двенадцати экранам и убедится, что никто из его подопечных не спрятался в
спальне или еще где-нибудь. Он, конечно же, захочет удостовериться, что я
не укрылся в данной, и включит масс-детектор. Надеюсь, он не станет
всматриваться в окна цилиндров Вторника, чтобы определить, всели на месте.
А ведь он вполне может проделать это". Дункан рассчитывал, что
бдительность дежурного к концу смены притупилась, и он устал от
утомительного и одноообразного напряжения.
Дункан начал отсчитывать минуты. Когда закончилась пятая, он уже не
сомневался, что уловка его сработала. В течение следующих пятнадцати минут
он будет волен поступать по своему усмотрению. Город полностью окаменел, в
каком-то смысле увял так же быстро, как растение, которое библейский Бог
вырастил для пророка Ионы. Дежурный и охранники в эту минуту сами залезали
в свои цилиндры, до того, как обитатели Среды выйдут из стоунеров, и новый
персонал больницы приступит к выполнению своих обязанностей, оставалось не
менее двенадцати минут.
У него было в запасе еще и некоторое дополнительное время. Сигнальные
лампочки, соответствующие тому цилиндру, в втором сидел сейчас Дункан,
гореть не будут, и у дежурного из Среды не возникнет необходимости
проверять эту комнату.
Однако Дункану надо было покинуть больницу еще до того, как проснутся
жители наступающего дня. Лучше всего выбраться на волю раньше, чем люди
появятся на улицах.
Дункан встал и толкнул дверь цилиндра. Она отворилась, и Дункан вышел
из стоунера, испытывая странное, непривычное чувство - сейчас за ним никто
не следил. Он был свободен от всевидящих глаз. Необычная свобода немного
беспокоила: он отвык от нее. Теперь он был действительно один.
"Да возьми же себя в руки, слабак, - ругал он себя. - Ты получил то,
что хотел, а паникуешь. Вот так обработали. Приучили чувствовать себя в
безопасности только под наблюдением правительственных соглядатаев, когда
уж точно нет никакой возможности сделать зло ни другим, ни себе".
Однако неподходящее время раздумывать об иррациональных мотивах. Он
затеял трудную и тяжелую работу, которую необходимо проделать, чтобы
выбраться из этой комнаты, если, конечно, это вообще возможно.
Стенки цилиндров были бумажно-тонкими. Собственно, стоунеры
действительно изготавливали из бумаги, которую предварительно подвергали
стоунирующей обработке. В результате движение молекул значительно
замедлялось, и материал приобретал чрезвычайную прочность, становясь при
этом очень тяжелым. Дункан отсоединил кабель, по которому подводилась
энергия, от стены позади стоунера Среды и потащил его к большому круглому
окну. Затем, ухватившись за верхний край цилиндра, он наклонил его на
себя, совсем немного. Если бы эта штуковина вдруг отвалилась, кто знает,
успел бы он отскочить или оказался бы погребенным под его массой. К тому
же, если стоунер упадет на пол, поставить его уже не удастся - это уж
точно.
Затем Дункан начал перекатывать наклоненный цилиндр сначала на
несколько дюймов вправо, потом влево - после каждого маневра стоунер
продвигался к цели на один дюйм. Между тем хронометр на стене неумолимо
отсчитывал бегущие секунды. Крупный пот заливал глаза, Дункан хрипел и
стонал, все время поглядывая на возрастающие цифры. "Время, время, - думал
он. - Величайшая неизбежность, непобедимая и вечная. Самое безразличное из
всех явлений и понятий. Возможно, Время - именно так, с большой буквы - и
есть истинный Бог. Если это действительно так, вот чему следует
поклоняться, вот что следует боготворить. И пусть оно остается в вечном
равнодушии к тому, как к нему относятся".
Соленый пот разъедал глаза. Наконец, задыхаясь, Дункан поставил
стоунер на основание и отошел в угол комнаты, примериваясь, куда ударит
верхняя часть цилиндра, если удастся его опрокинуть. Дункан выругался,
мысленно прочертив взглядом в воздухе дугу, которую опишет верхняя часть
цилиндра при падении. Нет, окно не пострадает. Досадуя на самого себя -
зачем было ругаться и нервничать, сбивая с таким трудом восстановленное
дыхание, - Дункан подошел к стоунеру, встал позади него и принялся толкать
его, пока тот не наклонился в направлении стены. Затем он обошел вокруг
стоунера, подставил под него плечо и, обхватив обеими руками, попытался
перекатывать его. Мышцы стонали от напряжения, словно призывая его
ослабить усилия, сжалиться над ними. Дункан, тяжело дыша, все-таки сумел
продвинуть цилиндр на несколько дюймов вперед.
Еще одна подобная операция, на сей раз к южной стене, - и цилиндр
занял нужное положение. Дункан улыбнулся.
Оставалось десять минут до того, как город наполнится жизнью.
В действительности на Манхэттене в это время спали не все его
обитатели. Полицейским, отдельным служащим муниципалитета, пожарным и
водителям скорой помощи и некоторым другим разрешалось выходить из
цилиндров раньше, чем всем остальным. Таких, однако, было немного, и никто
из них не знал, что какой-то объявленный вне закона нарушитель дня сбежал.
Сбежал!
Улыбка лишь высветила ощущение реальности: он еще не свободен. Он еще
не выбрался из той тюрьмы, в которой пробыл так долго. А если это и
удастся ему, кто знает, долго ли он пробудет на воле.
Ужасно хотелось отдохнуть, но времени уже совсем не оставалось.
Подойдя к западной стене, Дункан уперся в нее спиной напротив того места,
где раньше стоял цилиндр Среды. Затем он сгруппировался, словно
устремившийся вперед бегун, и уперся правым каблуком в основание стены у
самого пола.
Словно выстрел стартера раздался в его голове. Дункан подскочил и
бросился вперед. Несколько больших шагов с разбега - и он, высоко
подпрыгнув, отбросив корпус назад, вложив всю силу в удар, обеими ногами
толкнул верхнюю часть цилиндра. Несмотря на крик, который Дункан издал в
момент удара, словно надеясь, что он добавит ему силы, - ничего не
произошло.
Дункан упал на спину, перевернулся и оказался на всех четырех.
Повернувшись, он застонал от бессилия. Если стоунер и покачнулся, то
не настолько, чтобы упасть. Силы Дункана оказались явно недостаточно.
Цилиндр стоял, словно неприступная крепость, будто к нему никто и не
притрагивался. Дункан медленно поднялся. Позвоночник ломило, и Дункану
показалось, что его вот-вот сведет судорога. Если это случится, с ним
покончено. Придется забыть о своем плане, распрощаться с надеждами.
Дункан быстро проскочил в ванную и налил в стакан холодной воды.
Выпив ее, он решительно подошел к цилиндру Четверга. Неимоверными
усилиями, затратив пять минут, Дункан оттащил стоунер от стены,
поворачивая его тем же способом, как и первый, и установил под углом к
нему. Выравняв оба стоунера относительно друг друга, он позволил себе
минутный отдых. До пробуждения жизни на острове осталось всего четыре
минуты.
Еще пять минут ушло на то, чтобы поставить стоунер Пятницы туда, где
прежде был цилиндр Среды. Теперь все три цилиндра стояли в ряд. Один около
стены, второй посередине комнаты и третий в нескольких футах от окна.
"Деяния Геркулеса - ничто по сравнению с тем, что удалось сделать
мне, - подумал Дункан. - А ведь могучий герой древности имел мышцы
помощнее моих да и времени для работы поболе".
Боль в спине напомнила ему, что времени, на которое он может
рассчитывать, оставалось все меньше. Прошла уже целая минута, как к
цилиндру Среды подвели дестоунирующую мощность.
Итак, он уже вышел из графика. И все же сейчас дальнейшее усилие над
собственным телом могло плохо кончиться. Нравилось ему это или нет, нужно
было срочно устранить последствия травмы. То, что при этом он рисковал
быть пойманным, особого значения уже не имело: двигаться дальше, не
выполнив процедуру самовосстановления, он уже не мог.
Медленно Дункан опустился на четвереньки, мышцы спины горели и
подрагивали. Осторожно перевернувшись, он лег на спину и, глядя в потолок,
вытянул ноги, а затем, умиротворенный, закрыл глаза. Ему удалось очень
быстро, почти мгновенно перейти в то состояние разума, которое он обычно
называл "поиск". Он так часто, долго и упорно проделывал эти упражнения
прежде, используя любую возможность, любую паузу, будь то пять минут,
десять или целых два часа, что вхождение в нужное состояние давалось ему
теперь необычайно легко: иногда он едва успевал подумать о заветных
буквах. Они постоянно висели в его мозгу, словно яркие кометы на ночном
небе. Отсчитав последние секунды задуманного срока, Дункан почувствовал,
как сползает куда-то вниз, скользит все ниже и ниже, то сжимаясь, то
расширяясь, сглаживая острые изгибы собственного тела. Это было похоже на
стремительный крутой спуск в машине в извилистом, погруженном во мглу
туннеле.
Затем Дункан вдруг почувствовал, что летит сквозь мрак, а где-то
внизу валяются огромные груды монолитных, тускло светящихся блоков. Это
измученные мускулы его спины.
"Я приветствую вас, мои мышцы, - широчайшую мышцу спины, фасцию
поясницы, нижнюю заднюю зубчатую, а также ромбовидную и межостистую, ваших
ближайших союзников и друзей".
Боль, резкая, беспощадная боль на миг пронзила поясницу. Длилась она
каких-то полсекунды, а затем исчезла. Обливаясь потом, Дункан встал. Мышцы
его, по крайней мере, на какое-то мгновение, наполнились упругой силой,
словно скрипичные струны, готовые излить чудодейственную музыку Бетховена
или его любимого композитора Туди Свэнсона Кая.
В комнате было тихо. В других помещениях этого дома и в тысячах
комнат во всем городе сейчас становилось шумно. Люди, только что
выбравшись из стоунеров, готовились войти в Среду, окунуться в отведенную
им одну седьмую часть недели. Многие из них, конечно, сразу же направятся
спать, сдавшись с помощью машин сна чарам Морфея, чтобы к началу рабочей
смены встать бодрыми и отдохнувшими. В этом здании первая смена сейчас
садится за еду; некоторые завтракают, расположившись напротив своих
мониторов. Так они и будут есть, не спеша присматривая за заключенными. За
его комнатой следить никто не станет. Существовала, правда, вероятность
того, что в больнице появится новый заключенный, которого поместят в
комнату Дункана. Хотя вряд ли это произойдет так быстро.
На улице все еще было темно. В окна бил дождь. "Народу на улицах пока
еще не будет много", - подумал Дункан.
Он подошел сзади к цилиндру Пятницы, уперся в него ногой, а спиной -
в стену и начал подниматься по его поверхности вверх. Добравшись до
верхней части стоунера, Дункан занял положение, подобное тому, в котором
эмбрион находится в утробе матери, прижав колени к груди и упершись
подошвами в холодную серую поверхность цилиндра. Немного передохнув,
Дункан начал выпрямляться. Лицо его скорчилось в гримасе невероятного
усилия. Цилиндр начал медленно наклоняться в противоположную сторону.
Внезапно, потеряв опору, Дункан упал и, проехав спиной по стене,
свалился на бок. Удар оказался сильным, но не настолько, чтобы он не смог
сразу же подняться на ноги. В это время цилиндр Пятницы, покачнувшись,
рухнул на соседний стоунер, принадлежавший Четвергу, а тот, описав
короткую дугу, с треском ударился о следующий. Получив столь мощный удар
от своего молчаливого собрата, стоунер Среды, как и рассчитывал Дункан,
начал наклоняться, словно в замедленной съемке, и в конце концов со всего
маху шлепнулся своей верхней частью в самый центр большого круглого окна.
Пластмассовое окно вылетело из обрамляющей его рельефной рамы, будто
