При всем этом сам писатель Пелевин упорно не теряет 
надежду найти
адекватные каждому читателю варианты "несения".  И, для тех, кому
высказанное в "Затворнике и Шестипалом" (и других - параллельных - вещах)
о сути любви осталось непонятым, и до кого доходят не столько сентенции,
сколько, так сказать, иллюстрации - на примерах из жизни (или, если 
хотите,
реализм пресловутый) - есть иной вариант учебы.  Такая вот иллюстрация к
словам Затворника о любви:  рассказ "ика".
        В "Затворнике и Шестипалом" и в "ике" и прием общий:  до
определенного (автором ) места читатель не догадываться , что герои - не 
люди.
Тем ярче абсолютная разность этих рассказов. "Затворник и Шестипалый" -
притча, учебная сказка об учебных сказках. И , если на то пошло, чтО в 
этом так
пугает и раздражает людей, выросших  в христианской традиции - неясно.
Будто бы Раби не так излагал свои идеи! Чем это наши мудрецы хуже
суфийских? Мы что,  притч не слыхали? Иносказания нам недоступны, а
доступен один реализм - ну этот, как его , "соц"?..

       Юнг С ходом тысячелетий христианство стало таким, что немало удивило
бы своего основателя, если бы он был жив.

  Ведущий :апротив, "ика" - вовсе не притча и не поясняет ничьи - ни
"восточные", ни "западные" готовые идеи, а толкает (ибо Пелевин - всё же
именно учитель) мыслящего читателя задуматься о Любви. О той самой, которая
, в сущности, возникает в одиночестве...
  В каком-то смысле этот рассказ - теорема. Причем - доказанная. Вот как
раз именно о том, что любовь - самодостаточна и что, говоря языком
арифметики, от перемены объекта произведение не меняется. А значит - не
меняется и суть :
  Такая позиция - вне зависимости от воли автора - оказывается
полемической, так как абсолютно противоположна классическому
"естественному" подходу:

  Мишель Монтень Плутарх говорит по поводу тех, кто испытывает чрезмерно
нежные чувства к собачкам и обезьянкам, что заложенная в нас потребность
любить, не находя естественного выхода, создает, лишь бы не прозябать в
праздности, привязанности вымышленные и вздорные. И мы видим действительно,
что душа, теснимая страстями, предпочитает обольщать себя вымыслом,
создавая себе ложные и нелепые представления, в которые и сама порою не
верит, чем оставаться в бездействии.

  Ведущий Так что, хоть и прием общий, а вещи эти - "Затворник" и "ика" -
скорее зеркальные по отношению друг к другу. В рамках того же приема
возможна ведь и просто шутка, без особой "философской" (черт, а как же еще
сказать-то?!) нагрузки. апример, такая хохма, как "Зигмунд в кафе".
  Да и вообще, даже в самые трудные минуты, как бы "глубок" ни был
разговор, ни на минуту не забывали мы о простой, остроумной шутке. Чтобы не
дай бог, не подумал кто из уважаемых читателей или - тем паче - критиков,
будто что-то здесь говорится хоть капельку всерьез. Поэтому после каждого
пояснительно-учебно-сказочного посерьезнения - сразу на снижение. Скажем,
вот как это описание природы: "Поляна была темна, пуста и безвидна, и
только легкий дымок носился над угасшими углями." Что это? И тут -
гипертекст! Какой в этом смысл? К чему? Да полно вам, господа, со своей
серьезной миной! и о чем. Шутка. Веселый человек автор, похулиганил чуток в
языковом плане - исключительно от легкости нрава, без задней мысли:
Впрочем, шутить можно и "на тему":
  "- И что с ним случилось?
  - Ничего. Поставили его к стенке и разбудили
  - А он?
  Чапаев пожал плечами.
  - Дальше полетел , надо полагать."

  Пусть это какой угодно "изм" - хоть дзен, хоть не дзен (хотя байка -
про то, как Чжуану Чжоу приснилось, что он бабочка - все же даосская ) , но
ведь остроумно как! Вот ничего с ним не случилось! и-че-го. Классно.
Приятно такое читать, радостно за то, что в подобных обстоятельствах
возможен столь добрый и простой юмор, без особого выпенрдрежа. И - на
хорошем языковом уровне. С чувством формы. А также с толком и с
расстановкой: И ведь при этом - все правильно изложено - вполне, так
сказать, дидактически грамотно.
  Что поделаешь - Пелевин - не чистый стилист (а порой и не стилист вовсе),
не только стебок, не ленивый шутник-торопыжка: Он - разный! Есть там и
сделанность - от ума, и классика - от начитанности, и примитивношуточные
приемы, и импровизация практически без редактуры - от легкости и лености
нрава:В точном соответствии с известной декларацией Михаила Веллера
относительно качеств новеллиста и его новелл: они - разные! А Пелевин, во
сяком случае, пока что - несомненный новеллист, несмотря на попытки
"Чапаева и Пустоты" казаться романом. И это - никаким образом не порицание,
а скорее уж похвала. у вот представьте-ка себе роман Борхеса:
  Для "читающей публики" подобная пестрота свойств не слишком приятна:
снижает адекватность восприятия. Аналогия здесь - например, "Pulp Fiction"
Тарантино: по первому впечатлению многие неглупые в общем люди, даже
несмотря на прямое указание в названии фильма, умудрились не воспринять его
пародийность, шуточность, "взяли" один только верхний,
примитивнотриллерный, слой .
  А всё почему? А потому, что мало и невнимательно читали в детстве
Пушкина. Взрослыми же - и вовсе никак не читают. Иначе не смущали бы их ни
эта лоскутность, ни противоречия, ни многослойность - в характере как самих
современных художников, так и их творений.
  Подобно тому, как Татьяна в "Онегине" - "милый идеал" - образ не столько
женщины, сколько самой музы, поэзии, так и Затворник и прочие, подобные ему
носители Знания, учителЯ, рассказчики притч - не образы людей и даже не
образ автора-учителя, но - образ его прозы. Отсюда - в точности как и в
характере Татьяны - лоскутность, зияния, противоречия - и в образах, и в
самом творчстве. Ибо их, учителей, много, все разные. А вот учение-то,
вполне возможно - одно. ет, никакой, разумеется, не "дзен-буддизм". И не
"буддизм в тибетской аранжировке", как, почему-то, пишет Ирина Роднянская.
(епонятно, зачем так подставляться). С равным успехом, "расшифровывая",
скажем, "Тарзанку" можно обозвать Пелевина проповедником монетеистического,
"линейного" учения - того же христианства. Вполне. Было бы только желание
все покрыть ярлыком и успокоиться:
       Я бы предложил остановиться на простой формуле:
Пелевин - это что-то вроде Пелевина. А дзен - это дзен.
  Как у Пушкина, с легкой руки Синявского, выстраивается цепочка
"донжуанство-легкость жизни - легкость мировосприятия и самого творчества",
так у Пелевина в этой цепочке первое звено - "философия", а дальше -
легкость мысли. Если хотите - да легкомыслие. А почему нет? Только,
конечно, не в хлестаковском смысле, а именно в том, который означает
легкость как изящество, как красоту - при этом ведь и сама мысль вполне
присутствует. е надо только так раздражаться формой - повторяя ошибки
Писарева в попытках воспринять пушкинское мышление.
   Сам Писарев, вполне вероятно, отнесся бы к произведениям Пелевина (и
Петра Фанерного тоже) весьма и весьма критично, ибо чувство юмора и
способность поэта к самоиронии и самопародии были ему чужды: такие явно
пародийные строки , как монолог Ленского

     "Ах, милый, как похорошели
     У Ольги плечи, что за грудь!
     Что за душа!"

  или его же "Куда, куда:" кажутся критику признаком беспомощности самого
Пушкина в попытке изобразить юного поэта достойным человеком. Весьма
характерная тенденция в нашей непримиримой русской критике: вот уж и
полтора века почти прошло, а критик наш все тот же - серьезен, словно
учебник литературы, и не желает верить, будто кто-то вовсе не стремится,
подобно ему, исключительно всерьез воспринимать и мир, и самого себя . И
это при том, что в Алексеевский равелин его, как будто, никто не сажает
(Хотя, повторюсь, коекому это, возможно, пошло бы на пользу:.) А тот из
наших современников, кого и в самом деле посадили и который написал-таки в
заключении книжку - как раз о Пушкине - тот сделал это весело и остроумно -
с истинно Пушкинским смешением глубины и легкости.
  Вот об этом смешении, о лоскутности: Любование собственным умением,
детская - как у котенка - игра, не во что-то конкретное, а так, с
собственной грацией - "вот он я каков, а вот слабО взять и - внутри
"литературы" - объяснить популярно туповатому пацану, бандиту суть
Отвлечения?" - подобный эклектизм весьма присущ легкомысленным ребятам из
пушкинского задорного цеха. (Или, как сказал бы Борис Пономарев, культурным
демократам вне стиля, "евреям"). Примерно так, как в "Онегине", играя и
любуясь собственной ловкостью, просто от обилия жизненных сил Пушкин
помещает рядом с подчеркнуто-корявым, простонародным "УЖ реже солнышко
блистало, Короче становился день" - другое, истинно поэтическое, лишь ярче
играющее аллитерациями на контрасте: "Лесов таинственная сень с печальным
шумом:" И далее - опять эта крестьянщина: "Стоял ноябрь УЖ у двора". Ох,
попал бы с этими "ужами" Александр Сергеевич под руку ревнителю грамматики
господину Слаповскому! Впрочем, свято место пусто не бывает - Пушкин тоже
без критиков не остался. И Писарев среди этих - кандидатов на выписку- еще
не самый беспощадно-здоровый:

  Пелевин Конечно, у всех нас, русских интеллигентов, даже в сумасшедшем
доме остается тайная свобода a-la Pushkine:

  Ведущий :Да что Писарев, Писарев - прошлый век:Знал бы Александр
Сергеевич, сколь долговременной и прочной в нашей жизни окажется рифма
"венца" - "глупца"!:у, в том смысле, что первого не стоит хотеть, а со
вторым - спорить. Ибо одно - некрасиво, а другое - бессмысленно.
  Так что - ничего особенно нового. и в появлении интересного, самобытного
писателя - такое в России случается, ни в реакции на сие происшествие. И
это бывает. Удивлять должно, скорее, то, что никто из критиков не обвинил
Пелевина, раз уж пошла такая разборка, еще и в пристрастии к психоделикам и
прочим подобным препаратам - не так уж это далеко от интернетофобии, боязни
файлового языка и прочих подобных параноидальных боязней и болезней.
  А ведь все проще: ни компьютеров, ни галлюциногенов, ни прочего
подобного, как-то материально отличающего Пелевина от его коллег хотя бы
даже и из прошлого века, нет и не требуется. Ибо есть талант. И баста.
  Точно так же, как нет отличий самой что ни на есть навороченной
виртуальной реальности от того знаменитого буйвола, чуть ли не миллион лет
назад нарисованного куском охры на каменной стене пещеры. Более того -
некоторые из тех наскальных рисунков сделаны столь талантливо, что их
способность вызвать образ куда как выше многих и многих неуклюжесхематичных
(пока что) образов компьютерной виртуалки.
    Да и в приемах и стиле самого Пелевина ничего сверхнового, неизвестного
российской литературной традиции не присутствует. Звери - символы (Крылов,
Салтыков), иллюзорный мир снов (Раскольников), фантасмагорический бред,
переплетающийся с бытовой реальностью (город Глупов, гоголевские носы, Вии
и прочее подобное), просто психически больные герои - у того же Гоголя, у
того же Достоевского, бред алкогольный - у Венички, проникновения
потустороннего мира в наш - у Пушкина, Лермонтова, Булгакова:Это все -
только навскидку, так сказать, из школьного курса. Примеров-то много можно
наприводить. Что же до "буддизма", то об этом - разговор особый:

                                  *  *  *

  Михаил Берг Успех Пелевина, который начинал как кондовый фантаст,
объясняется как раз тем, что он соединил приемы модного (но в его случае -
упрощенного) постмодернизма с фантастической тематикой и не менее модным
буддизмом. В результате - редкое для России сочетание: массовый успех и
внимание критиков-интеллектуалов.

  Ведущий    Гм: Скажем так - и интеллектуалов  в том числе:

  Однако - снова постмодернизм! Ведь термин-то - нестрогий! Однако, если в
определениях не умеют толком разобраться сами профессионалы и узкие
специалисты, то нам тут и вовсе не место. о и вовсе промолчать никак
нельзя.
  Итак, о постмодернизме - исключительно в нашем случае. Что может означать
выражение "упрощенный постмодернизм"?.. И почему Пелевину вообще сие
приписывается?

  Блок Это - искусственная категория, как и все остальные. Когда слово (как
материал для искусства) созреет, то эти категории отпадут. Их, в сущности,
и не было никогда, они были лесами, построенными не самими художниками (ибо
они создавать не помогают), а критиками (чтобы лазить на произведения
словесного искусства и - за бревнами не видеть здания).

  Алексей Зверев Постмодернизм теперь обнаруживают разве что не у античных
авторов. У писателей Возрождения - во всяком случае. Стоило кому-то из
писателей засомневаться в универсальности неких важных понятий - а много ли
было таких, кто в этом не сомневался? - как естественно зарождалось
сомнение и в том, что за подобными понятиями стоит некая единообразно
понимаемая реальность. Так, стало быть, реальность не самоочевидна, а по
меньшей мере проблематична, если она вообще не миф? о тогда язык вовсе не
описывает мир, он его конструирует. Миров столько же, сколько языков
описания. Как только это уяснено, начинается постмодернизм.

  Ведущий Иначе говоря, любой истинный художник (разве что не
фотограф-документалист), который просто по определению занят
конструированием миров, а не их описанием, сегодня имеет шансы быть
причисленным критиками к постмодерну. Если ставить вопрос так, тогда
конечно, и Пелевин:
  А по поводу того, что язык - не средство описания, но активно действующее
начало, строящее если и не миры, то само искусство, так это - не факт
постмодернизма, но факт искусства вообще.


  Бродский Конечно же, человеку естественнее рассуждать о себе не как об
орудии культуры, но, наоборот, как об ее творце и хранителе. о если я
сегодня утверждаю противоположное, то это потому, что кто-кто, а поэт
всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на
самом деле диктат языка; что не язык является его инструментом, а он -
средством языка к продолжению своего существования. Язык же - даже если
представить его как некое одушевленное существо (что было бы только
справедливым) - к этическому выбору не способен.

  Александр Генис Пелевин не ломает, а строит. Пользуясь теми же обломками
советского мифа, что и Сорокин, он возводит из них фабульные и
концептуальные конструкции. Он сознательно деформирует изображение,
подчиняя его своим дидактическим целям

  Ведущий Именно! Дидактика, несомненно, присутствует. Можно спорить,
хорошо это или плохо. Можно искать истоки этого явления в "советской
фантастике". о уж относить учебные сказки к постмодерну:

  Сергей Кузнецов Анекдот, оказывающийся притчей - ключ к поэтике романа
Пелевина, в котором за байками и приколами проступает Послание:При желании
можно назвать это "двойным кодированием" и прописать по ведомству
постмодернизма, но лучше видеть в этом следование буддистской традиции:

  Ведущий Согласен. А можно и еще проще - без всякой сакральности - просто:
"смеясь, расстается с прошлым" . Мы здесь уже всё осмеяли и пытаемся
кинуться в "Восток". А если и это осмеять?.. Останется искать что-то вообще
своё, и искать это - только в себе ("Совершенный человек всё ищет в себе,
несовершенный - в окружающем:") - если только хочется искать вообще.
  Шут - вот фигура, соразмерная ушедшему королю-царю-богу-идее. Только шут
не любой, желательно - шекспировский. Ведь смеяться читателю предлагается
над святым, а ему это так нелегко дается:

  "Pelevin" Это очень хороший процесс - потеря координат. Потому что в
конце концов человек приходит к тому, что единственная система координат -
это он сам.

  Юнг Вся тяжесть авторитета, а вместе с тем и невиданная ранее религиозная
ответственность, была возложена на индивида: Запад, с его дурной привычкой
верить и развитым научным и философским критицизмом оказывается перед
настоящей дилеммой. Он либо попадает в ловушку веры и без малейшего
проблеска мысли заглатывает такие понятия, как прана, атман, чакра, самадхи
и т.п. Либо его научный критицизм разом отбрасывает их как "чистейшую
мистику"

  Ведущий Кстати, вот и вся "модность" буддизма в наши дни: Юнг писал это в
начале века.: Да что там Юнг. Давайте-ка вспомним о "моде" в русской
литературе на "буддизм", каковая имела место за полвека (!) до Юнга.
  Рискну в этой связи еще один раз предложить участникам игру: дадим слово
критику из другого времени, говорящему о другом писателе. Совсем о другом!
Посмотрим, до какой степени сказанное относимо к Виктору Пелевину. И - не
только к нему:

  Вогюэ Под соединенным влиянием старинного арийского духа в народе и
уроков Шопенгауэра в образованных классах, мы видим в России настоящее
воскресение буддизма, - я не могу назвать иначе это направление.
   :Мы узнаем здесь старое индусское противоречие между нигилизмом или
пантеистической метафизикой и слишком высоко поднятыми требованиями
нравственного совершенства.

      Ведущий  Пусть сегодня критик произнесет последнюю фразу - по
отношению, сажем, к героям "Желтой стрелы". И пусть тот, кто это может
опровергнуть, первым бросит в него чем-нибудь твердым. Диском, например:


  Вогюэ Этот буддистский дух, усиленно стремящийся расширить еще более
понятия евангельского милосердия, пропитал народную литературу какой-то
растерянной нежностью к природе, к самому смиренному созданию, к страдающим
и лишенным наследства.

  Ведущий Последнее, конечно, не столь явно в Пелевине: какие уж нынче
нежности с природой, эта тема, перефразируя Жванецкого, пока что уже
мертва. ынче у нас мухи - отдельно (с комарами), а природа -
отдельно:Однако обвинения в холодности и унылом эгоцентризме - их мы тоже
отметаем как несостоятельные - наличие именно нежности, и именно
растерянной (ну куда вот, скажите, ее приткнуть иронику, не рядом же с этим
нашим любимым "ничего святого" ?) в пелевинской прозе должно быть очевидно
всякому непредвзятому и внимательному читателю. Другое дело, что такие
материи как жалость и некое со-чувствие к сараю, бройлеру или хотя бы к
бывшему обкомовцу, сменившему пол и промышляющему ныне валютной
проституцией - подобное нам не совсем привычно и не сразу может быть
понято. Да даже и более традиционное - милость к павшим, только, извините
уж, к павшим буквально: уже не живым, но еще не совсем сие осознавшим -
даже и такое больно смахивает по первости на черный юморок: о - не надо
спешить. е станем уподобляться некоторым, не способным нырнуть глубже самой
поверхности (или, если хотите, подняться выше сандалии). Лучше вспомним
слова Бродского о диктате языка, а заодно и школьное - о роли детали. Так
вот , у Пелевина - вообще едва ли не только детали. Даже и в романах, тем
паче - в рассказах . А сюжет : а что сюжет? Сюжет - он так, для сцепки.
Сборник анекдотов - ну, примерно, как "Евгений Онегин" - местами, конечно.
Ясное дело, что подобный стиль не может не раздражать серьезных господ от
критики: о серьезных вещах (подошва, подъем, голенище:) - и говорить надо
всерьез, простым и понятным языком.
  Однако ни о роли языка, ни о роли "мелочей" мы не помним: мы разучились
читать внимательно.
  (Так и слышу возмущенно-презрительное: подумаешь, бином ьютона, чего там
не понимать - хохмы и эпатаж:)

  Вогюэ Он оставляет пошлости место, потому что та имеет место в жизни, а
он желает дать о жизни полный отчет; но так как художник не оказывает
особенного предпочтения сюжетам, в самом основании которых лежала бы
пошлость, то последняя, как и в жизненных явлениях, занимает у него, в
конце концов, очень незначительное место.

  Ведущий :А разучившись внимательно читать , мы только и способны
различить, где "новаторство" - неформалка, чернуха, новояз, наконец,
постмодернизм - всеохватный и универсальный , - а где - "классика". ам уже
трудно видеть в языке не инструмент для экспериментального моделирования
("выращивания кактусов") и даже не вожатого (по Бродскому), а всего лишь
холст и кисть художника. Потому и остаются порой незамеченными главные,
узловые слова. Такие, например, как "снова" в первой же фразе "ики" или вот
то чапаевское "дальше полетел, надо полагать". А ведь без них то, что
скрыто под верхним слоем, заметить непросто. Да и желание перечитать может
не возникнуть: все понятно и так:Вот и остается невостребованной и
неразвитой наблюдательность - та самая, которая будучи направлена в
"полезное" русло, способна обычного шутника-балагура превратить в Мастера:

  Вогюэ о такая болезненная наблюдательность, докучливая, пока прилагается
к мелочам, делается могучим оружием в применении к духовному миру, когда
она становится психологией.

  Ведущий Да. И мы добровольно проходим мимо этой "странной" психологии,
отбрасывая "мишуру" и вообще незначительные детали: Может быть, мы слишком
"ушли в своем развитии" от культуры притчи. А уж о том, что уважающая себя
суфийская байка содержит минимум три смысловых слоя:

  Вогюэ К несчастью, любознательность его не останавливается на этом, - он
хочет узнать общие отношения жизненных явлений, он стремится подняться до
законов, управляющих этими отношениями, возвыситься до недостижимых причин.
Тогда неустрашимый исследователь теряет почву, погружается в бездну
философских противоречий, и в самом себе, вокруг себя видит только мрак и
пустоту.

  Ведущий Опять эта вездесущая пустота: о это - так , к слову. А вовторых
заметим, насколько точно перекликается характеристика, данная французским
критиком сто тридцать лет назад графу Толстому и то, что сегодня мы должны
поставить в упрек Виктору Пелевину: неспособность остановиться на
бесстрастном, пушкинском наблюдении, попытка объяснить, за которой -
неизбежно! - следует и стремление учить. Вплоть до самого ужасного: "что
делать". Толстой, правда, не останавливался и на этом, пройдя весь путь
целиком , то есть - до абсурда: и "кто виноват" , и , даже - совсем уж
школьное (яснополянское?..) - "что такое хорошо:"

  Вогюэ Чтобы наполнить пустоту, осветить мрак, лица, которых он заставляет
говорить, предлагают бедные метафизические объяснения:

  Ведущий Впрочем, объяснить все эти "совпадения" (Пушкин, Толстой, Блок,
Бродский:) немудрено: это, конечно, и общая история (не какая-то древняя,
архетипическая, а простая наша, с "духовностью", и общая структура
писательского становления: нигилизм, философские искания, мистицизм.
(Конечно, не совсем тот мистицизм, который позволяет стоять пьяным в
очереди за портвейном среди хрюсел - и думать, что ты принц.) Отсюда и
стихи Петра Пустоты, столь явственно напоминающие по стилю поэзию
Бродского. Как и его манера их читать:

  "Pelevin" А вообще в русской литературе было очень много традиций, и куда
ни плюнь, обязательно какую-нибудь продолжишь.

  Лев Толстой Я прожил тридцать пять последних лет нигилистом в прямом
значении этого слова, то есть не имея никакой веры.

  Вогюэ Более чем даже природа, человек не терпит пустоты. Он не может
долго поддерживать равновесие над "ничем": :вдруг из-под видимого холода
проступает внезапное рыдание сердца, жадно ищущего вечности. аконец,
утомленный сомнениями, измученный поисками, он убеждается, что все расчеты
разума приводят только к постыдному банкротству, и очарованный мистицизмом,
давно подстерегавшим беспокойную душу, нигилист внезапно падает к подножию
Божества.

          Толстой

  (Князь Андрей смотрит в Аустерлицкое небо  - цитата из "Войны и Мира")


        Пелевин  "Все вокруг было таких чистых и ярких цветов, что
Шестипалый, чтобы не сойти с ума, стал смотреть вверх."

        Ведущий   Эта конфетка - еще из тех времен , когда Пелевин не 
опускался
до пояснений  (типа "какая глубина символа" или "я понял метафору") -
оставаясь в лагере, объединенном девизом "Умный не скажет:"
  Но - о мистицизме. То, что Вогюэ говорит о Толстом - об очарованности
мистицизмом - как раз это-то к Пелевину нельзя отнести никаким образом. И
если кто-то, не различающий писателя и его героя, или полагающий, будто все
метафоры - из личного бытового опыта (то есть, проще говоря, - обыватель,
искренне уверенный, что , скажем, Высоцкий был скалолаз и подводник) - если
такой читатель полагает Пелевина мистиком, то разубеждать его вряд ли
стоит. Тем не менее - для очистки совести:
  Интернетовская конференция. Вопрос:
  Не возникало ли у вас когда-нибудь ощущения, что вы тоже один из таких
ящиков, которому лишь кажется, что он человек?.. И вообще я в последнее
время не уверен, существую ли я вообще

  "Pelevin" Если возникают сомнения в том, существуешь ли ты реально, можно
провести несколько простых экспериментов. апример, сесть на гвоздь или на
горячую конфорку плиты.

  Толстой  и одним философским направлением я не увлекался так, как
скептицизмом, который одно время довел меня до состояния близкого к
сумасшествию. Я воображал, что кроме меня никого и ничего не существует
во всем мире, что предметы - не предметы, а образы: и коль скоро я
перестаю думать о них, образы эти тотчас же исчезают.
  Были минуты, что я , под влиянием этой постоянной идеи, доходил то такой
степени сумасбродства, что иногда быстро оглядывался, надеясь врасплох
застать пустоту.

  Ведущий      Вот и Лев иколаевич -  застать ее пытался:
  Собственно, как раз в реакции на действительность герои Пелевина
солидарны с автором: их склонность к мистицизму в случае чего легко
уступает место самой что ни на есть реалистической позиции. Лишь бы это
было к месту. Как нынче говорят - в тему:

  Пелевин Летим! - заорал Затворник, потеряв вдруг всю свою невозмутимость.
- Живо! Вперед!

  Ведущий Здесь отлично виден Пелевин - человек. Вот тот, который с простым
таким детским удовольствием и совершенно спокойно смотрит по видику
"Терминатор-2", еще даже не задумываясь, как классно можно обыграть этого
жидкометаллического копа в эротической шутке. Или, не менее спокойно
отвечает на вопрос о реальности существования - предлагая сесть на
конфорку. о он же может быть куда как серьезным, кратким и точным. А
главное - вовсе не холодным. Когда это - в тему:
  Правда, есть и грехи. Все же автор - человек и не может так
соответствовать правилам, декларируемым его героями, как, возможно, хотел
бы. аписав - несомненно искренне - "Если ты по-настоящему безразличен,
никто из тех, кто может причинить тебе зло, про тебя просто не вспомнит и
не подумает" - он тем не менее, тут же, буквально на соседних страницах,
мечет этот пресловутый бисер. Чем отчасти и подставляется, напомнив о себе.
  Впрочем, сами поэты никогда и не следовали своим же сентенциям (":усталый
раб, замыслил я побег:", "От ликующих, праздно болтающих:", ":Любуйся ими и
молчи:", ":пораженья от победы ты сам не должен отличать...", ":как хорошо,
что ты никем не связан:")

  Роднянская Оспорить реальность неповрежденной - все еще природной, все
еще органической - жизни, убедить Пелевина-художника в том, что и это не
более чем покрывало Майи, Пелевин-буддист не в силах.

  Ведущий Верно. о давайте попробуем подойти иначе: а вдруг оспаривать
что-либо и не надо. Есть и то, и другое, есть и материальный мир, с его,
между прочим, и красотой, и красками, и притягательностью - а как же! -
есть и другой, неощущаемый простыми чувствами, а следовательно - и не
зовущий, не держащий. Пустой. Как втулка в ступице колеса, к которой ведут
все "материальные" спицы и без которой колесо никуда не годится.
Противоречие между этими мирами в человеке сложном, с душой, телом и
талантом - тоже есть. Правда. ет только попыток что-то там такое оспорить,
кого-то убедить, что-то решить. Конечно, ни "буддист" художника, ни
художник "буддиста" никогда не переубедит - нет поля для общения, предмета
и языка спора. В этом смысле Пелевин, разумеется, не настоящий "буддист"
(пользуясь уж Вашим странным именованием) - ибо настоящий-то как раз
никогда не стал бы ничего и никому нести. Проповедь - это не оттуда, это
западное. Так же как стопроцентный художник, к какой бы школе он ни
принадлежал - пусть хоть сто раз мистической - всё равно он весь с
потрохами ЗДЕСЬ, никакой "буддист" из него не может получиться, слишком он
все это любит, ненавидит, принимает, отрицает - или, порой, всё это сразу,
но, главное - он ПРИВЯЗА. Так что - шизофрения. Возможно - здесь одно из
объяснений нововкусия этого автора. Были и покруче стилисты. Мыслители,
философы. И куда как поортодоксальнее были "буддисты" А вот чтоб и то, и
другое, это - реже :
  Возможно также и то, что именно это самое внутренне противоречие в полном
согласии с диалектическими законами, столь милыми нашему совковому сердцу,
и есть ведущее и движущее в душе Затворника. Он же всетаки не совсем
затворник, он вот рукописи продает:
  Что же до красоты (любви - в нашем понимании), то она-то и есть
связывающая художника сила, тянущая его в круг. Однако о любви - чуть
позже, там отдельный разговор:

  Роднянская ельзя сказать, что я совсем не сочувствую леонтьевской
ненависти Пелевина к цивилизации "упростительного смешения". о все-таки
меня тревожит и отпугивает острота неприятия сегодняшней "жизненной прозы",
другими словами - жизни, возвратившейся в натуральную, земную колею из
обманного "платонизма" коммунистической идеологии.

  Ведущий Ключевое слово здесь - "отпугивает". Это точно, честно и умно
сказано. Если поискать - синонимы есть и в речах других критиков - куда
менее глубоких и честных. Именно о том - "Тарзанка". Так что такая реакция
- лучший комплимент писателю. Ибо пугает героя "Тарзанки" как раз то, что
его пытаются разбудить. Как, может быть, Пелевин - нас.

  Роднянская Если дело так пойдет дальше, наши творцы и поэты,
содрогнувшись от присутствия "свинорылого спекулянта", снова начнут
разжигать мировой пожар, и вместо "вечного невозвращения" мы угодим в
малоприятную ситуацию бесконечного возвращения на круги своя.

  Ведущий А вот с этим согласиться не могу. Все в точности наоборот! Если
бы дело действительно "дальше пошло" именно так, то, возможно, содрогание
от присутствия грубого и скучного мира привело не к действиям, но к
мышлению - а там, глядишь хоть немногие, но дошли бы и до недеяния, каковое
уж никак не способно что-то такое разжигать, да и вообще что-то тут трогать
- прилипнет же!..
  К тому же, как совершенно точно подметил Сергей Кузнецов, Пелевин -
продолжатель той традиции, где лучшим способом отношения к "святыне"
считается ее осмеяние. ужно лишь различать невежд, которые, не будучи в
курсе дела, полагают, будто осмеивают учение, и того, кто всё ж таки
ориентируется - знает, над чем собственно смеется.
  Ну так давайте хотя бы смеяться! Или, как вариант, перестанем на время
шуметь - о святом и прочем подобном, каковое нельзя трогать руками.
Помолчим - может, сойдем за умных?.. А послушаем - для разнообразия - не
борцов за идею, а аналитиков.


  Роднянская Пелевин - превосходный писатель. е просто ловкий рассказчик,
умеющий подсластить безвкусную (для меня) пилюлю буддийской премудрости, а
- художник. Обладатель дара творческого воображения, в котором я не
разучилась видеть чудо из чудес, - и лишь во вторую очередь философствующий
посланец "Внутренней Монголии", пресловутой Шамбалы, каковым он себя мнит:

  Ведущий Даже и тут- в речи непредвзятого и думающего профессионала - и
"буддизм", и "Шамбала": у что вот с этими ярлыками делать?!
  Да и откуда следует, что он себя "мнит посланцем"? Из того, что он обо
всем этом поет? А он не нам поет: Мы вот слушаем, да еще и хвалим, ругаем -
интересуемся, одним словом, - он и поет заодно на публику.
  И - снова - зачем же подставляться-то? Что общего у Внутренней Монголии с
Шамбалой?! И что такого в Шамбале пресловутого? То, что некоторых из нас
раздражает вся эта псевдовосточная пена, льющаяся отовсюду? Так при чем тут
именно Пелевин?! Давайте уж будем последовательны и примемся "наезжать" на
первоисточники. С кого начать, с Лао Цзы, с Бодхидхармы? С пастушка Кришны,
наконец?.. Почему автор должен отвечать за наши проблемы? Давайте уж тогда
и любого, написавшего, скажем, эротический роман приравняем к массе и
объявим халтурщиком - не вчитываясь.
  И, кстати, еще вопрос. а этом , так сказать, поприще - псевдовосточного и
восточного антуража - подвизаются нынче многие. В том числе - и интересные,
и отнюдь не бездарные. Однако что-то не слышно голосов уважаемых критиков
ни о творчестве Д.Л.Олди (древнегреческие мотивы, Махабхарата), ни о
Д.Трускиновской (Персия и арабские древности), и о прочих - помельче. Может
быть, ждем лауреатов премий - чтобы взяться? Похоже, так и есть: к примеру,
глубокоуважаемый критик Топоров часто всерьез принимается за разделку
очередного автора исключительно по сигналу с очередного же конкурса - о
присвоении премии. Как это было, скажем, с Андреем Лазарчуком:
  Что-то уж больно всё это, прошу прощения, лыко ложится в одну строку.

  Роднянская :А в качестве художника, "незаинтересованного созерцателя"
Пелевин, конечно, еще и ироник. Коли хотите, - зовите это постмодернизмом,
но я-то помню, что романтическая ирония стара, как весь наш новоевропейский
мир. Так что, в иронической подсветке, его проповедь теряет прямолинейность
и мерцает неожиданными бликами

  Ведущий Вполне соглашаясь по сути, замечу только, что та ирония -
пелевинская - постарше. Лет эдак на десять тысяч:
  И ещё. есмотря на появление у "зрелого" Пелевина попыток "пояснять",
большинство его текстов несомненно содержат элементы герметичности:
пояснения сии годны далеко не каждому! И это полностью опровергает
подозрение в родственности с постмодерном. Ибо пелевинская
гипертекстуальность - неочевидна. В отличие от канонической переклички
"литературы во второй степени", каковая по самой своей сути демократична.

  Борис Парамонов   Демократия и есть постмодернизм.

  Зверев В постмодернистском тексте отсутствует герметичность, обязательное
свойство высокой культуры, которая желает подчеркнуть свою обособленность
от доминирующей тенденции. Постмодернизм, напротив, ничуть не элитарен по
своим исходным установкам.

  Ведущий Так что чем шуметь повсюду, что вот, ничего, мол, святого не
осталось, - надо бы порадоваться тому, кто стремится не позволить массе
влезть со свиным рылом в святое чужое, непонятое, и так уж опошленное и
никуда, разумеется, не ведущее. Ибо он, Пелевин (в данном случае я говорю о
том из них, кто все же Затворник) именно не пускает всех подряд, он
герметичен. е полагать же нам, будто персонажи "Чапаева и Пустоты" - вот те
самые урки у костра - способны хотя бы открыть подобный роман! е говоря о
понимании. Смех-смехом, шутки - шутками, а вход - посвященным. По паролю:
  Грустно только, что несмотря на все просветительско- популяризаторские
усилия Володина (из "Чапаева и Пустоты") , только Шурик и Колян (слишком
умные, чтобы быть правдой) кое во что въехали. Прочие же - живые, реальные,
и ладно бы "пацаны", а то ведь и не из бандитов - редко, скорее в виде
исключения. Пароля, видать, не знают.

  Кузнецов Этот путь, разумеется, таит в себе опасность: даже те, кому
близки развиваемые Пелевиным идеи, могут предпочесть читать романы и
трактаты по-отдельности.

  Ведущий О, нет! Те, кому эти идеи близки, не читают романов. А трактаты -
если и читают, так это по другому ведомству, это - учеба, и учеба - как раз
в европейско-школярском смысле, за неимением лучшего. При появлении же
веселой притчи-анекдота - будь то Салтыков-Щедрин, Пелевин, Петр Пустота
или кто-то еще - всегда рады повеселиться вместе со своими.

  Кузнецов о, по мнению Пелевина, в наших силах разорвать иллюзию и выйти
навстречу подлинному Бытию. Так это и происходит с героями большинства его
поздних книг: цыплятами, вырывающимися за окна инкубатора ("Отшельник и
Шестипалый"):

  Ведущий Очень характерно: вместо "Затворник" - "Отшельник". Все спешат!
Читали бы внимательно - не писали бы тогда о "подлинном" бытии - ничего
подобного у Пелевина нет. А причина оговорки очевидна. Действительно,
назвать героя повести было бы правильнее не "Затворник", а "Отшельник".
Если чисто технически подходить, буквально. о - то ж поверхность, а то -
суть. Сам-то рассказчик - вовсе не отшельник, а именно что затворник!

  Кузнецов Пелевин активно использует наиболее модные темы новой прозы и
журналистики.

  Ведущий С тем же успехом можно было бы сказать, что он активно использует
модный в этой стране русский язык и его разговорные вариации. Ясно, что
современная ситуация как-то отразилась в его творчестве: просто это
показывает непреходящесть "отражаемых идей" - "преломляемых" в самой
обыденной и злободневной натуре. И как раз отсутствие стремления к дешевому
экзотическому антуражу показывает, что Пелевин - никак не из "массовой
литературы" - иначе бы его проза выглядела совершенно иначе и была полна
всяческими мантрами, чакрами, кармами и катанами - под завязку - ибо
стремление ПОТРЕБИТЕЛЯ к подобной мишуре неизбывно и во все времена
приносило успех - коммерческий успех.

                                   * * *

  И, наконец, как и собирались, - вернемся к теме любви. Я попрошу на этот
раз высказаться явного сторонника, к тому же - сторонника думающего.

  Быков (о "Чапаеве и Пустоте") :здесь есть не только отчаяние существа ,
бьющегося в клетке, но и счастье прорыва, и радость-страдание вечно
нереализуемой и вечно томящейся любви:

  Великий Старец Любовь делает тебя зависимым, - сначала боишься ее не
найти, потом боишься ее потерять.

  Быков Первая, кстати, книга Пелевина, где тема любви присутствует в своем
подлинном виде, а не в иронически-сниженном варианте вроде романа мухи с
комаром или интеллектуального флирта цыпленка с крысой.

  Ведущий Полностью присоединяясь к первой части высказывания, позволю себе
все же вновь зацепиться за слово - в данном случае это слово "подлинный". И
не только потому, что применено оно к позиции Виктора Пелевина:
  Итак, прежние разговоры о любви - были только иронией и работой на
снижение, а вот "в подлинном виде" любовь - это тот самый, приснившийся
Петру Пустоте половой акт с Анной. Вот это - да! Это - подлинное! Выходит,
все усилия автора в течение нескольких лет (начиная с "Затворника и
Шестипалого" - через все подобные же аллюзии - и венчая "икой") сказать о
любви ИСТИОЙ - той, которая, в сущности возникает в одиночестве, подобно
хлопку одной ладони - все это пошло коту под хвост - если даже сторонник и
почитатель, оказывается, все эти годы ждал, когда же Пелевин перебесится и
напишет наконец о той любви, которой можно "заниматься":

  Пелевин "- Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты
просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.
  - Но ведь многие делают то, что делают, совсем не из-за любви.
  - Брось. Они ничего не делают."

  Ведущий Возможно, в таком вот непонимании даже "среди своих" - истинная
причина работы автора на снижение - до уровня понимания, до уровня вокс
попули:
      А ведь там, в сцене, где "муха с комаром" как раз именно всё очень
конкретно, если хотите - пошло. Как и полагается по замыслу. И наоборот - 
в
описании приснившейся "любви" с Анной, подсказано всё прямым текстом -
не о любви, а о писательском творчестве на данную тему. И опять - опять не
прочли:
  "Знаете, если бы мне надо было написать по-настоящему сильную эротическую
сцену, я дал бы несколько намеков, а остальное заполнил бы невнятным
разговором вроде того:О Боже, Анна:Вроде того, который сейчас идет у нас с
вами. Потому что изображать нечего - все должен достроить ум."
  Есть здесь нечто веллеровское: от рыбы, которая пытается понять и
выразить словами, как она плавает. А ведь только чуть выше было написано
прямо противоположное - о том, что стихи не пишутся, но подсматриваются
через замочные скважины души, а понимать их не должен и автор.
  Противоречие, однако, кажущееся: речь идет о разных состояниях писателя,
в частности - писателя Пелевина Отсюда, кстати, - и вопиющая разница в
качестве текста - в пределах одного произведения.
  Можно это и не принимать. е всегда искушенному ценителю приятно, когда
рядом с литературными эпизодами - целые периоды учебного текста. Верно и
обратное - те, кто "тащатся" от чисто разъяснительных периодов, пробегают
художественные моменты по диагонали. Выбор - автору. аше же дело -
радоваться по мере возможности обеим его ипостасям. Было бы только и умно,
и талантливо:

  Быков Впрочем, с радостью все тоже в порядке, и редкий читатель закроет
роман Пелевина без ощущения смутного торжества - победы автора над
материалом и совместной авторско-читательской победы над миром, пытающимся
навязать нам свои правила игры.

  Ведущий      Безоговорочно - да! Спасибо за точность формулировки.
  Рядом с темой читательской радости - и тема сюжетного решения пелевинских
новелл. Вот вопрос из сетевой конференции:
  Не кажется ли вам, что конец "Чапаева" отдает какой-то банальной
американской хэппиэндовщиной?

  "Pelevin" Ну, в таком случае, я могу сказать, что если вы хотите что-то с
кровью, с почвой и т.д., проводите эксперименты сами с собой. По-моему,
хэппи энд - самое хорошее, что только может быть в литературе и в жизни. В
принципе, у меня есть устойчивое стремление к хэппи энду. Дело в том, что
литература в большой степени программирует жизнь, во всяком случае, жизнь
того, кто пишет. Я это много раз испытывал на себе, и теперь десять раз
подумаю, прежде чем отправить какого-нибудь второстепенного героя
куданибудь.

  Ведущий Однако, стремление - это одно, а результат: е знаю, можно ли
говорить о "хэппиэндовщине" в "Чапаеве и Пустоте" (да и можно ли там вообще
говорить о концовке). А вот в чистых новеллах - там как-то не до "хэппи".
Радость от победы над материалом - да, возможно. о это - именно и только на
фоне разрыва со всем, что связывает. Какой же тут хэппи энд?! Это в
"Онтологии детства" или в "ике" что ли ?.. е говоря уже о "Тарзанке" -
трудно предложить более черную концовочку, чем вот это "Он последний раз
посмотрел по сторонам, потом кротко глянул вверх, улыбнулся и медленно
побрел по мерцающей серебристой полосе, целуясь с ночным ветром и думая,
что, в сущности, он совершенно счастливый человек." Весело, ничего не
скажешь. Особенно, если вспомнить о том "на самом деле" , какового, может,
и нет:

  Бродский Если бы в эту минуту была возможна прямая трансформация
психической энергии в физическую, то первое, что следовало бы сделать,
закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое
время.

  Ведущий Так что я не слишком бы доверял словам Пелевина о том, какой он
суеверный - в смысле отношения к судьбе героев. Да и его склонность к
мистике - это скорее выдумки любителей непременно искать в авторечеловеке
отголоски его творчества. Впрочем, возможен и иной угол зрения:

  Генис Вопреки тому, что принято говорить о бездуховности новой волны,
Пелевин склонен к спиритуализму, прозелитизму, а значит, и к дидактике.

  Петр Пустота Я не очень понимаю, что такое "духовность".

  Ведущий у уж во всяком случае - не "склонность к спиритуализму"! А вот о
дидактике - правда. Хотя это ведь не обязательно идет от "прозелитизма", а
попросту получается бессознательно - прорывается скрытый в писателе
Учитель.
     А, вот, кстати, о бессознательном!

  Генис Обычный спор поколений в литературном процессе сегодня часто
принимает форму борьбы за советское наследство. Впрочем, раздел его уже
произведен: "отцам" - шестидесятникам отошла рациональная, а "детям" -
иррациональная часть советского прошлого. Пользуясь обычным жаргоном, можно
сказать, что первым досталось сознание "совка", а вторым - его подсознание.
  С другой стороны, выявление и описание национального подсознания и есть
главная задача всякого искусства.

  Ведущий Можно с этим и поспорить. Однако тот факт, что как раз у Пелевина
именно это и получается - В ЧАСТОСТИ!- оспорить уже трудно - во всяком
случае если судить по бурной реакции отторжения у пациента. Вряд ли где-то
еще так отчетливо проявилась "совковость", как в реакции на пелевинскую
прозу. К тому же, именно в юморе ведь, как известно, заключена масса
информации о бессознательном. Так что Пелевин, возможно, самый легко
дешифруемый ее носитель.

                                  *  *  *

  Статья Александра Гениса в "Звезде" , возможно, не была бы такой
безоговорочно позитивной, не вынуди его к этому выступившие ранее кликуши.
Он абсолютно разумно рассудил не вступать с ними в полемику - ибо на этом
поле брани (в смысле трамвайной ругани) они, естественно, выиграли бы: игра
шла бы по их правилам. Вынужденный говорить как бы в пустоту, а не в некоем
поле собеседников, Генис, к тому же, не смог позволить себе даже столь
обычной для его стиля критической иронии. Хотя, видит бог, "Чапаев" дает
для этого куда как достаточно поводов! Вот так наша странная российская
"критика" приводит к разбиению людей на лагеря. Хвалить - так хвалить,
хотя, казалось бы, почему даже предельно доброжелательному критику не
обозначить у автора и некоторых неприемлемых для себя пунктов?:
  Генис и вообще в противоречивой ситуации. Статья написана сжато,
лаконично - как и всегда - и тем самым автоматически оказывается
адресованной узкому кругу посвященных как минимум в язык и тематику. А раз
так - он обращается почти исключительно к тем, кто уже и так все понимает.
Это, впрочем, шизофреническая ситуация любой критики, если только она хочет
оставаться именно и только критикой, не внося в сказанное автором свои
соображения:

      Великий Старец    Доказывающий не знает, знающий не доказывает.

     Сергей Костырко Итак, тема: кому, зачем и в каком качестве нужен
критик.

  Ведущий Сначала - терминология. Пусть здесь "критики" - это те, чьи
статьи о литературе печатаются в периодике. ачнем с участников нашего
круглого стола. Скажем, газета "Сегодня":

  Евгений Ермолин Отборное общество эрудитов, экспертов, талантов.
Ослепительная публика, объединенная сознанием собственной отмеченности,
принадлежности к культурно-авангардному бомонду. Страницы культуры и
искусства вовсе не рассчитаны на заинтересованное внимание сколько-нибудь
широких читательских масс. Скажу больше: здесь делается все, чтобы
оттолкнуть обычного, так сказать, рядового читателя". Культивируется
эстетическая и прочая самодостаточность.

  Ведущий Все это, однако, не помешало Андрею емзеру высказаться во вполне
бытовом стиле. Как лаконично сформулировала Ирина Роднянская, отзыв его о
Пелевине выдержан в духе "опять этот гаер морочит порядочных людей".
  И все же в целом сказанное Ермолиным точно. И не только о газетных
критиках, но и о многих писателях.

  Анатолий Курчаткин Новый русский писатель формируется на глазах. Писатель
для понимающей элиты, писатель для своих, говорящий с избранными об
избранном, - демиург, да, но не жрец Аполлонова храма. И писатель для
толпы, для черни, сочинитель чтива - может быть, умелый и искусный
ремесленник, но не мастер.
  Ничего третьего сегодняшнее время не предлагает:Что делать писателю, не
склонному ни к первому, ни ко второму типу писательства, со своей жизнью в
современной России? Для которого литература - не эстетическая игрушка, не
средство для медитации:

  Ведущий А вот такой разговор - по делу! В этом Пелевина уличить легко -
его работа - именно игрушка, и - порой - еще и средство медитации. Грешен.
Как и некоторые другие способные русские писатели, которые никогда не
ставили себе высоких гражданских целей, подобно екрасову. А занимались
искусством. Ради него самого. Как Пушкин:
  И все же, как ни горько сказанное Курчаткиным, есть и более сильное
утверждение:

  Иванова Писатель-профессионал становится фигурой - для литературы - не
совсем обязательной. Или, скажем, так: совсем не обязательной. Возможны
варианты. Например, писатель-артист:
  Реальное, то, что руками потрогать можно, раны, куда персты вложить
можно, имеют сегодня невероятное преимущество перед книжной и даже столь
модной виртуальной реальностью, и никогда Пелевину не догнать в
читательском успехе Рязанова. Или Клару овикову.
      Пусть и не мечтает.

  Костырко Да, времена изменились. И журналы уже не претендуют на роль
общественных лидеров. В таком качестве они, похоже, уже не нужны. Журналы
становятся прежде всего ЛИТЕРАТУРНЫМ явлением.

  Ведущий Жаль вот только, критика этого не заметила и продолжает наезжать
на писателя. Добро бы только за стиль, так нет - и идеи у него не те, и
мировосприятие, и зовет он нас куда-то не в ту сторону:

  Игорь Яркевич Современная проза находится сегодня в изоляции, в блокаде,
в углу. Современной прозе просто необходим посредник в ее отношениях с
читателем.

  Ведущий е знаю, может, прозе посредник и нужен. Вопрос, нужен ли он
читателю:

  Яркевич     Таким посредником вполне могла бы быть критика

  Костырко Возникает вопрос: если писатель не в состоянии сам объясниться с
читателем - зачем взялся? И если писатель вообще не знает, что он как
писатель должен делать, о чем и как говорить с читателем, почему он
писатель? И наконец, если критик может лучше писателя объяснять сложные и
нужные читателю вещи и лучше писателя знает, чего от него ждет читатель,
зачем он сам не писатель?

  Яркевич Но критика за что-то очень сильно обиделась на писателей, вышедших
на широкую арену в последние годы. По ее представлениям, да, наверное, и по
общему представлению русского литературного сознания, писатель к рукописи
обязан приложить что-то типа справки, что он является хорошим человеком и
что в момент вдохновения его поцеловал в нужное место тот или иной классик.
От писателя ждут не сильной живой прозы, не качественного результата, а
прежде всего соответствия тем или иным нормам литературного морального
кодекса. Критика взяла на себя функцию бастиона, функцию последнего оплота
духовности от новых координат эстетики и культуры.

  Костырко Из этого должно следовать, что критик изначально знает, какой
должна быть литература. Детский вопрос: откуда? Из науки? Я, например, не
знаю такой науки
  Сегодня, когда литература получает возможность нестесненно выполнять
собственное предназначение, естественной для природы взаимоотношений
писателя и читателя позицией критика, мне кажется, следовало бы считать
представительство его от лица (от имени) публики. То есть критик как один
из читателей. Пусть специально обученный для этого, но прежде всего -
читатель. аправление его взгляда не сверху вниз - от учителя к ученику, а
снизу вверх: Это не значит, что критик не имеет собственных представлений
об истине и добре; не значит, что критик не может сочетать в себе и
эксперта, и посредника, и даже проповедника, но выступает он каждый раз от
себя лично, а не от имени партии, какой угодно:

     Роднянская    От кого "представительствовал" критик ? Будучи в первую
голову читателем, все же - не от читателей. Будучи, в самом первом
приближении к тексту, экспертом и дегустатором, полагающимся на
натренированность своих вкусовых рецепторов, - все же не от своего
частного пристрастия. Критик представительствовал от своих убеждений.
Убеждения - вещь, глубоко, даже интимно связанная с личностью их
носителя, но в то же время и надличная. Они поднимают нас над частным
существованием, соединяя с единомышленниками в общем миросозерцании. А
так как речь - о "созерцании" (слово подходящее, когда имеется в виду
восприятие художества) именно мира изящной словесности, критик
представительствовал от своей литературной партии - так в старину и
говорили, и это, если воспользоваться любимым оборотом Костырко, было
нормально.

     Костырко Басинский, например, недрогнувшей рукой мог написать в статье
"Пафос границы" о том, какой должна быть литература. Более того, он
согласен на то, что если журналу, например, будет предложено произведение
пусть и талантливое, но расходящееся с "правильными установками"
литературы, то это произведение печатать не надо. Для того чтобы сохранить
литературу в чистоте и здравии, лучше будем печатать вещи не очень
талантливые, а может, и вообще - слабенькие. о верные. А там, глядишь, и
появится произведение талантливое и уже "правильное".

    Роднянская Изменилось ли что-нибудь в наше, нынешнее, время? Костырко
прав, тысячу раз прав: изменилось! Критика перестает быть органом
литературных направлений, их взаимодействия и столкновения; недаром слово
"тусовка" завоевало прочное место в нашем профессиональном жаргоне - как
объединение не по принципиальным, а по житейским и деловым мотивам.

  Ведущий Часто это, возможно и так. А теоретически - даже всегда. о - все
же выдаем желаемое за действительное. В этом случае куда убедительнее
аталья Иванова: писатель-профессионал исчезает, а критики работают в жанре
"ворчалок". Какая уж тут тусовка: Даже профессиональный и современный емзер
ругается все-таки отнюдь не с житейско-тусовочной позиции, а вот именно как
раз с партийной: он обвиняет писателя в унылом эгоцентризме, в потокании
комплексам ограниченных людей - словом, в несоответствии тому высокому
предназначению, каковое, по мнению емзера, только и позволяет называться
писателем. Всё то же, господа: поэт в России больше, чем поэт. То есть - не
поэт! А зато обязан быть гражданином. Ведь обвинение в эгоцентризме и
обвинение в недостаточной гражданственности - близнецыбратья!
  Но это могло бы быть лишь казусом, исключением из общего правила. Боюсь,
однако, что дело с "тусовкой" обстоит далеко не так хорошо, как хотелось
бы. Более точными представляются слова о "новой" обособленности,
разобщенности, потере языка для общения.
  Не хотелось бы заканчивать на столь пессимистической ноте, поэтому - коли
уж речь идет о писателе с чувством юмора - приведу для иллюстрации
положения в нашей критике (да и не только в ней) чужую находку: нечто вроде
притчи. Очень уж она злая и точная.

  Израиль Меттер Лет пятьдесят назад мне пришлось по служебной
надобности побывать в Ленинградской психиатрической больнице на Пряжке.
Водил меня по палатам главврач. Он разрешил мне заглянуть и в отделение для
буйных. Творилось там нечто невообразимое. о четверо дюжих санитаров
сноровисто справились с тридцатью разбушевавшимися безумцами. Я спросил у
главврача: - Доктор! Как же это удается санитарам при таком численном
перевесе психов? - Все дело в том, - ответил он, - что психически больные
не могут между собой договориться. Это свойство их болезни.


  Если бы этого явления - Пелевин и вся его двойная эскапада (сами тексты
плюс реакция на них во всем мире) - не было, ей богу, стоило бы его
придумать - как лакмусовую бумажку (или , точнее - красную тряпку),
вызвавшую такую реакцию критики, что стало многое ясно. е о Пелевине - для
подобного критика никак не годится - а о критике. Даже мелькнет порой
шальная мысль - что он все это "нарочно". А что? Я б не удивился. е всё,
так уж хотя бы часть. Главный лозунг истинных пушкинистов (в простом
буквальном смысле - как "буддисты" и т.п.) - то есть, пофигистов или, для
рафинированных эстетов, постмодернистов, - должен быть какой? Верно -
ничего святого. То есть - как только ощутил в себе первые, щекочущие нос
нотки пафоса, "красивости" (а это связывает куда больше, чем любое
конкретное деяние) - хоп - сразу работай на снижение.
     Но - есть в прозе Пелевина и другая часть. Та, в которой он всерьез
поясняет сказанное в части первой. И - более того - жалуется на
непонятость, одиночество и прочие бытовые неудобства затворничества.
Печаль!.. Зачем это? К чему портить такой отличный анекдот, разъясняя, что
в нем смешного? И уж тем более - взывать к посвященным - немногим: у тут
мы, Виктор Олегович, тут. Слышим Вас хорошо. Прием:
      И что? Надо кого-то громко звать, чтобы заглушить хор "критиков"?
Пусть так, вот я и пишу. Хотя , видит бог, хорошего в этом ничего нет. Ибо
сапиенти - он и так сат. А коли уж нет - так ничего и не поможет.
    И, чтобы не сбивать впечатление "гипер", закончу все же цитатой - из
Мелькиора де Вогюэ (сказано в 1886 году): "Эти доктрины возрождаются, с
легкими видоизменениями, в той горячности, с какою известная часть России
стремится к нравственному и умственному отречению, иногда тупоумному по
своей неподвижности, иногда величавому по преданности, как и само евангелие
Будды.
     Всё в мире соприкасается."

15.04.98

Ваша оценка:	Подпишусь под каждым словом (+3) Понравилось (+2) Нормально (+1) Посредственно (-1) Ерунда какая-то (-2) Чушь собачья (-3)
Комментарий:
Подпись:	(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
Сайт: