дереву, а гигант все продолжал напевать, переключившись с арабского на
другой язык, которого Дункан не знал, хотя и подозревал, что это
западно-африканский язык, наверно, суахили. На нем говорит вся
субэкваториальная Африка.
3
Наполовину выступавший из земли корень тополя купался в грязной жиже.
Дункан принялся копать, отбрасывая комья в сторону и разгребая жижу
пальцами. Вскоре показался край большого брезентового мешка. Он приподнял
тяжелый контейнер, открыл откидную крышку, просунул внутрь руку и нащупал
там гладкий холодный сосуд. Это была металлическая походная фляга. Он без
промедления открыл ее. Незнакомец, закончив свои молитвенные причитания,
широким жестом пригласил Дункана стать его гостем. Все было бы прекрасно,
но, открутив пробку, Дункан вместо долгожданной воды почувствовал запах
виски. Он в отчаянии шарил в мешке, надеясь найти другую флягу и, не
обнаружив ее, приложился к спиртному. Терпеть больше не было никакой
возможности, а это была хоть какая-то влага.
Боже милосердный!
Крепкий напиток обжег его пересохшее горло, из глаз потекли слезы -
откуда только они могли взяться в его совершенно обезвоженном теле. Однако
виски почти тотчас принесло ему ощущение беззаботного и легкомысленного
оптимизма. И сразу же еще более нестерпимую жажду.
Мешок поменьше предлагал ему сыр, лук и хлеб. Дункан проглотил добрую
половину запасов гиганта, надеясь, что не слишком оскорбляет его своим
поведением. Еда немного смягчила действие виски, и заполнила пустоту в
желудке. Но жажда не ослабевала.
Дункан повернулся, и мужчина, все еще не глядя на него, выпустил
четки и пальцем указал куда-то за дерево. Дункан, удивляясь собственной
покорности, направился в указанное место. Пробравшись сквозь дружные
заросли высокого кустарника, исколотый острыми колючками он подошел
вплотную к берегу ручья. Здесь его ждало открытие, мимо которого он
наверняка прошел бы, придерживайся он прежнего маршрута. Огромное дерево,
росшее почти у воды, упало, перевернувшись корнями в сторону, и лежало
поперек ручья. Получилось нечто вроде моста, плотно прикрытого сверху
балдахином густых ветвей. О подобном месте он мечтал целый день. Дункан
улыбнулся, выбросил вперед руки и с криком: "Спасибо, Господи" рухнул на
четвереньки.
Продвигаясь в таком положении вниз по пологому берегу вдоль ствола
рухнувшего дерева, он добрался до воды. Сначала он пил жадно, но потом
заставил себя остановиться. Стоя по пояс в холодной воде, Дункан сделал
еще несколько глотков и поплелся обратно в лес.
Подойдя ближе к сидящему под деревом незнакомцу - тот вел свое
песнопение вновь на другом языке, - Дункан остановился. По коже его прошел
холодок, отнюдь не из-за недавнего купания. В низу живота словно сосулька
выросла: на макушке незнакомца расположился самец птицы - кардинала,
похожий скорее на сгусток окровавленных перьев. Птица вертела головой,
бросая по сторонам пронзительные взгляды, а затем улетела. Сразу же
невесть откуда появился олень. Он остановился, оглядел Дункана, но убегать
не торопился. Олень протрусил к гиганту, просунул влажный черный нос ему в
ухо, облизал лицо и лишь потом направился прочь.
"Это еще что за чудеса? - подумал Дункан. - Современный Святой
Франциск Ассизский [настоящее имя Джованни Франческо Бернардоне
(1182?-1226); итальянский проповедник; основал орден францисканцев;
канонизирован как святой], что ли?"
Мужчина, продолжавший напевать на каком-то странном, резко звучащем
языке, вдруг умолк. Он оттолкнул распятие, которое раскачивалось, свисая
на его грудь и скользя по толстому слою пота, и спустя немного
остановилось. Перекрестившись, мужчина поднялся. Вернее сказать - пополз
вверх, словно чудовище, всплывающее из черной лагуны. Гигант встал во весь
рост - а составлял он никак не менее восьми футов, из-за чего Дункан со
своими шестью футами семью дюймами выглядел рядом с ним настоящим пигмеем.
"Весит, наверно, фунтов четыреста пятьдесят, а то и больше, - подумал
Дункан. - Просто монстр какой-то. Лев среди людей. Бегемот и бык диких
лесов".
- Вы слышите музыку деревьев? - гигант говорил глубоким, звучным
голосом, подобного которому Дункану слышать не доводилось.
- Нет, а вы? - Человек этот, безусловно, был достоин того, чтобы
вызвать у кого угодно чувство подлинного страха, но Дункан, которого
по-прежнему мучили голод и жажда, и изнуряющая усталость, не боялся сейчас
никого. По крайней мере, так он говорил сам себе.
- Конечно же, - гремел голос гиганта. - В это время дня да еще в
такую погоду. Слышите, это - до-мажор. Аллегретто.
- Вы всегда таким дерьмом занимаетесь? - улыбнулся Дункан.
- Ха! Ха! Ха! Хо! Хо! Хо!
Смех гиганта был подобен реву разъяренного медведя, его немного
смягчала широкая улыбка. Мужчина протянул руку и обнял Дункана. В крепком
объятии его не было никакой демонстрации силы.
- Привет, дружище. Подозреваю, что ты принадлежишь к беглецам от
того, что наше правительство называет правосудием.
- Да, - согласился Дункан. - А ты?
Его не покидало чувство нереальности происходящего. Он будто
находился на сцене с невероятно странными декорациями, импровизируя в роли
некоего экзотического персонажа.
Более всего его удивляло, что мужчина спокойно, без каких-либо лишних
вопросов принял все: да, перед ним преступник, пустившийся в бега. Может
быть, на самом деле он считает, что встретил органика, прикидывающегося
сбежавшим от правосудия?
"Вполне возможно, - подумал Дункан, - что незнакомец сам является
органиком, укрывшимся под личиной беглеца и занятым поисками подлинного
преступника".
- Меня зовут Вильям Сен-Джордж Дункан. Правительство разыскивает меня
изо всех сил. Очевидно, поэтому я представляю для тебя большую опасность.
Гигант уже направлялся к лежавшему под деревом мешку. Он обернулся.
- Я - отец Кобхэм Ванг Кэбтэб. Падре Коб, чтобы короче, хотя, сам
видишь, коротким меня вряд ли можно назвать.
Вернувшись с мешком в одной руке и с огромным бутербродом в другой,
падре Коб заговорил уже с набитым ртом:
- Какой твой день?
- Вторник.
- И ты сбежал?..
- Из Института Такахаши, что на Манхэттене.
Черные щетинистые брови мужчины поползли вверх.
- Ты первый будешь знаменитым. Мне, конечно, интересно, каким образом
тебе это удалось, но об этом позже. Пойдем со мной, Гражданин Дункан. Или
позволишь мне называть тебя Вильямом?
- Лучше - Билл.
- Нет, это слишком обыденно. Как тебе нравится Дунк?
- Прекрасно.
Падре Коб направился к северу, и Дункан исследовал за ним. Когда
священник остановился, чтобы отхлебнуть из фляги, Дункан поравнялся с ним.
- Куда мы идем?
- Увидишь, когда придем. Держись рядом. Я не люблю разговаривать,
вывернув шею назад, словно сова.
"Он же должен понимать, что у меня под кожей наверняка кооптирован
портативный передатчик, - подумал Дункан. - Но и я должен опасаться того
же".
Они шли по извилистой тропинке, пролегавшей между кустов.
- А ты из какого дня? - спросил Дункан.
- Когда-то жил в Четверге. А сейчас от Четверга до Четверга. Как того
желают Бог и Природа.
- Человеческие существа принадлежат Природе, они - ее часть. Все, что
они делают, абсолютно естественно. Невозможно, чтобы часть Природы делала
что-либо неестественное.
- Хорошо сказано, - пробормотал падре Коб. - Не поспоришь. Я бы
сказал, что соблюдение правил отведенного дня очень дурно влияет на
человека. Как тебе это?
- Полностью соответствует моим мыслям, - поддержал Дункан.
Падре Коб фыркнул или, вернее, издал звук, который можно было бы
принять за хихиканье. Он остановился и поднял вверх руку. Дункан был
рядом. Глядя на священника, он понял, что ему тоже лучше помолчать. Он
внимал пению бесчисленных птиц. Громче всех кричали вороны. Наверно их
взволновало то же, что заставило падре Коба остановиться.
Между деревьями чуть поодаль возникло нечто темно-красное. Дункан
напрягся, вслушиваясь. Раздался громкий треск. Похоже, чье-то большое и
тяжелое тело решительно продиралось сквозь кусты.
- О'кей, - сказал гигант негромко. - Это медведь. Если мы у него на
пути, надо прятаться.
- Он может напасть на нас?
- Пока я с тобой - нет. Он не решится. Но все равно, будет лучше,
если он нас не увидит. К некоторым медведям лесничие приладили не только
передатчики, но еще и портативные телевизионные камеры. Все, что видят
такие медведи, сразу же становится достоянием лесничих. Если на медведе
камера, очень скоро гэнки будут здесь.
Звуки постепенно ослабевали и пропали вдали.
- Кто знает, засекла его камера нас или нет, - пробормотал падре Коб.
- А может, ее и вовсе не было. Будем действовать, как будто ничего не
произошло. _К_а_к _б_у_д_т_о_. Эти слова для человека как хлеб с маслом.
Благодаря им мы и живем.
Дункан не стал спрашивать гиганта, что он имел в виду. В такой
напряженный момент факты были куда важнее философских рассуждений. "Хлеб с
маслом" вполне можно оставить до более спокойных времен.
- Могу я спросить, куда мы направляемся? И когда мы доберемся туда,
куда идем?
- Спросить можно, только вот ответ ты вряд ли получишь, - падре Коб
попытался смягчить резкость слов широкой улыбкой.
- Я понимаю, - сказал Дункан, - что возясь со мной, ты сильно
рискуешь, но все же...
- К_а_к _б_у_д_т_о_ и _н_о_. Две вечные истины, по-человечески
говоря. А существует ли другой способ говорить, если, конечно, ты не
дельфин?
Не ожидая ответа, которого Дункан вовсе и не собирался давать, гигант
устремился вперед. Некоторое время они продирались сквозь столь плотную и
высокую траву, что Дункан вынужден был держаться за падре: после него
оставался широкий проход. Хотя священник выглядел непробиваемым, как
древний военный танк, тело его кровоточило от жестких колючек. Гигант
словно угадал мысли своего попутчика.
- Здесь полно тропинок, по которым можно было бы спокойно пройти, но
сейчас слишком опасно выходить на них. Тут и там, на деревьях вдоль
тропинок полно камер. Мы знаем, где находятся те, что установлены в
последнее время, но - опять это вечное _н_о_ - они постоянно добавляют все
новые и новые.
Дункан отметил про себя это "мы", однако промолчал.
Около четырех часов дня падре Коб остановился возле огромного
мертвого дуба. Гигант просунул руку в большое дупло футах в шести от земли
и извлек оттуда мешок. "Надо же, тайник", - подумал Дункан. В мешке
покоились три фляги и еще один мешок, поменьше, заполненный банками с
консервированным хлебом, молоком, сыром, овощами и фруктами.
- Я спокойно мог бы съесть все это и еще столько, - сказал падре Коб.
- Но нам нельзя брать отсюда больше половины. Надо подумать и о других.
Дункан мысленно изумлялся, каким образом священник смог обнаружить
тайник здесь, в дремучем, непроходимом лесу. Он не стал расспрашивать
гиганта - полагался ли он исключительно на свою память или ориентировался
по каким-то неведомым знакам. Он сомневался, что Коб захочет раскрыть ему
свои секреты.
После того, как они, поев и попив, с неохотой положили обратно в
дупло оставшуюся половину, падре Коб, внушительно, словно медведь, рыгнув,
объявил:
- Ну что ж, пойдем дальше, а как стемнеет, устроимся на ночлег.
Встанем на рассвете и вперед. Excelsior! [Все выше (лат.); также девиз
штата Нью-Йорк]
