потрясает - наша реакция на все это - до того житейская, до того бытовая,
что диву даешься этому нашему повседневному остолопству - а-а, мол,
Пирожко, чего еще от него ждать! - будто речь идет о каком-то заурядном
алкаше или же местном идиоте. Так хочется крикнуть иной раз - люди,
проснитесь! Вы что, не понимаете, с кем имеете дело?
ПОХЛЕЩЕ ФАНТАСТИКИ
А ведь, если на то пошло, нам и самим привелось жить внутри сказки,
видеть весь ее деревянный, стоеросовый механизм, больше того - быть в
матрешках величайшего, на весь мир, кукольного представления. Прелесть
существования в вымысле как раз в том и есть, что волк, выходящий из чащи,
это не мальчик из соседнего подъезда в пластиковой раскрашенной маске, это
в самом деле олицетворение ночного ужаса, и знакомые полосатые штанишки
никого не должны ввести в заблуждение. Напротив, фея - это фея, независимо
от ее реального обаяния, возраста, даже пола. Действо идет по отыгранному
до блеска (до затертости, я имею в виду) сценарию, и слаженность игры
обеспечивает общий результат - полную определенность и стабильность мира,
чувство упоительное; но - не последнее в этом комплексе подпсихических
установок - маячащее на дальнем горизонте сознания соображение о
сказочности, невсамделишности происходящего.
Опять же, одно дело быть статистом, зрителем, или же характерным
актером полюбившегося спектакля, другое совсем - попасть за кулисы, того
хуже, в неразбериху скрипучих колес и шкивов, хотя, полагаю, и там не
уходила, может, даже усиливалась атмосфера абсурдного вымысла. И там -
внутри сказки.
Колеса останавливаются, свет включен. Щурясь с непривычки, выходим
наружу, смотрим на игрушечные башенки, на грубо размалеванные декорации,
сваленные в углу, неловко посмеиваемся, ведь это не так уж нормально -
разыгрывать всерьез, десятилетиями один и тот же сюжет, у многих на это
ушла вся жизнь. Резкий, безжалостный свет, пустые скамьи (зрителям уже
надоело, разошлись), статисты бесцельно бродят меж деревянных остовов. И
какое-то общее бормотанье, в театре называемое "говор толпы", когда все
произносят вразнобой "а что говорить, если нечего говорить", но здесь
кое-что прорывается внятно: а ведь могли бы! Или же: надо было верить. Все
вместе, такой подъем!.. Окрыленно... И, главное: идея сказки была
правильной... Нет возврата в вымысел. Вышвырнутый из мифа поневоле
становится реалистом. А мы все оглядываемся на пожухлые картонные купола,
дворцы из папье-маше, среди которых прошло детство.
АБЗАЦ ИЗ "ВОЕННОГО ВЕСТНИКА"
Развитые Вооруженные силы непременно должны иметь что-то вроде
предохранительного клапана, ибо огромные набираемые мощности разрушения
требуют хоть какой-то реализации, пускай даже символической. В малой
степени этому служат испытания и маневры. Идеальным было бы для
сверхкомплексов иметь приложение в каком-то отдаленном конфликте (к
примеру, Вьетнам, или Афганистан). В связи с тем, что сверхкомплексы
инстинктивно избегают прямого столкновения на своих плацдармах, в будущем
таким отвлеченным предлогом (и полем боя) могла бы стать Антарктида.
Вполне удобным со всех точек зрения может быть использование с этой
целью нашего естественного спутника: невозможно придумать лучшей
тренировочной груши для любителей супервооружений.
Могут сказать, что и малочисленные, и даже вовсе зачаточные
Вооруженные силы тут же ищут арену действий. На это нечего возразить.
Очевидно, таково врожденное, импульсивное стремление любого водителя, что
бы там ни сжимала его рука - древко топора, или пресловутую рукоятку
рубильника в стратегическом центре.
ЭФФЕКТ ДОППЛЕРА
В обыденной психологии есть такой термин "предсонное состояние", это
когда на внутреннем экране засыпающего в ускоренном темпе проскакивают как
бы кадры, самые яркие картины прошедшего дня, которые можно еще
контролировать разумом и нормально интерпретировать. Затем, в следующий
миг сознание безвольно падает в руки демонов сна, влекущих его в морок
абсурда, ужаса и эротики. Но речь сейчас не об этом.
Некто Збых, программист по профессии, в таком вот предсонном
состоянии с детских лет видел одно и то же: участок дощатого настила с
простым ограждением из рейки. Этот внутренний образ стал настолько
привычным, что Збых просто отождествлял его с моментом засыпания,
освобождения от дневных забот. И то правда: мелькнувший на миг помост
(обычно в солнечных пятнах, в зеленоватой теплой тональности, как будто
свет, освещение пропущено сквозь молодую листву), - тут же снимал любое
напряжение и сигнализировал усталому программисту о наступающем
долгожданном покое.
Насколько Збых помнил, в детстве этот предсонный кадр был не особенно
отчетлив и почти лишен цвета. С годами он обрастал подробностями, впрочем,
лишь за счет увеличения четкости внутреннего кадра, так сказать; к
примеру, он теперь видел, что темное пятно на стойке перил - это большой
сучок, а тень в правом углу картинки отбрасывает дощатая скамья (раньше
она представлялась размытым контуром с края). Збых привык к этому слайду.
Так привыкают и смиряются с укоренившимися особенностями своей натуры,
скажем, с нервным тиком.
Надо сказать, что жизнь у программиста сложилась, по общим нашим
канонам, вполне удачно. Он делал успешную карьеру на теперешнем
информационном буме и к моменту рассказа возглавлял службу
программирования в довольно большой и предприимчивой конторе, распустившей
свои щупальца по всей стране. По делам службы Збых часто мотался из одного
города в другой, укореняя связи настырного предприятия в косной
периферийной почве. В одной из поездок Збых, обычно не спавший в поезде,
на этот раз крепко заснул. Сон был, само собой, предварен описанным
кадром, отличавшимся разве что лишь интенсивностью зеленого колорита,
каковую программист списывал на переутомление.
Из-за каких-то дорожных неполадок поезд шел страшно медленно, с
долгими остановками на каждом разъезде. Збых уже подумывал, не дать ли ему
телеграмму насчет возможного опоздания. Состав подползал к перрону,
предстояла остановка на узловой. Он выглянул из тамбура, чтобы определить,
где вокзал и почта, и обомлел - он сразу узнал эту площадку дощатого
перрона, со всеми ее подробностями и - к чести его - сразу понял, что она
означает для него, воплощенная в явь. Он вернулся в купе за вещами.
Но - вот ведь таинство человеческой души - пока он собирал свой
дорожный скарб и совал его в кейс, пока давал инструкции ошеломленному
спутнику, его заместителю, и втолковывал ему (и самому себе) насчет
необходимости сойти здесь, все время фоном шла одна мысль, словно зуммер
тревоги - опомнись, что ты делаешь! Ну, пускай, судьба и в самом деле
сигнализировала тебе всю жизнь об этом месте, - но это же не значит, что
здесь наверняка удача и счастье, возможно, как раз наоборот (Збых был
уверен в обратном, но почему-то не глушил эти соображения). Более того,
вела дальше мысль, от добра добра не ищут. Чем тебе сейчас худо? Да ведь
из сотен сограждан мало кто так устроен, как ты - преуспевающий, еще не
старый житель столицы. А жена, а сыновья! И как он, трезвого склада
человек, программист к тому же, останется сейчас на этом пустом перроне, в
чужом северном городишке, не зная даже куда направиться? Необъяснимая
дурь!
В глубине души Збых был уверен, что это не так, но внешняя
неоспоримость мысли выпирала. Он задумался и медленно закрыл кейс. Состав
дернулся и поплыл вдоль перрона. Прошла - ну точно как перед сном - та
площадка со скамьей под липами, будто залитая зеленым солнечным
полумраком-полусвечением. Еще вполне можно было сойти, спрыгнуть... Но
ведь можно заглянуть сюда и в другой раз! - подсказало Збыху услужливо. И
он - умница и реалист - вдруг ухватился за эту вздорную идею: да, можно
заглянуть в это забытое Богом место в более подходящий момент, скажем, в
отпуске, должным образом экипированным для странствий в захолустье, именно
с целевым настроением - выяснить в конце концов, что же скрывалось всю
жизнь за этим навязчивым слайдом (хотя не сомневался ни на миг, что такие
вещи бывают раз в жизни)... Словом, Збых остался в поезде, выполнил все по
службе и вернулся домой.
Долгое время картинка с помостом не появлялась перед глазами
засыпающего программиста, когда же вновь мелькнула, она была почти такой
же четкой, но в совершенно другом - оранжевом колорите. Человек,
мало-мальски знакомый с физикой, может истолковать это лишь с помощью
Допплеровского эффекта, когда, к примеру, сирена мчащегося нам навстречу
автомобиля звучит совершенно иначе, лишь только машина нас минует. Збых
понял происшедшее именно так - он миновал свой пункт. Но - в свете
вышесказанного - старался не слишком горевать по этому поводу.
АВАРИЯ
В нормальном режиме авианосец использует одну из двух
взлетно-посадочных полос, пересекающих по диагонали его широченную палубу
- этого достаточно для старта и посадки 30-40 самолетов за минуту. Однако
предусмотрен режим, по коду "альфа-пик", в котором задействованы обе
полосы с минимальным интервалом, это когда кораблю необходимо почти
мгновенно выметать в небеса весь свой крылатый арсенал. Понятно, режим
этот обеспечивается компьютером, и немногие, кому привелось такое узреть,
твердят, что нет зрелища более поразительного, чем разлет двух-трех сотен
машин за полминуты практически. Очевидцы сходятся на том, что это более
всего напоминает взрыв, извержение, мгновенное заполнение чистого
пространства над океаном роем ревущих, увешанных ракетами, торпедами и
глубинными бомбами чудищ.
Большей частью компьютер справляется со своей задачей безукоризненно,
хотя и случаются сбои, да и где есть гарантия от сбоев, когда в кабине так
или иначе живое существо, человек. И, пусть даже ручное управление
блокировано, всегда существует возможность, что хотя бы один из трехсот
окажется психопатом, неврастеником, и с криком "Нет, хватит с меня
этого!!" шваркнет кулаком по блоку предохранителей, по пульту интегральной
связи, и - заминка маневра, сбой. Либо вещь обычная, скажем, авария подачи
топлива, отказ двигателя. На этот случай компьютер уничтожает самолет,
практически аннигилирует его прямо на полосе, а летчика швыряет вверх
катапультирующее устройство.
Конечно, человек - высшая ценность и все такое, но, сами понимаете,
кому придет в голову искать летчика за бортом, когда того и гляди, от
самого этого стального айсберга через миг останется лишь облачко
металлической пудры? А потому капсула, в которую обращается кабина с
летчиком после катапультирования, снабжена нехитрым ракетным двигателем с
резервом хода примерно в десять минут. Предполагается, что летчик,
мгновенно очухавшись после падения и выскочив, словно пробка, на
поверхность, тут же припустит вслед за авиаматкой и, догнав ее (скорость
капсулы позволяет), вскочит в сачок - захватное устройство, что специально
выпускают с одной из нижних палуб.
Надо сказать, что лейтенант Пичуга не был психопатом (в дальнейшем
это, правда, подвергалось сомнениям); во всяком случае сбой произошел без
его вмешательства, об этом есть официальное заключение. Несмотря на
перегрузки от выброса, Пичуга совершенно ясно увидел сверху многоэтажную
