густой колонны обреченных, больше того - он будто всегда брел в толпе
каторжан, под кнутами конвоя.
В просветах меж островерхих крыш сверкнула, опять выказалась
телевышка, но делопроизводитель уже был поглощен другим: если галеры, то
многое зависит от напарника по веслу, а если этап вглубь страны, то нужно
позаботиться насчет обуви - в этих сандалиях далеко не уйдешь...
РЕКЛАМА ЖВАЧКИ "МАЛЕНЬКИЙ ДЕЯТЕЛЬ"
В отличие от Демосфена современные дети-ораторы упражняются не с
галькой во рту, а используют для этой цели специальную разновидность нашей
продукции из серии "Лелик", в состав которой уже введены так называемые
речевые стимуляторы и заложен экстракт из десятка хрестоматийных текстов,
в частности, классическое "Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять
нашим терпением", отрывки из фултонской речи премьера Черчилля, а также
наиболее труднопроизносимые пассажи в исполнении неповторимого
Л.И.Брежнева. Маленький оратор, пройдя все эти сложности в порядке, так
сказать, приятного с полезным, выдувая пузыри вперемежку с бессмертными
цитатами, научается с раннего возраста естественному пребыванию в
атмосфере активной политической дискуссии.
ДИКТАТОР
В этой подборке много случаев с исчезновением. Для каждого из нас
исчезновение - событие уникальное, так сказать, был - и нет, а разобраться
- что может быть банальнее? Значит, один лектор, немолодой уже, изрядно
тертый пьющий мужчина, проснувшись однажды с похмелья, обнаружил (в
какой-то момент бритья) небывалое свое, даже пугающее сходство с покойным
фюрером. То ли мокрая челка так упала на лоб, то ли усы, которые он решил
подкоротить с целью внешнего омоложения - но налицо было ужасное подобие,
прямо-таки живой слепок. Можно представить себе, что это за ощущение,
когда из привычного облупленного зеркала, как бы мгновенно наложившись на
столь же привычную, потертую, свою физиономию, вдруг, словно тарантул,
выскочил сам Шикльгрубер и уставился плоскими (с перепою) гляделками прямо
в глаза марксистского лектора! Тот сначала просто оцепенел и лишь тупо
следил, как в зеркале на морщинистой шее Адольфа возникает, расплывается,
а затем вяло ползет книзу алая капелька (он, таки, сильно вздрогнул от
внезапного потрясения и порезался). И в эти мгновения в душе лектора
произошло некое преломление, толчок, который можно было расценить как
намек судьбы.
Кто не знает этих лекторов, этих самовоспламеняющихся краснобаев,
вскормленных в неволе орлов пожилых, этих петухов, намертво оседлавших
идеологическую кучу? Была выращена целая порода лекторов, изворотливых,
словно ужи, материалистических шаманов - и вот, нынче все они куда-то
рассосались, расползлись, переквалифицировались, а жаль - хоть парочку не
помешало бы оставить на расплод, для любопытных потомков, а может (кто
знает, как оно обернется) и для прямой надобности в будущем. Хотя, следует
сказать, этот лектор вовсе не был ни фанатиком, ни перерожденцем, на
занятие свое взирал с легким отвращением, как, впрочем, большинство из нас
относится к своей работе, словом, по этой части все как бы в норме. Но
сходство с диктатором - уловленное сходство! - как оказалось, ни для кого
бесследно не проходит.
Нашего человека, разуверившегося во всем, как ни странно, легко
убедить в чем попало прочем, а тем паче лектора, положившего годы и годы
на воспевание картонных миражей. Он-то ведь тоже человек и, стало быть,
нуждается в кумире. И есть ли неотразимей кумир, чем воплотившийся в
собственной личности?
Можно представить, как пошел развиваться этот феномен: лектор, сперва
с опаской, с предубеждением, а затем, когда внутренние затворы упали, с
увлечением углубился в материалы, имеющиеся у нас по великому вражине,
залез в архивы (благо имел доступ), обзавелся ксерокопией "Моей борьбы",
стал изучать немецкий с помощью очаровательной наставницы, носившей, по
смешной случайности, фамилию Браун, словом - зациклился. Неясно даже, чем
руководствовался лектор. Вероятно, где-то вдали вырисовывались смутные
возможности пустить в ход этот политический капитал - (ведь сам же годами
вкручивал насчет реваншистов, недобитых гитлеровцев) а если уж на то,
обретаясь постоянно в горниле фанатизма, он-то уж знал его притягательную
силу и, вполне резонно, рассчитывал там на известный спрос. Но, вживаясь в
хрестоматийный образ, он все более утрачивал бдительность, к примеру,
посреди лекций о трех источниках, трех составных частях вдруг
непроизвольно переходил на немецкий с характерными истерическими
интонациями, или же, гуляя вечерами одетым под фюрера (имели слабость
великие душегубы к полувоенному одеянию), любил внезапно возникнуть перед
группкой мирных пенсионеров-сталинистов, вызывая у них шок, переходящий в
инфаркты... Разумеется, природнее, да и насколько удобней обернулось бы
сходство с другим усатым, с нашим отечественным пугалом, и внутренне,
пожалуй, не понадобилось бы никакой ломки, перестройки. Если уж на то,
одетый под генералиссимуса, лектор имел бы не меньший успех (в смысле
оцепенений и инфарктов) во время упомянутых прогулок. Но - об этом уже
говорилось - в бесцветной, типично нечерноземной внешности его не
просматривалось ни крупицы от нашего восточного махараджи. А возможно, все
бы пошло по-иному. Кто знает, как реагировала бы верховная власть на
появление фантома в легендарном белом кителе и пресловутых сапожках? Но,
будучи материалистом, применяешься к обстоятельствам.
Уже начал он потихоньку, с помощью все той же Браун, собирать
свидетельства насчет своей этнической немецкости (настолько убедительные,
что дня через два и сам в них поверил), уже присматривал тару для скрытной
провозки реликвий, что насобирал за последнее время - каска, железный
крест, кортик со свастикой и тому подобный военный хлам, до сих пор
нередкий в стране - и тут внезапно исчез. Нельзя сказать, что это прошло
незамеченным, к тому времени лектор стал в районе приметной фигурой, и на
его выступления сходилась тысячами бритоголовая молодежь, однако по
времени пропажа его совпала с мыльным кризисом, на него устремился весь
интерес общества, а уголовный розыск тогда же приступил к расследованию
куда более мрачной тайны: во дворе исполкомовской канцелярии были
обнаружены два полусожженных тела - мужчины и женщины, - опознать которые
до сих пор не удалось. Следствие предполагает, что это - обычное сведение
счетов между работниками торговли; слабую ниточку дает извлеченная у
мужчины золотая пломба с крохотным клеймом латинскими буквами.
УБИЙЦА СЕДЬМОГО ОТДЕЛА
Вполне рядовая обстановка: огромная многоэтажная контора,
занимающаяся черте-чем, половина ее отделов засекречена, другая в
постоянной мобилизационной готовности - то ли ее сократят завтра вдрызг,
то ли наоборот, на ее основе, будто саркома, вспухнет, отпочкуется еще
один такой канцелярский монстр, словом - контора как контора, и в ней
отдел. Отдел, клеточка этого огромного, не вполне здорового образования.
Нищие духом сотрудники, вечно голодные бабы, хищные молодцы, попирающие
друг друга при восхождении на эту навозную кучу... Само собой, в этих
тлетворных миазмах всякое может возникнуть. А тут еще череда
незапланированных смертей, таких вот странных кончин от сущего вздора,
вроде капельки туши из графопостроителя, попавшей в бронхи (кто знал, что
тушь на цианистой основе?), или же странная гибель на рабочем месте с
калькулятором в руках и блаженной улыбкой на сером лице... Да, и еще
какой-то дух убийства - не доказательства как раз, не свидетельства
преступления, а именно дух убийства, сопровождающий все эти нелепые
кончины - от затянутых в лифтовую шахту до отравленных в столовой, от
выбросившихся из окна до найденных в туалете. И ниточки слухов, надо
сказать прямо, все сбегаются в этот отдел, ведающий, опять же, какими-то
неясными, но облаченными в статистическую цифирь и бумажную внушительность
пустяками.
И будто отсюда и шел тот самый трупный душок. А народ, что был занят
в отделе, вовсе ничем не выделялся из общей кучи, боевой, кипучей. Там не
было ни мрачных маньяков, ни бледных женщин со стилетом под шалью, ни
просто ублюдков с кастетами - отдел как отдел. Однако под влиянием таких
вот веских подозрений сотрудники отдела все чаще присматривались друг ко
другу со вполне понятной опаской. К тому же, в конце концов, контора к
тому времени утвердилась во мнении, в легенде, так сказать, что именно в
нем, в этом отделе и обретается гиблая персона, вурдалак, упырь, зомби -
назовите как хотите этот персонаж, - ответственная за все эти безвременные
трагические переходы в мир иной.
Молодой и ушлый до необычайности расчетчик Белаш один не поддавался
общему психозу, но когда его приятеля Каленкова обнаружили в пожарном
ящике с головой, засунутой в ведро - как-то сразу уверовал в зомби и
вплотную занялся этим делом. Белаш знал про себя, что он самый хваткий
парень в округе, и держался твердо того мнения, что к пятидесяти годам он,
как минимум, станет во главе описываемой конторы. А то и выше... То, что
он страдал падучей в легкой форме, не снижало самомнения Белаша (а
Достоевский?). Можно обалдеть иной раз от упований и целей многих и многих
людей.
Задача Белаша облегчалась тем, что он, как и покойный Каленков,
работал как раз в отделе с черной репутацией. Надо сказать, что череда
кончин к тому моменту слегка поубавилась, и на таком фоне случай с
Каленковым прозвучал достаточно. Прыткий Белаш решил персонально прощупать
каждого сотрудника и, разоблачив, добиться, чтобы его с треском уволили с
работы, или даже посадили по какой-либо статье - должна быть в Кодексе
статья насчет упырей, ведь сколько можно терпеть! - а самому занять его
место. Дело в том, что Белаш сначала был уверен, что зомби - это зам.
начальника отдела и разоблачить его будет пара пустяков. Действительно,
зам внешне выглядел именно так, будто его только что доставили сюда из
морга, и теперь, потревоженный в своем вечном покое, он не остановится ни
перед каким мщением. Однако близкое знакомство с замом разочаровало Белаша
- тот оказался человеком, полных жизненных сил, оптимистом и спортсменом,
и в молодости даже где-то отхватил приз за лучшее исполнение уан-степа.
Уан-степ, думал Белаш, глядя на зама, это, скорей всего, танец упырей,
иначе как он сподобился такой чести. К тому же зам имел полное алиби; он
практически не покидал рабочее место, а в момент случая с Каленковым
находился за рубежом, где достойно представлял нашу страну.
Вторым по очевидной принадлежности к загробному миру был ветеран
отдела пенсионер Кастрига, который периоды старческого сна за рабочим
столом перемежал демонстрацией жутковатой деловой активности. Кастрига был
уже на грани разоблачения, когда сам пал жертвой очередного случая (а
может, собственной дряхлости), что, естественно, полностью оправдало
ветерана в глазах Белаша. Тогда он обратил внимание на роковую женщину (в
любом отделе есть своя роковая женщина, женщина-вамп, хуже-лучше, но есть)
на которую указала ему Люся, юная секретарша шефа. Вамп, разведенная
брюнетка 36 лет, буквально терроризировала мужчин отдела (да и женщин),
разделяя его поочередно на сторонников и ненавистников, и в обстановке
беспрерывной свары подстерегала свои жертвы. Надо сказать, что роковая
женщина моментально обнаружила происки Белаша и закатила ему страшный
