- Барух ата, Адонай... - неожиданно забормотал писатель-романист
Эльягу Моцкин, чья нервная система, видимо, не выдержала напряжения
ожидания.
- Тихо! - рявкнул я, ибо и мои нервы находились на пределе.
Вот тогда-то все и случилось.
На крутом берегу реки трава не росла, а деревья - подавно. Видимо,
здесь не раз случались оползни, и растения, будучи существами разумными,
предпочитали пускать корни в более безопасном месте. Шай Бельский, видимо,
не успел полностью свыкнуться со своим телом (да и кто смог бы -
попробуйте-ка на досуге пошевелить корнями, растущими у вас из коленных
суставов!), и движения его, если смотреть со стороны, выглядели угловатыми
и неуклюжими. Он едва не сорвался с обрыва в реку, и я едва успел удержать
за рукав Эльягу Моцкина, бросившегося на помощь.
Так вот, когда Бельский приблизился к самому краю обрыва, песок
неожиданно засветился, отрезав новоявленному Моше обратный путь. Шай
отдернул корни, кончики которых попали в зону свечения, а датчики
показали, Бельский испытал мгновенное ощущение сильнейшего ожога - почва и
песок оказались раскалены чуть ли не до температуры плавления.
Из глубины, будто из какой-то подземной пещеры, раздался голос:
- Вот заповеди мои для народа твоего, и вот земля, которую я дарю
вам, если народ выполнит все заповеди и не свернет с пути, указанного
мной, я Господь Бог ваш.
Несмотря на всю свою морально-политическую подготовку, Бельский от
неожиданности на мгновение потерял сознание - выразилось это в том, что
стебель стал быстро желтеть, корни конвульсивно завозились в песке, и
хорошо, что как раз в этот момент наш спасатель Рош Шехтель включил свою
аппаратуру, и силовые поля поддержали обмякшее тело юного героя, иначе он
точно свалился бы в реку, а у меня было такое впечатление, что течет в
реке не вода, а гораздо менее приятная для осязания жидкость. Царская
водка, например.
Обошлось.
Стебель выпрямился, желтизна исчезла, уступив место нездоровому
румянцу, корни выпрямились, укрепляясь в земле.
- Десятая заповедь готова, можно запускать, - неожиданно заявил
доктор Фрайман, который, будучи полностью поглощен работой, не видел того,
что происходило на берегу реки за много парсеков от института
альтернативной истории.
- Тихо! - потребовал Шехтель.
Песок, отделявший Бельского от его травянистого племени местных
иудеев, остыл так же быстро, как нагрелся, и на поверхности остались
лежать несколько широких желтых листьев, которых не было здесь еще минуту
назад. Жилки на листьях сплелись в какой-то сложный узор, и только
Бельский мог бы сказать точно, были это просто капилляры или, в
действительности, - текст неких заповедей, дарованных евреям системы
омикрона Эридана... кем?
Стебель вытянул вперед один из своих корней и ловким движением (когда
это Бельский научился?) подцепил листья с заповедями. Держать дар
приходилось навесу, передвигаться с подобной ношей было, наверно, очень
неудобно, и потому Бельский ковылял с обрыва почти час - для нас-то, в
режиме реального времени, прошли две минуты нервного ожидания развязки.
Не сказал бы, что народ с восторгом воспринял слова, сказанные
Бельским после того, как листья с заповедями были предъявлены и прочитаны.
- И велел Творец, Господь наш, - сказал Бельский, совсем уж войдя в
роль Моше, - исполнять каждую заповедь неукоснительно, иначе не видать нам
Земли обетованной как своих корней.
Не уверен, что в лексиконе местных евреев прежде существовала такая
идиома. К тому же, лично я совершенно не понял смысла заповеди номер
восемь - "не перепутывай корни свои перед закатом". С кем не перепутывать?
Почему перед закатом нельзя, а в полдень можно?
- Возвращай, - устало сказал директор Рувинский Рону Шехтелю, тот
ввел в компьютер соответствующую команду, и Бельский вернулся.
- Насколько заповеди, сконструированные тобой, - спросил Рувинский у
доктора Фраймана, - отличаются от тех, кто на самом деле были получены на
берегу реки?
- Практически не отличаются, - объявил Фрайман. - Разве что стиль
чуть более напыщенный, я бы так не писал.
Шай Бельский, вернувшись из экспедиции, не проронил ни единого слова
- отчет представил в письменном виде, а на вопросы отвечал покачиванием
головы и пожатием плеч. Мы собрались в кабинете директор обсудить
результаты, и Бельский немедленно забился в угол, будто растение,
поставленное в кадку.
- А ты что скажешь? - задал директор прямой вопрос юному дарованию,
совершенно выбитому из колеи. - Что это было?
Вынужденный открыть рот, Бельский долго шевелил губами и пытался
вывихнуть себе челюсть, но все же соизволил ответить:
- Н-не думаю, - сказал он, - что это был Шехтель.
- Замечательный вывод, - вздохнул Рувинский. - Значит, сам Творец. И
если Он, действительно, существует, и если Он, действительно, сам
составляет тексты заповедей для евреев в каждом мире, то неизбежно на
любой планете, которую мы выберем, Он будет опережать нас, зная,
естественно, о наших планах.
- Думаем, что так, - сказал доктор Фрайман за себя и Бельского,
продемонстрировав, таким образом, классический пример перехода от
атеистического способа мышления к сугубо монотеистическому.
Писатель Эльягу Моцкин, который все время бормотал "Барух ата,
Адонай...", неожиданно прервал это занятие и потребовал:
- Хватит вмешиваться. Не нужно мешать Творцу даровать заповеди своему
народу.
- Которому из своих народов? - осведомился директор Рувинский,
единственный из присутствовавших сохранивший способность к здравому
размышлению. - Евреи, как мы видим, оказались чуть ли не на каждой
планете. Кто сейчас на очереди? Кто должен получить заповеди в ближайшее
время?
- Евреи из системы Барнард 342, - подсказал Рон Шехтель.
- А, - поморщился Рувинский, - это которые живут под землей?
- Именно.
- В эту систему пойду я сам, - заявил директор. - Вы все
деморализованы и можете сорвать операцию.
- Нет, - с неожиданной твердостью сказал доктор Фрайман. - Пойду я.
- Я, - коротко, но безапелляционно объявило юное дарование Шай
Бельский, но на него даже не обернулись.
- Барух ата, Адонай, - сказал писатель Моцкин, и никто не понял, что
он имел в виду.
- Пойдет опять Песах, - неожиданно вмешался испытатель Шехтель. -
Аппаратура хорошо воспринимает его индивидуальное подсознание, и, если
придется спасать, у меня будет меньше проблем.
Вы думаете, я горел желанием повторить свой подвиг? Вы ошибаетесь.
Жить под землей - совсем не то, что жить под водой. Тривиально? Зато
верно.
Племя, которое я вывел из рабства, уже много времени блуждало где-то
на глубине трех-четырех километров под поверхностью планеты. Перепады в
плотностях породы выглядели для меня будто подъемы и спуски. Я легко
передвигался в песчаниках, но в граниты проникал с трудом, а, между тем,
именно в гранитах встречались очень вкусные и питательные прожилки
странного минерала, вязкого на ощупь, и дети постоянно нарушали строй, не
слушались родителей, залезали в гранитные блоки, и их приходилось потом
оттуда извлекать с помощью присосок, бедняги вопили, потому что это,
действительно, было больно, я сам как-то попробовал и долго не мог
отдышаться.
Кстати, можете вы себе представить, что это значит - дышать под
землей, передвигаясь в глубине гранитной или мраморной породы? Нет, вы не
можете этого представить, а я не могу объяснить, но каждый желающий может
приобрести в компьютерном салоне соответствующий стерео-дискет и
попробовать сам. Единственное, что могу сказать - незабываемое ощущение.
Между прочим, подземные евреи в системе Барнард 342 - самые
жестоковыйные евреи во Вселенной, можете мне поверить. Я прожил среди них
около месяца своего личного времени (час по времени института), и мне так
и не удалось убедить их в том, что во Вселенной есть еще что-то, кроме
песка, гранита, мрамора, известняка, молибдена, александрита и еще тысячи
пород. В конце концов, на меня стали коситься, когда я заявил, что Творец
способен сотворить не одни камни, но еще и пустоту впридачу. По мнению
местных евреев, Творец не мог сотворить пустоту, поскольку был пустотой
сам. "Что значит - не мог?" - возмутился я, и наша дискуссия перешла к
обсуждению, аналогичному поискам истины в проблеме: "мог ли Творец создать
камень, который он сам не смог бы поднять?" Подобные дискуссии перед
дарованием заповедей были ни к чему.
Мы шли и шли в пустыне, если можно назвать пустыней
гранитно-мраморные наслоения, перемежаемые известняковыми плитами. Народ
устал, народ потерял цель, народ возроптал, а ведь я его еще и
провоцировал сам нелепыми рассуждениями о пустоте. И народ собрался
свергнуть своего лидера, чтобы предаться поклонению Золотому тельцу (мы,
действительно, приближались к мощной залежи золотоносной руды).
Я оставил своих евреев отдыхать в русле подземной песчаной реки, а
сам полез на мраморную гору, если можно назвать горой перепад плотности
между мрамором и гранитом.
Вы обратили внимание - я до сих пор ни слова не сказал о том, как
выглядят евреи, живущие под землей в системе Барнард 342? Так вот, они
никак не выглядят. Камень в камне - нужен специалист-геолог, чтобы это
описать. А я историк, как вам известно. Поэтому ограничусь описанием того,
что сохранила моя память.
Я поднимался, чтобы получить для своего народа заповеди, но на этот
раз был вовсе не уверен в результате. Рассчитывать на доктора Фраймана я
не мог - мы решили сделать эксперимент "чистым" и надеяться только на
Творца. А если Творца нет, то заповедей я не получу, и придется испытателю
Шехтелю спасать меня от гнева толпы.
На случай, если Творец, как обычно, проявит себя, раскалив докрасна
мрамор или гранит, я должен был набраться смелости и прямо спросить у
него, кто создал весь этот сонм миров с бесчисленным числом избранных
народов, каждый из которых называл себя "евреями". Возможно, Он и не
ответит, но научный подход к проблеме требовал хотя бы попытаться.
Прошу заметить еще одно обстоятельство: поскольку дело происходило
под землей, то ни о какой смене дня и ночи не могло быть и речи. Евреи на
Барнарде 342 не знали, что такое Солнце, не имели представления о смене
времен года, и это, кстати, не говорит об их умственной ущербности. Мы же
не считаем себя неполноценными только по той причине, что не можем
определить на ощупь, сколько электронных оболочек в атомах, составляющих
кристаллическую решетку алмаза. Как говорится, каждому еврею - свое.
Так вот, я поднялся на вершину (точнее - на место, где спад давления
прекратился) в тот момент, когда надо мной воссияло Солнце. Это не
образное сравнение, по-моему, так оно и было: сверху возник огненный шар,
и я почувствовал, что мои каменные бока вот-вот начнут плавиться и стекать
по склону. "Началось", - подумал я и приготовился получить заповеди из
первых рук.
Звук хорошо распространяется в камне, и потому голос прозвучал
подобно удару грома:
- Вот заповеди мои для народа, избранного мной! Вот слова мои,
обращенные к народу моему! Я Господь Бог ваш, и нет других богов, я один!
Пока звучали слова введения, я внимательно всматривался в раскаленный
шар, сиявший надо мной. Во-первых, я обнаружил, что голос раздается со
всех сторон сразу. Во-вторых, как ни странно, голос не сопровождался
