- Никаких поводов для беспокойства нет! - громко сказал падре Коб. -
Они ловят нашего гостя, но им придется искать повсюду. Понадобится
обшарить довольно большой район. Почем им знать, что беглец находится
здесь. Уверен, скоро они уйдут.
- Падре прав, - согласился Локс. - Значит, гражданин Дункан, вы
утверждаете...
Дункан как мог старался отвечать на его вопросы ясно. Когда трапеза
завершилась, несколько мужчин и женщин убрали со стола и унесли тарелки на
кухню. В комнату прикатили телевизор. Подождав, пока перестанут возиться
люди на кухне, Локс распорядился показать запись допроса Дункана в тумане
истины, после чего на него вновь обрушился град вопросов. Задавал их
только Локс, остальные внимательно слушали. Если у других и имелись
какие-то замечания, люди явно не решались поделиться ими в присутствии
вожака.
Потом Дункану устроили небольшую экскурсию по всем помещениям и
объяснили, как следует вести себя при сигналах опасности. Гидом ему
определили Мику Донг, которая подробно объясняла все певучим голоском, при
этом ни разу не улыбнувшись. Скоро Дункан пришел к выводу, что она все еще
не доверяет ему. Или он чем-то сильно не понравился девушке. А может,
девица попросту неисправимая зануда.
Наверно, тут проявлялся таинственный закон: в любой группе более чем
из семи человек обязательно найдется кто-то, кто будет испытывать
неприязнь к одному из остальных. Множество ученых посвятили свои
исследования этому удивительному феномену, объясняя иго каждый по-своему.
Данные статистики подтверждали: закон никогда не давал сбоев. Было заснято
такое огромное количество пленки - материал к исследованию другой стороны
проблемы, а именно - мгновенно возникающей привязанности, однако в этом
случае наблюдалось гораздо большее единодушие в определении возможных
причин. Дункану это обстоятельство представлялось довольно странным, ведь
обычно гораздо большее число людей могли объяснить мотивы своей ненависти,
чем любви.
Он пожал плечами. Что ж, может быть, он и ошибается. Скорее всего
Мика Донг просто проявляет вполне естественную подозрительность ко всем
незнакомцам.
В семь часов вечера Дункан отправился в гимнастический зал,
представлявший собой довольно просторное помещение, которое во время войны
использовали под оружейный склад. Большинство членов группы играли в
баскетбол, а падре занимался поднятием тяжестей. Дункан составил ему
компанию, а затем, заметив фехтовальные принадлежности, остановился. Он
спросил, увлекается ли этим кто-нибудь, и Локс взялся проверить его
мастерство. Вожак оказался хорошим фехтовальщиком, но Дункан все же первым
нанес пять уколов, получив в ответ лишь один. В конце концов Локс, тяжело
дыша, сдался.
- Вы прекрасно фехтуете. Кто был ваш тренер?
- Не помню, - ответил Дункан. - Врач говорила, что я сам был
тренером, но я абсолютно ничего не помню. По правде сказать, и сейчас-то я
понял, что умею фехтовать, только когда увидел рапиры. Не могу этого
объяснить. Что-то подсказало мне. Просто захотелось взять рапиру в руки.
Локс странно посмотрел на него, но ничего не сказал.
В девять часов Дункан, приняв душ, лег спать. Он чертовски устал -
слишком велико было нервное напряжение этого дня, да и физической нагрузки
хватило. Адреналин, который поддерживал его силы, иссяк. Хомо Эректус
Вилде проводил его в большую комнату, уставленную койками.
- Достаточно места, хватит на двоих, - улыбнулся Вилде. - О, не
волнуйтесь, я не стану приставать к вам. Я вполне уважаю ваши права.
Должен признаться, что, когда увидел вас впервые, то позволил себе питать
кое-какие надежды...
Не выдержав наступившей после этого паузы, которая показалась ему
весьма неприятной, Дункан сказал:
- Моя история вам известна. А почему вы стали преступником?
- Мой любовник уговорил меня совершить преступление. В отличие от
меня у него был совершенно необузданный нрав. Он терпеть не мог постоянной
слежки за нами правительственных агентов. Вот и появились безумные идеи о
праве на личную жизнь. Я пошел за ним, потому что не хотел с ним
расставаться. Никогда мужчина не испытывал более преданной любви. А
потом...
Наступила еще одна пауза, и Дункан сказал:
- Что потом?
- Гэнки напали на нас неожиданно. Я успел убежать, а его поймали.
Сейчас, наверно, из него сделали каменную статую, которая валяется
где-нибудь на правительственном складе. Раньше я надеялся, что его
привезут в какое-нибудь хранилище недалеко отсюда, но...
- Сочувствую, - сказал Дункан.
- Что проку-то...
Вилде заплакал, а когда Дункан хотел сказать что-то ему в утешение,
произнес с грозным видом:
- Не хочу больше говорить об этом! Вообще ни о чем не хочу сейчас
говорить!
Дункан лег в постель. Несмотря на усталость, заснуть ему удалось не
сразу. Новые знакомства вызвали у него столько вопросов. Какую главную
цель преследует группа нарушителей дня сейчас, когда их со всех сторон
обложили органики? На что надеются? Может быть, держат на уме нечто
большее, нежели просто ускользнуть от преследователей, затаившись в своем
убежище? Что за жизнь они ведут? Откуда достают пищу? Как выходят из
положения, если кому-нибудь вдруг потребуется медицинская помощь?
Раздумывая обо всем этом, он постепенно впал в забытье, сменившееся
кошмарными снами.
5
Первая мысль, пришедшая Дункану на ум после пробуждения, оказалась не
слишком оптимистичной. Он освободился из одной тюрьмы только для того,
чтобы угодить в другую. Органики ищут его и не оставят своих поисков очень
долго. Это означало, что ему придется оставаться здесь, пока они не
прекратят поиски. Если, конечно, вообще можно надеяться на это. Видимо,
изловить Дункана действительно представлялось им очень важным делом.
Власти определенно относятся к нему не как к обычному беглецу. Если им
удастся схватить его, то рассчитывать на повторный побег уже не придется.
Более того, люди, которые приняли Дункана в свою компанию, понимали, что
правительство жаждет заполучить его. Не может ли это подтолкнуть их к
выдаче Дункана органикам, даже если они сделают это не очень охотно. Хотя
нет, они не могут так поступить: он знает теперь, где скрываются они сами.
Немного тумана истины - и он, Дункан, все разболтает властям.
Вот если бы органики нашли его убитым в лесу, - это другое дело. Они
прекратили бы поиски, а он-то уж точно ничего не открыл бы властям.
Похоже, что это единственная логичная линия поведения его нынешних
хозяев.
"Придется бежать и отсюда, - подумал Дункан. - Сын человечий, где то
место, где ты сможешь спокойно преклонить голову свою? Лисы в норах, птицы
в гнездах куда в большей безопасности, чем я", - сокрушался он.
Но уже выйдя из душа, приятно удивившего его горячей водой, Дункан не
чувствовал себя подавленным. Из любой, самой тяжелой ситуации существует
выход, и он найдет его. Улыбаясь и негромко насвистывая, Дункан направился
в столовую, сам удивляясь охватившему его беззаботному настроению. Логика
и дитя ее - вероятность - явно противились любому оптимизму. А в его
ситуации - и говорить не приходится. Но тут он вспомнил, что говорила ему
врач во время одного из сеансов терапии.
- Я не знаю, каким образом вам это удалось, но вы создали - вернее
сказать, построили из себя - абсолютно новую личность. Мне кажется, что,
формируя персону Вильяма Сен-Джорджа Дункана, вы сумели отобрать только те
составляющие, которые были вам нужны, и сложили их вместе. У вас такой
неудержимый оптимизм, такая вера, что все покорится вам, что вы выберетесь
из любой, даже самой крутой переделки. Но и этого еще недостаточно. Вера,
оптимизм - они сами по себе не могут преодолеть реальности.
Дункан ответил тогда, усмехаясь:
- Но вы же сами утверждали, что у меня нет никаких планов побега.
Психиатр нахмурилась:
- Это еще одна часть вашего характера: вы умеете скрывать свои мысли
от других. И даже от себя самого, когда чувствуете, что вам лучше ничего
не ведать об их существовании. Именно это и делает вас столь опасным.
- Но вы еще совсем недавно говорили, что я не внушаю вам никаких
опасений.
Врач сконфузилась и поспешила сменить тему разговора.
"Я и сам немного смущен своим характером, - думал Дункан, - испытываю
неудобства от него. Впрочем, какое это имеет значение, надо только вести
себя правильно. Верные действия- свидетельство верного мышления".
Где-то в глубине его разума обитала еще одна личность, не
принадлежащая к тем семи, что составляли его характер. Может быть, это
ч_а_с_т_ь_ его? Эта часть стремилась мыслить за него, заботилась о его
спасении.
Каждое человеческое существо в своем роде уникально. Он сомневался в
том, что найдется еще кто-нибудь, чей характер волею судьбы образовался
слиянием индивидуальных черт и отдельных воспоминаний, совершенно
различных, почти не совместимых и, тем не менее, составивших вполне
жизнеспособное целое, присоединившееся к собственному пробуждающемуся "я".
А возможно, и к тому "я", которое дремлет до поры до времени втуне. Но
образовавшаяся в результате личность вовсе не была самопрограммирующимся
роботом. Удивительно, да и только.
Завтрак проходил в той же Комнате, где накануне вечером Дункану
довелось обедать. Его пригласили сесть за большой круглый стол в середине
комнаты рядом с Локсом, Кэбтэбом и другими верховодами группы. От
священника, сидевшего рядом с Дунканом, исходил запах ладана, пропитавшего
его одежды во время утренней мессы и других обрядов. На нем была сутана
небесно-голубого цвета и желтые сандалии. Дункан поинтересовался, каким
образом ему удалось сочетать в гармоническом единстве столь разные религии
и определить себя ее викарием.
- Для меня не существует проблем, связанных с сознанием или логикой,
- громыхал падре Коб, сквозь рот, набитый омлетом с гренком. - Я начинал в
качестве священника Римской католической церкви. Потом мне вдруг пришло в
голову, что слово "католик" первоначально означало "универсальный".
Действительно ли я обладал универсальностью? Разве не был я ограничен
рамками одной церкви, которую никак нельзя было назвать всеобщей? Разве я
не отвергал другие религии, каждую из которых и все вместе основал Бог,
перенеся их на Землю через разум своих последователей? Существовали бы
они, если бы Великий Дух считал их ложными? Нет, не существовали бы. Таким
вот образом, двигаясь в своих рассуждениях от торжественного озарения к
логике, которые до того никогда не имели друг с другом ничего общего, я и
сделался первым поистине универсальным, а следовательно, католическим
священником.
Но при этом я вовсе не стал основателем некой новой эклектической
религии. У меня не было никаких честолюбивых намерений состязаться с
Моисеем, Иисусом, Мохаммедом, Буддой, Смитом [Джозеф Смит (1805-1844) -
американский религиозный деятель; в 1830 г. основал секту мормонов] и
другими. Тут не может быть никакого соревнования. Я тот, кто я есть.
Официально меня провозгласили Богом. Кто выше любого священника, попа и
кого там еще. Я сделался совершенно уникальным священнослужителем. Меня
выбрали и мне доверили совершать обряды любой религии и всех их вместе,
доверили служить Богу, скромно или горделиво, как того требуют
обстоятельства, в ранге Его или, если будет угодно, священника.
За спиной Дункана раздался чей-то сдавленный смешок.
Падре даже не обернулся. Он отложил вилку, сложил руки в молитвенном
