здоровой рукой. Я сгреб его за балахон, притянул к себе... Искаженное
болью лицо Луолруйгюнра моталось передо мной, из-под сомкнутых век струями
хлестали слезы, серые губы тряслись.
- Потерпи, не падай... прошу тебя, потерпи пожалуйста... еще
чуть-чуть потерпи!..
Что, что способно спасти нас обоих?!
Император закричал высоким птичьим голосом, забился в моих руках,
будто хотел взлететь под черные своды каменной гробницы.
- Терпи-и-и!!!
С нечеловеческой силой он отшвырнул меня, повергая к своим ногам.
Впервые за все дни приводя меня в наиболее подобающее мне состояние.
Бюйузуо закричал тоже. Голос его был подобен вою последнего
доисторического ящера под низвергающимся с небес убийственным ливнем
Сверхновой. Гудку уходящего в океанскую могилу "Титаника". Сирене
воздушной тревоги за пять секунд до ракетного удара.
Он заметил, что хозяин и тень разделились, что голова Солнцеликого
властно вскинулась. Мгновенно просчитал траекторию этого простого движения
и трассу своего последнего выстрела. И понял, что они пересекутся.
Но выпущенную стрелу никому еще не удавалось вернуть в колчан.
Луч поразил императора в затылок.
Луолруйгюнр, натянутый, как струна, стоял там, где застигла его
смерть, и никак не хотел падать. Лица у него не было, волосы пылали, как
нимб великомученика. Бюйузуо стонал, оплакивая свою ошибку. Лазер
бездействовал.
Двигался только я.
Отводя меч для самурайского удара, название которого выскочило из
головы, не то бежал, не то плыл сквозь дым и пламя навстречу Многорукому.
Защищенный теперь единственно лишь собственной кожей, то есть - открытый
всем смертям.
Нужно было угадать точно в стяжку между брюхом и головой.
Я угадал.
Зеленые глаза-плошки подернулись мутной пленкой. Скребя вразнобой,
лапы поволокли фонтанирующее смолой брюхо куда-то вбок.
Бюйузуо Многорукий, император Ночной Страны Рбэдуйдвур, умер
следующим.
- Спасибо, Солнцеликий, - выдавил я сквозь слезы. - Ты спас своего
ниллгана.
Пускай выспренно. Пускай... Плевать. Мне было горько, и слезы были
искренними.
Святилище обратилось в императорскую могилу.
34
...стук в дверь. Не закрыто. Здесь никто не запирает дверей. Воры,
что ли перевелись? Все проще: материальное изобилие вышибло наконец
социальную основу у воровства. На кой ляд переть у ближнего, когда у
самого есть? И у всех есть? Так, наверное, следует объяснить сей феномен.
Хотя лично я готов предположить и совсем иное. Например, какую-то
страшную, абсолютно несовместимую с гуманизмом кару за любой криминальный
проступок. Кару, которой действительно боятся. Это кажется мне отчего-то
куда более похожим на истину.
И впрямь не воры. Нунка. Прознала, что завтра я ухожу. Явилась
проститься. Взъерошенная, вот-вот готовая разреветься. Куда делась ее
холодная деловитость первых дней? Девчонка как девчонка, только исходящая
соком, изнывающая в окружении этих загорелых идолов, гениталии которым
служат преимущественно для отправления малой нужды. Да еще для декора.
Невооруженным глазом видно, как тесно ее смуглому, упругому телу в одежде,
и без того довольно условной. Как оно рвется прочь из этих оков, скорее!
скорее! на последнее свидание с моим... И она с порога начинает говорить,
торопливо, сбивчиво:
- Я знала, ты не думай... мы все здесь знаем об этом эксперименте...
иногда бывает противно, к горлу подкатывает, а нам твердят: надо, надо,
это опыт последнего шанса!.. Зачем, для кого последний?! Разве столь
важно, что и как назвать... а нам талдычат: все исправим, подчистим,
передернем, и станет хорошо, никаких отклонений, генетического раздрызга,
уродов... Я боюсь собственного ребенка, который у меня может быть, у нас с
тобой может быть... не за тебя, а за себя боюсь, мои проклятые гены
способны все испортить, и опять родится чудовище... мне завидуют, потому
что я вдвое понизила вероятность такого, вдвое! Благодаря тебе...
Наверное, хотя бы во имя этого нужен эксперимент, не знаю... потому что
малейшее отклонение от нормы, самое незначительное, и они уничтожат моего
ребенка, прямо во мне... я снова упущу свой шанс, а что дальше? Лучше бы
они находили в прошлом отцов нашим детям, чем телохранителей своим
императорам... но наши дети для них - не главное, куда важнее спасти
Идею... как и во все времена... поэтому они не пощадят никого, ни детей
наших, ни тебя, ни зигган... Но зигган... они - люди, они живые, они
чувствуют, им больно... это не тени, не фантомы.. разве они виноваты, что
их лишили всех шансов во имя одного нашего, пусть и последнего?.. Что
значит моя боль по сравнению с их болью?.. Да ничего не значит, мы
заслужили свой удел, каждый имеет будущее в меру своего прошлого... но
они-то в чем провинились? Быть может, они все помнят... все свои
воплощения в этом страшном эксперименте... все сотни вариантов собственной
жизни и смерти... и мы тоже... так бывает, с тобой что-нибудь происходит,
и ты в ужасе понимаешь, что это не впервые, это уже было с тобой, но где?
когда?.. Неужели и мы - тупик, фантомы, фигуры, и над нами кто-то проводит
такой же в точности опыт своего последнего шанса?! Я прошу тебя... не
возносись над ними, никогда ни над кем не возносись... ты сильнее, ты
умнее, ты старше их, но не становись Богом над ними, высшим судьей их
делам, снизойди, будь равен им... легко быть Богом, чего проще, когда у
тебя такая сила, такая власть... ЧЕЛОВЕКОМ БЫТЬ ТРУДНО!..
И был вечер, и было утро. День последний...
35
Чья-то перекошенная, корявая фигура приближалась ко мне. Боязливо
обогнула останки паука. Я с трудом приподнял меч. Как я устал снова и
снова повторять одно и то же движение...
Гиам-Уэйд. Уничтоженный, раздавленный, напустивший под себя.
Перепачканный в саже, как демон ночи. Но не проглядевший ни единого
эпизода разыгравшейся резни.
- Солнцеликий мертв, - зашуршал он спекшимися губами.
- Мертв. Бюйузуо убил его. Он сделал это случайно. Убивать императора
не входило в его планы.
- Опайлзигг погибнет...
- Ни одна страна еще от такого не погибала. Хотя бед с непривычки,
конечно, хватало.
- Без императора нельзя, - шептал он, как в бреду. - Рабам нужна
плеть. Человеку нужен император.
- Хотел бы я знать, - промолвил я, - кто впервые придумал, будто
человек не может без императора... Уймись, Гиам, ты еще не все нынче
видел.
Я подкатил ногой мертвую башку Бюйузуо. Примерившись, рубанул мечом
между жвал. Клинок зазвенел.
- Оборотень, - бормотал Гиам. - Верховный жрец - и вдруг Многорукий.
Извергает молнии. Голова из железа. Кто это, ниллган? Какая бездна
произвела его на свет?!
- Никакая не бездна, - сказал я, поворачивая острие в разрубе. - Руки
человеческие. Другая эпоха, другой мир. Дзеолл-Гуадз управлял людьми,
словно куклами. Но настоящей куклой в этом вертепе был только он.
Нагнувшись, я поднял тонкую керамическую трубку в кожухе из черного
пористого материала. Подбросил на ладони, взвешивая.
- Запомни, Гиам. А лучше пропусти мимо ушей. Это лазер. Чужое оружие.
В миллион раз разрушительнее всяких там мечей, копий и стрел. Мы-то такой
штукой, к примеру, возвращаем зрение слепым. А Бюйузуо избавлялся от
неугодных ему ниллганов. - Я присмотрелся. - Те, кто заслал его в ваш мир,
ничего не боялись. Даже фабричный знак не озаботились убрать.
Отбросил меч. Стер с трубки лживую паучью кровь, чтобы разобрать
надпись. Медленно, не без усилия припоминая забытые символы, прочел.
"Made Tchtilan Corp. Fergana 2320 A.D.".
- Гиам, это... это... мы сделали.
Чей-то взгляд копьем упирается мне в спину. Гиам с бессвязными
криками бежит прочь, не разбирая дороги, оступаясь и падая. Как будто ему
явился сам Эрруйем на престоле Земли Теней.
Я оборачиваюсь.
Все как в тот раз. В трамвае. Снова я застигнут врасплох, и арбалет
нацелен мне в грудь. Только не игрушечной стрелкой с усыпляющим снадобьем
заряжен он на сей раз, а тяжелой боевой стрелой из черного дерева. С
наконечником, что пропитан выдержанным ядом эуйбуа. И расстояние невелико,
и отбить нечем.
Кто это? Неужели Элмайенруд до срока покинул своих бегемотов, учуяв
дележку власти? Чья там довольная рожа щерится мне из-под юруйагского
шлема?
- Ты великий воин, Змиулан, - слышу я. Как знаком мне этот голос... -
Но перед тобой император. Подними свой меч и повергни к моим стопам. У нас
хорошо получится.
"Ты задал мне задачу, ниллган. Трудную задачу. Но поверь, скоро я
сообщу тебе решение".
Юруйаги уничтожены.
Эойзембеа удален из города усмирять бунтовщиков. Верховный жрец
обезврежен.
Император мертв. Задача решена.
- Нет, невозможно, - шепчу я. - Ты не можешь быть императором. Ты же
не человек...
- Мы с тобой как два глаза одного лица. Эта твердь будет наша. Мы
поступим с ней, как с женщиной. Она родит нам прекрасных детей. А если ты
откажешься, я убью тебя.
- Апокалипсис... - бормочу я. - "И вургр станет правителем, и
направит во все концы тверди вургров править людьми..." Неужели это
неизбежно, чтобы в любой стране в дни смуты к власти приходили вургры?
- Да или нет, ниллган? Да или нет?!
- Ты, подонок! - в отчаянии кричу я. - Все вышло по-твоему. Владей
этим миром! Утопи его в крови и говне! Сожри его и подавись! Я хотел бы
видеть тебя завтра, когда ты узнаешь, что ниллганы больше не придут! И ты
останешься один на один - не с наемными убийцами даже, а с людьми, с этим
городом, с этой страной!..
- Ниллганы придут, - говорит он, улыбаясь. - Непременно придут. Если
есть император - будут и ниллганы.
- Не будут! - ору я, наступая. Выгадывая потихоньку шажок за шажком.
Приближаясь к своему мечу. - Я последний! После меня - никого! Я сделаю
все, чтобы после меня - никого!..
Но стрела уже пущена.
И снова я не успеваю, не успеваю, не успеваю уйти...
36
...я ослеплен, вывернут наизнанку, как мокрая перчатка. Но я жив и
сознаю это обстоятельство. Потомки сдержали слово. Одно плохо: голова
затуманена, мысли скачут вразброд и никак не желают объединяться. Мне бы
полежать, опомниться. И убедить их вернуть меня в империю. Я не имел права
уходить. Черт меня попутал с этим моим чистоплюйством. Нужно было
соглашаться на все, втереться упырю в доверие, подобраться поближе к его
шее с "поцелуем вауу"... Я должен вернуться. Там осталась Оанууг. Там
происходит чертовщина. Вампирократия. Но все еще можно исправить. А для
начала - понять.
Понять - самое трудное. Я не успел. Что можно успеть за несколько
месяцев? Но это и самое главное. Без понимания ничего не выйдет. Никто
никогда не понимал чужого. Да и не стремился особенно. Зачем врастать не в
свою шкуру? Куда проще разрубить все узлы, вынести вердикт, нацепить
ярлык. Объявить врагом. Ничего мы так не любим, как назвать непонятное
проявлением вражеской сущности. Классово нам чуждой. А потом, когда все
вокруг залито кровью, своей и посторонней, начинаем искать виноватых. А
виноваты были сами, потому что с первого шага потопали не туда. Слышите,
потомки? Это я вам... и себе в оправдание.
Возьмем нашу страну. Союз, так сказать, нерушимый. Посадили в один
мешок кошек - ангорскую, сиамскую и целую свору серых полосатых дворняг. И
назвали "новой исторической социальной общностью". А кошки мявом мяучат и
