Оставалось лишь удивляться, как в расположении хижин, словно в зеркале,
отражались личные чувства, симпатии и привязанности: негры построились
вокруг хижины Манаури, словно личная гвардия вождя; Арасибо предпочел
место подле меня и стал ближайшим моим соседом, по другую сторону, тоже
поблизости от моей хижины, расположилась в шалаше Ласана с ребенком.
Под вечер нас посетил Конесо, пришедший посмотреть, как мы
разместились, и, пользуясь случаем, я выложил ему все, что думал по поводу
хижины с могилой, дав недвусмысленно понять, что характер у меня
вспыльчивый, не терпящий оскорблений, и нанесенные мне обиды я не всегда
склонен оставлять безнаказанными.
- Обиды? - сказал он с деланным удивлением. - В этом нет ничего
обидного.
- А что же тогда? Неудачная шутка или вероломная ловушка?
- Верно, ловушка, - плутовато согласился Конесо, и его мясистые губы
сложились в какое-то подобие улыбки, - но не вероломная. Это была просто
проверка твоих сил!
- Один сует мне в трубке яд, другой посылает жить в хижину-табу, -
стал укорять я его.
- Ты удивлен? - Губы вождя все еще улыбались, но раскосые глаза его
смотрели холодно и настороженно.
- Да, удивлен: разве я не гость ваш?
- Ты наш гость. Но какой? Необычный! Не такой, как другие гости. Ты,
говорят, обладаешь таинственной силой, и мы хотим подвергнуть ее
испытанию.
- Для этого вы сунули мне яд?
- Да! Яд на тебя действует, теперь мы это знаем. И знаем, что дух
мертвого сильнее тебя! Ты боишься его! Он вселяет в тебя страх.
- В этом ты ошибаешься, Конесо!
- Разве ты не бежал из хижины-табу?
- Бежал, а как же! Но не из страха перед духом, можешь мне верить!
- О-ей! - На одутловатом лице Конесо отразилась недоверчивая
глумливость.
- Я чту ваши обычаи и обряды! - продолжал я многозначительно. - Я не
хочу осквернять жилища мертвого! И это все!
Однако сомнение в его глазах не угасло, и он в упор бесцеремонным
взглядом изучающе окидывал меня с ног до головы.
- Говорят, мушкетные пули отскакивают от тебя...
- Это выдумки.
- А стрелы из лука не пробивают твоего тела. Это правда?
- Глупости! - не на шутку вскипел я. - Я такой же смертный, как и
всякий другой...
Конесо не спускал с меня подозрительного взгляда и, как видно, не
очень-то мне верил. Голова его как-то недоверчиво склонилась и странно
подергивалась.
- Не станешь же ты отрицать, что у тебя есть нечто, чего нет в
других?
- Не стану! - живо откликнулся я.
- А, вот видишь!
Он произнес это с торжеством, но я тут же охладил его пыл:
- Да, правда, у меня есть нечто, и это нечто - мой большой опыт! Я
повидал мир, видел много врагов! Одних побеждал я, другие побеждали меня -
и у этих последних я больше всего научился. Научился, слышишь? В этом и
кроется вся моя тайна...
Тут мы заметили Ласану, возвращавшуюся от реки к своему шалашу с
большой тыквой для воды на голове. При виде стройной индианки глаза Конесо
округлились от похоти, и он буквально пожирал ее взглядом.
- Ты здесь? - спросил он удивленно.
- Здесь! - коротко ответила она и пошла дальше, не обращая на нас
внимания.
- Стой! Ласана! - окликнул он. - Я что-то тебе скажу! Твое место не
здесь!
- А где? - обратила она к нему гневное лицо и замедлила шаг.
- Твое место в моем доме! - объявил он. - Ступай туда сейчас же! Не
медли!
Ласана окинула его не слишком приветливым взглядом, но и страха
своего скрыть полностью не смогла.
- Что это пришло тебе в голову? - фыркнула она.
- Не спорь, женщина! Покорись и ступай!
- Не пойду! - отказалась она твердо. - Я принадлежу к роду Белого
Ягуара, и здесь мое место, да, здесь!
- Нет, пойдешь! - крикнул Конесо резко. - Марш! Живо!
Сопротивление Ласаны разъярило его. Как видно, эта женщина пришлась
ему по вкусу, и он вовсю точил на нее зубы.
- Погоди, Конесо! - вмешался я миролюбиво и придержал его за руку. -
Давай поговорим спокойно, по-человечески! У араваков женщины имеют свои
права и не являются рабынями мужчин, так мне говорили!
- Ну и что? Что из этого? - вскинулся вождь.
- Значит, она вправе поступить как ей нравится!
- Не совсем! Она еще молода, мужа потеряла, у нее ребенок, значит,
она нуждается в защите. Племя возьмет ее под защиту...
- У нее уже есть защитник! - возразил я.
- Кто?
- Я.
Конесо вызывающе прищурил глаза.
- Ты хочешь сказать - она твоя жена? А я знаю, что это не так!
- Да, не так, но я взял ее под свою защиту, а это почти то же самое.
- Разве она хотела твоей защиты?
- Хотела! - Ласана проговорила это громко и так тряхнула при этом
головой, что ее черные волосы рассыпались по плечам. - И дальше хочу!
Мы были не одни. Помимо Арнака, эту сцену наблюдало с десяток
индейцев из нашей группы и несколько других местных араваков. Последних
особенно возмутили наглые притязания Конесо. Вождь заметил это, сбавил тон
и предпочел отступить.
- Ладно, но мы еще встретимся! - пробурчал он себе под нос и хотел
уйти.
- Постой, Конесо! - остановил я его. - Этот вопрос ясен. Ласана
останется со мной, но сказанное тобой неясно и непонятно!
- О чем ты говоришь?
- Ты строить нам разные козни, а ты ведь привял наши подарки, и
шпагу, и другие... Разве этого мало?
- А может, и мало! - засмеялся он вызывающе.
- Одного не понимаю, - продолжал я. - Где-то там, на юге, грозные
акавои готовятся, судя по всему, идти против вас сюда, на Ориноко, войной,
а вы, вместо того чтобы собрать все свои силы и дух, подрываете их, как
безумные слепцы, сеете в племени скандалы и раздоры, навлекаете на себя
бурю, а на всех нас - несчастья...
- Кто сеет?! - воскликнул Конесо, будто услышав веселую шутку. - Мы
сеем?! Мы навлекаем несчастья? Мы порождаем раздоры?
- А кто же?
- Это вы! Пока вас здесь не было, никто не нарушал у нас мира. Кто
лишил племя покоя? Вы своим приходом! Это вы во всем виноваты!
Так, перевернув все с ног на голову и всячески нас понося, Конесо
удалился, еще более обострив обстановку. Кое-какие горячие головы из числа
моих друзей стали было предлагать даже покинуть Сериму и основать свое
селение на берегу Итамаки на несколько миль выше негостеприимной деревни,
но большинство, и в том числе Манаури, этому воспротивились, веря, что
недоброжелательность старейшин постепенно рассеется и все само собой
образуется.
ДИКОВИНЫ ДЖУНГЛЕЙ
Все последующие дни мы проводили в праздности. Еды у нас было в
изобилии, поскольку жители Серимы, за два года неплохо обосновавшиеся,
щедро делились с нами своими запасами и даже разрешили собирать на их
полях созревший урожай. Основу нашей пищи составляли клубни растения,
называемого индейцами маниокой, из которых сначала надо было выжимать
несъедобный сок, а затем уж варить и есть. Прекрасно разнообразили наш
стол всевозможные фрукты, как выращиваемые вблизи жилища, так и
дикорастущие, но прежде всего, конечно, рыба, кишмя кишевшая в реке и чуть
ли не в каждой луже. Кроме того, не было у нас недостатка, естественно, п
в разного рода лесной дичи, начиная от диких кабанов и кончая гусеницами,
гнездившимися в трухлявых пнях.
Спустя несколько дней люди нашей группы втянулись в ритм жизни
индейской деревни. Праздность была им несвойственна. Одни отыскивали в
джунглях участки, пригодные для корчевки и распашки под поля, другие
отправлялись на реку ловить рыбу, используя при этом либо удочки, либо
верши, либо стрелы и луки, а то даже перегораживая течение и применяя яды.
Третьи шли в лес за фруктами или на охоту. К этим последним присоединялся
и я, безмерно довольный, что оказался наконец в своей стихии.
Шхуну мы подвели к самому поселку и поставили на якорь, у берега
прямо против моей хижины. Важно было иметь ее всегда под рукой и на виду,
поскольку в трюмах судна мы хранили все наши запасы и трофеи, добытые у
испанцев.
Опасность, грозившая нам со стороны акавоев, не давала мне
возможности почивать на лаврах, и я часто проводил занятия по стрельбе из
ружей. Подопечные мои занимались охотно, радуя мое сердце успехами, и,
когда обрели необходимую сноровку, я разрешил им брать ружья на охоту. В
лесу индейцы лучше управлялись с луками и стрелами, чем с огнестрельным
оружием, но, несмотря на это, охотно брали и ружья, с гордостью
перекидывая их через плечо. Они считали, что это придает им больше
воинственности и солидности.
В минуты, свободные от вылазок в лес и на реку, мы не пренебрегали
занятиями и с другими видами оружия, такими, как лук, копья, палицы и
дотоле неведомая мне "воздуходувка" - бамбуковая трубка восьми-девяти
футов в длину, из которой с силой выдувались небольшие отравленные стрелы,
летевшие на значительное расстояние. Всех нас охватил азарт соревнования,
и некоторые стрелки добились поразительного мастерства.
Конесо и пособник его Пирокай с самого начала пытались расколоть нашу
группу, сманивая людей всяческими посулами, но добились они немногого.
Все их старания, кроме двух случаев с душами неустойчивыми,
окончились неудачей. Наши люди хотели жить вместе, чувствовали себя
поистине одним племенем, единой семьей. Их изобретательность и
предприимчивость оказывали магическое влияние и на многих жителей Серимы.
Не приходилось удивляться, что близкие родственники членов племени Белого
Ягуара перебрались к нам и поселились в. наших шалашах. Но и другие
индейцы, не состоявшие в родстве, также тянулись к нам. Они искали нашей
дружбы, порой совета, а то и просто задушевной беседы и вообще охотно
поселились бы поблизости от наших костров. Но Манаури решительно этому
противился, стремясь не разжигать зависти старейшин, и без того глядевших
на нас косо.
Охотиться в лес мы ходили по двое или по трое; я, как правило, с
Арнаком или Вагурой, а порой и с Ласаной, особенно после того, как в
хижину к ней переселилась ее мать. Лишь теперь я по-настоящему стал
ощущать неописуемую, просто ошеломляющую прелесть окружающего нас леса. В
северных лесах моей родины множество всяких деревьев, но в какое сравнение
это могло идти с буйной пышностью, со сказочным богатством здешней
растительности? В вирджинских лесах немало непроходимых чащ, но разве
сравнить их со здешними чащобами, с буйным неистовством зелени, с
невообразимым хаосом неукротимых ветвей, листьев, лиан, колючек, среди
которых трудно ступить шаг, где все сковывает человека, гнетет его тело и
даже мысль его и душу? На первый взгляд безумный, ошеломляющий хаос, но
стоит опытному охотнику всмотреться пристальней, и в кажущемся беспорядке
он начинает примечать мудрость природы, разумные закономерности ее бытия,
начинает постигать дикую ее красу, и более того - находить в ней
пленительную терпкую прелесть. И в то же время никогда не ведомо, чем для
человека станет непроглядная чаща: добрым другом или коварным врагом.
Кроме ягуара, на охотника могли выскочить тут и другие хищные кошки,
из которых одну, сплошь желтую, как лев, называют пумой. Могли попасть на
мушку в густых лесах и олени-мазамы, и дикие свиньи-пекари, а по берегам
рек водосвинки и тапиры - могучие животные с прочным, как щит, кожным
покровом и удлиненным, словно у диковинного слона, носом, и, конечно,
бесчисленные стада всевозможных обезьян. Мог здесь охотник встретить и
броненосца - животное, сплошь покрытое панцирными щитками, и другое диво -
