агонии укушенной собаки встала перед моими глазами со всей жуткой
отчетливостью.
- Ты не умрешь! - услышал я сдавленный шепот Ласаны у самого уха, но
голос ее доносился до меня словно сквозь вату. - Ты не умрешь!
Она повторяла это как заклинание.
Прибежали люди из селения и, придерживая меня, стали поить ужасно
горьким отваром каких-то дьявольских трав. Все внутренности мои
выворачивались наизнанку от этой гадости, и действительно, у меня тут же
поднялась страшная рвота. По всему телу разлилась слабость, но в голове
при этом, кажется, слегка прояснилось, а боль в плече стала стихать.
Затем Арасибо поднес к моим губам большую тыкву и начал насильно
вливать в меня очень крепкую кашири. Остальные, помогая ему, удерживали
мою голову. После десятка глотков я был совершенно одурманен напитком, но
его все вливали в меня и вливали, пока я совсем не опьянел и не потерял
сознания.
...Когда сознание вновь вернулось ко мне, кругом было уже совсем
темно. Жизнь медленно, с трудом, словно с другого света, возвращалась в
мое онемевшее тело, и лишь непереносимая жажда привела меня полностью в
чувство.
Я лежал на ложе в нашей хижине. Снаружи горел костер, отблески его
прыгали по стенам. Тут же подле меня на земле стоял кувшин с водой. С
трудом я дотянулся до него правой рукой и стал жадно, захлебываясь, пить.
Левой рукой я не мог даже шевельнуть. Заслышав мою возню, в хижину вбежали
сидевшие у костра моя друзья. Ликованию их не было предела, когда они
увидели, что я пробудился.
- Душа возвращается в тело! - восклицал Манаури, радостно улыбаясь. -
Теперь надо больше пить воды...
Я был совершенно трезв, но очень ослаб. Боль в левом плече стихла, и
все сочли это добрым предзнаменованием. Арнак потрогал мой лоб и с
облегчением возвестил:
- Не потеет!
Мне тоже казалось, что кризис миновал и мой организм переборол яд -
страшный яд убийственной силы, чудовищный яд какого-то дьявольского
отродья! Ведь крохотная капелька этого яда, попавшая под кожу, почти
мгновенно была удалена из рассеченной раны, к тому же его тщательно
высосали, и тем не менее та тысячная доля капельки, какая, несмотря ни на
что, все же вторглась в кровь, эта бесконечно разжиженная частичка словно
ударом грома поразила здорового сильного парня. Страшное зло таилось в
лесу, и не только в лесу; среди некоторых людей тоже.
- Мы нашли еще двух змей на кустах! - сообщил мне Арнак.
- Привязанных? - спросил я, едва шевеля губами.
- Привязанных! - ответил он, помедлив.
Потом он подошел ко мне и сел на землю подле моего ложа. Лицо
нахмуренное, глаза смотрят мрачно.
- Мы совещались, что делать дальше, - сказал он глухо. - Пора с этим
кончать...
- С чем? - взглянул я на него внимательно.
- Одни говорят, лучше уйти из Серимы и основать свою деревню в другом
месте, выше по течению Итамаки. Другие не соглашаются и говорят: нет, надо
остаться, убить Карапану и Конесо. Тех, кто за это, у нас в роду больше...
Арнак, заметив на моем лице гримасу, заколебался.
- Что вы решили? - спросил я.
- Уходить из Серимы опасно - акавои. Они могут явиться в любой день.
Все вместе мы сила, порознь - слабы, нас легче разбить и уничтожить.
Значит, у нас нет выбора, и остается лишь второй путь: убить их! Так мы и
решили. Мы пойдем и убьем их...
Возмущенный, я вскочил со своего ложа, хотя все кости у меня ныли.
- Нет! - воскликнул я гневно. - Делать этого нельзя! Нельзя! -
повторил я громче, насколько позволили мне силы.
Арнак, округлив глаза, с безмерным удивлением наблюдал за моим
возбуждением. Возражения со стороны человека, дважды едва избежавшего
смертельной опасности, он никак не ожидал.
- Вспомни, кто подбрасывает тебе змей!
- Я помню!
- И ты их защищаешь?
- Я не защищаю!
- Не защищаешь, а убить не позволяешь?!
- Не позволяю!
Арнак смотрел на меня с явным испугом, словно на помешанного.
- Не теряйте голову! - попытался я улыбнуться.
- Голову?! - повторил он. - Голова говорит одно: убить их как
собак!.. Почему ты не позволяешь?
- Нас всего тридцать воинов, их - в десять раз больше...
- Многие пойдут за нами...
- Многие, но не все. Верховный вождь и шаман - это нешуточная сила и
власть, ты сам говорил мне... Многие их сторонники пойдут против нас и
будут мстить за их смерть. Начнется война братьев против братьев, самая
отвратительная из войн, которая привела к гибели не один народ, даже более
могущественный, чем ваше племя. А тут еще акавои...
- Я хочу тебе добра, Ян! - проговорил Арнак с отчаянием в голосе.
Хотя лицо его всегда оставалось непроницаемым, при свете костра я
все-таки рассмотрел, что в нем скрывалось: тревога и печаль.
Дружески полуобняв его здоровой рукой, я с чувством сказал:
- Я знаю, Арнак, знаю, что ты хочешь мне добра! Поэтому слушай!
И я постарался коротко, но ясно изложить ему свое мнение: именно
оттого, что речь идет обо мне, я и не хочу доводить дело до кровопролития.
Я здесь пришелец, можно сказать, непрошеный гость, и не могу допустить,
чтобы из-за меня дело дошло до братоубийственной войны.
Конесо и Карапана, ослепленные какой-то злой волей, не терпят меня,
но я не теряю надежды, что рано или поздно они поймут свою ошибку...
- А если не поймут? - перебил меня Арнак.
- Тогда останется одно - удвоить осторожность. Ты понимаешь меня?
- Понимаю, Ян!
Я попросил юношу передать Манаури и всем остальным: никаких
враждебных действий. Это пришлось им, и особенно вождю, не по душе, но они
обещали слушать меня.
Близился рассвет, и все мужчины отправились в лес за убитыми
кабанами.
- Ласана с матерью будут за тобой ухаживать, - сказал мне перед
уходом Арнак. - Тебе дать какое-нибудь оружие?
- Зачем? Впрочем, пистолет, пожалуй, положи рядом...
Разговор с друзьями отнял у меня последние силы. После их ухода
пришла Ласана и перевязала мне рану, приложив к ней свежие пучки лечебных
трав.
- Спасибо тебе, Чарующая Пальма! - вырвалось у меня от души.
- За что?
- За все. А когда заживет рана?
- Еще не скоро, о, очень не скоро. Левая рука твоя много дней будет
слабой...
- Ты, наверно, рада?
- Рада? - удивилась она. - Чему?
Но тут же, чем-то крайне изумленная, она отступила на шаг и
посмотрела на меня с таким удивлением, словно видела в первый раз.
- О-ей! - воскликнул я, рассмеявшись. - Ты что, не узнаешь меня?
- Нет! - ответила она резко.
- Это я. Белый Ягуар! - продолжал я шутливо.
- Еще в лесу я заметила, - растерянно пробормотала она, словно говоря
сама с собой и не обращая внимания на мой игривый тон, - что ты говоришь
по-нашему! Как это?
- Научился.
- Когда, как? - Она не могла опомниться от удивления.
- А вот слушал, как говорят Арнак, Вагура, Манаури, ты, и научился
понемногу, - рассмеялся я беззвучно. - Только прошу тебя, никому не
говори, что я знаю ваш язык. Пусть это останется между нами...
- Хорошо.
ВОДА В КУВШИНЕ
Мной снова стала овладевать такая слабость, что веки склеивались сами
собой, а мысли расплывались. Ласана продолжала еще что-то говорить, но это
уже не доходило до меня; я заснул воистину мертвым сном. Меня мучили
кошмарные видения, какие-то чудовищные драконы, резня и яростные ссоры,
нескончаемые и крикливые. Наконец настойчивый шум проник сквозь сонную
одурь, и я стал просыпаться.
Снаружи доносились звуки какого-то спора - на этот раз реального.
Я мгновенно пришел в себя, узнав голоса спорящих: Ласаны, Конесо и
Карапаны. Ласана преграждала им вход в мою хижину.
- Нельзя! - стояла она на своем решительно и твердо. - Манаури
запретил пускать!..
- Запретил пускать меня, верховного вождя?
- Всех! Никому нельзя!
- Отойди, собака, - зашипел Конесо, - или я раскрою тебе череп! Мы
только посмотрим его и поможем ему!
Ласана поняла, что ей одной не справиться с пришельцами, а все
мужчины нашего рода были еще в лесу.
- Хорошо! - согласилась она после минутного колебания. - Но оружие
сложите перед хижиной! С оружием не пущу!
- Пусть будет так! - уступил вождь. - Бешеная!
- Собака! - буркнул колдун.
Было уже совсем светло, солнце встало не меньше часа назад. В хижине
царил прозрачный полумрак, хотя вход и завешивала шкура. Едва заслышав
голоса, я быстро схватил пистолет, взвел курок и сунул оружие под циновку,
которой был накрыт, держа палец на спусковом крючке.
Первыми вошли мужчины, за ними Ласана. Вход остался открытым,
благодаря чему в хижине стало светлее. Все подошли к моему ложу. Ласана
встала сбоку, следя за малейшим движением пришельцев.
Я лежал на спине, с чуть приподнятой головой. Глаза неподвижно и
безжизненно устремлены в угол крыши прямо надо мной и полуприкрыты - как
обычно у человека парализованного. Краем глаза я едва различал фигуры
вошедших.
Довольно долго они молча всматривались в меня, потом Карапана
наклонил голову до уровня моих глаз и в упор уставился в них напряженным
взглядом. Всматривался он долго, так долго, что я весь оцепенел от
напряжения, боясь выдать себя неосторожным движением. Я видел, как на
худой шее шамана вверх-вниз прыгает кадык.
- Скрутило его как следует! - вполголоса возвестил наконец Карапана,
скорчив довольную мину. - Лежит полумертвый.
- Умрет? - спросил Конесо.
- Должен, должен.
- Когда?
- Не знаю. Может быть, скоро.
Они говорили между собой, не считаясь с присутствием Ласаны и
убежденные, что я не понимаю их языка.
- Глаза у него немного открыты! - заметил подозрительно вождь.
- Но видит он мало! - утешил его Карапана. - Если только...
- Что, если только?
- Если только он не притворяется.
Теперь уже Конесо подошел вплотную и долго молча всматривался в меня.
- Совсем бледный, - проговорил он, - но живой.
- Долго не протянет! - буркнул колдун, и передо мной снова появилось
его морщинистое лицо. Он устремил на меня взгляд столь ненавидящий и
страшный, что нетрудно было понять - это враг беспощадный и жестокий,
вынесший мне смертный приговор.
- А если притворяется? - сомневался Конесо.
- Все равно жить ему недолго, успокойся! - повторил Карапана, в своей
одержимости как-то слишком уж убежденно.
До сих пор я следил за всем происходившим довольно спокойно, чувствуя
в ладони рукоять пистолета. Но при последних словах шамана, таивших
какую-то скрытую угрозу, мне сделалось не по себе, и сердце у меня
заколотилось. С какой стороны грозит мне опасность?
- Ласана! - обратился шаман к женщине. - Покажи нам его рану.
- Мы не хотим ее сами касаться, - добавил вождь, - не бойся.
- Рана закрыта травами! - противилась Ласана.
- Ничего! Это ты его лечишь?
- Нет, мать.
- Позови мать.
Ласана колебалась, не зная, стоит ли оставлять их одних наедине со
мной, но, вероятно, решила, что мне пока ничто не грозит, тем более что
далеко не идти - их хижина стояла рядом. Отойдя от входа на два-три шага,
она позвала мать, попросив ее прийти, и тотчас же вернулась обратно.
Тем временем, а длилось это всего несколько секунд, у моего ложа
происходило что-то странное. Карапана шмыгнул за мое изголовье и, кажется,
наклонился вниз, к полу, но что там делал, я не видел, а повернуться не
решился. Однако до слуха моего донесся какой-то странный, чуть слышный
звук, настолько слабый, что понять его было трудно. Что-то, похоже,
