Джабраил, то что же тогда он записывает в свой Коран?" Она не задала этого
вопроса вслух, но ответ, тем не менее, получила.
- Любимый муж мой Мухаммад, - продолжала Хадиджа, - после разговора с
ангелом всегда берет женщину. О, величие Аллаха! Только он, единственный и
всемогущий, мог придумать столь утонченный способ - ведь под видом
Джабраила к Мухаммаду мог явиться сам дьявол. Как узнать, как отличить? И
сказал Аллах: возьми женщину, спи с ней, и если потом, отлив семя свое, ты
не вспомнишь слов посланника, то знай - то был дьявол. А если, познав
наслаждение, ты вспомнишь сказанные им слова, немедленно повтори их,
запомни и возвести всем, ибо это истинные слова Аллаха твоего.
- Записал бы сразу, и все дела, - пробормотала Фаня, а Ира прыснула:
она-то знала, что Мухаммад был не силен в грамоте.
Речь Хадиджи открыла Ире глаза. Теперь она знала, что имел в виду
рави, утверждая, что ей, Ирине Лещинской, предстоит спасти Израиль.
Мухаммад был очень плох. Собственно, как мужчина он никуда не
годился. Естественно: человек только что пережил припадок. Что там ему
виделось, Ира не знала, но что может привидеться эпилептику? Как могла,
она постаралась привести Мухаммада в рабочее состояние, она умела
растормошить даже паралитика, и пророк воспрянул телом и духом, и в
результате излил-таки семя, как советовал Аллах, и все время повторял в
полуэкстазе слова, то ли сказанные ангелом Джабраилом, то ли просто
явившиеся в бреду:
- И убей их... потому что... евреи неугодны... нечистые... недостойны
жизни... находи их везде... по всему миру... и убей... убей...
Не хватало, чтобы это стало текстом в Коране! У Иры душа ушла в
пятки: что, если проклятый ангел шепнет Мухаммаду, что и она еврейка, и
вообще чуть ли полгарема у пророка - из публичных домов Тель-Авива? Он
должен забыть этот текст.
Должен - хорошо сказать.
И сделать тоже просто, - решила Ира. Она была профессионалкой. Когда
Мухаммад, выжатый досуха, откинулся на подушках, он не помнил не только
слов Джабраила, но даже имя свое, наверное, мог назвать с третьего захода.
А Ира, лаская пророка, шептала ему на ухо иные слова, не имея ни малейшего
представления о том, есть ли они в каноническом тексте Корана. Плевать ей
было на Коран, одно она знала: Мухаммад не должен говорить о евреях ничего
плохого. Ничего.
- Если придут к тебе иудеи, - шептала Ирина, - то рассуди между
ними... А если отвернешься от них, то они ничем не навредят тебе...
- Не навредят... - пробормотал Мухаммад, переворачиваясь на живот.
- ...А если станешь судить, - шептала Ирина, - то суди по
справедливости: поистине, Аллах любит справедливых...
- ...справедливых, - сказал Мухаммад, открыл глаза и посмотрел на
Ирину.
- О Хаттуба, ты свет очей моих, - сказал Мухаммад. - Ты принесла мне
радость. Я помню! Я помню каждое слово, сказанное ангелом Джабраилом!
И пророк произнес нараспев:
- Если придут к тебе иудеи, то рассуди между ними. А если отвернешься
от них, то они не навредят тебе!
Ира впервые в жизни плакала от радости.
Я пришел к рави Леви на другое утро. Директор Рувинский нашел для
себя более важное, по его словам, занятие: он хотел получить полные
тексты, забытые Мухаммадом навеки и не вошедшие в окончательный текст
Корана. Он хотел знать, насколько плодотворной оказалась миссия
одиннадцати израильтянок. Я мог себе представить, сколько гадостей о
евреях и их Боге мог наговорить пророку ангел Джабраил, и мне вовсе не
хотелось копаться в компьютерных интерпретациях. Куда приятнее поговорить
с достойным человеком.
- Я надеюсь, - сказал рави, ознакомившись с реконструкцией
воспоминаний Ирины Лещинской, - что вы с директором Рувинским не станете
публиковать эти тесты?
- Нет, - согласился я. - Ты был прав, мар Леви. Если бы не девушки,
этот Мухаммад нагородил бы в Коране гораздо больше гадостей, чем
получилось на самом деле. Подумать только: искать евреев по всему свету и
убивать... Ира молодец. Кстати, то, что она нашептала Мухаммаду взамен,
это ведь действительно вошло в Коран. Пятая сура. Я проверил.
- Да? - сказал рави. - Я не читал Коран, хас вэхалила.
- Послушай, - продолжал я. - Их там было одиннадцать. Они жили с
пророком много лет. Они корректировали ангельские тексты как хотели, и
Мухаммад повторял за ними как на уроке... Почему же в Коране осталось
столько вражды к неверным? Столько нетерпимости?
- Ты хочешь, чтобы я ответил? - опечалился рави. - Сколько женщин
было в гареме? Сорок? Наверняка больше. Разве все они были еврейками и
мечтали спасти Израиль?
- Далеко не все, - согласился я. - Но я хочу сказать...
- Я понимаю, что ты хочешь сказать. Что в Тель-Авиве много массажных
кабинетов и что можно получить новое разрешение на пользование
стратификатором... Если тебе и директору Рувинскому это удастся, я буду
счастлив.
Что ж, приходится сознаться: нам это не удалось. Пока мы с Рувинским
разбирали воспоминания Ирины, Офры, Фани и других девушек, пока мы по
крупицам восстанавливали текст Корана, каким он был бы, если... В общем,
мы опоздали: депутат кнессета Арон Московиц с подачи комиссара Бутлера
провел закон о запрещении участия живых существ, включая человека, в
экспериментах со стратификаторами Лоренсона. Закон был секретным, и никто
не узнал о его существовании.
- Ты понимаешь, что создал интифаду? - спросил я у Романа, когда он
зашел ко мне в шабат поговорить о футболе. - Если бы не этот закон, в
Коране можно было бы записать, что каждый араб должен любить иудея как
брата!
Бутлер покачал головой.
- Песах, - сказал он, - ты сам не веришь в то, что говоришь. Изменить
историю можно в альтернативном мире. А здесь - что сделано, то сделано. И
не более того.
Пришлось согласиться.
Вечерами я ставлю компакт-диск и вхожу в мир, реконструированный
компьютером. Я вижу Иру Лещинскую, как она склоняется над спящим пророком
и шепчет ему слова о том, что справедливость одна для всех, и что
мусульмане с иудеями - братья, ибо ходят под одним Богом, у которого
бесконечное число имен, и Аллах только одно из них...
Бедная Ира. Она могла говорить о любви часами, и эти суры стали
лучшими в Коране. Она так и осталась младшей женой пророка.
Я сказал - бедная? Надеюсь, что я ошибся.
П.АМНУЭЛЬ
НАЗОВИТЕ ЕГО МОШЕ
Читатели моей "Истории Израиля" часто спрашивают, что означают
некоторые намеки на некоторые события, изредка появляющиеся в той или иной
главе. Намеки есть, а о событиях не сказано ни слова. Читатели полагают,
что для исторического труда подобный подход неприемлем, и я с ними
полностью согласен. В одной из глав я писал о так называемом "Египетском
альянсе" и о том, что на Синае до сих пор бродят двухголовые козлы.
Читатели, естественно, возмущаются: во-первых, никто никогда ни от кого ни
о каком таком "альянсе" не слышал, а во-вторых, многие бывали на Синае и в
глаза не видели никаких двухголовых козлов. Если бы, говорят читатели,
такие козлы существовали, то предприимчивые гиды непременно показывали бы
это чудо природы туристам и брали бы за это дополнительную плату.
Принимаю обвинения. Тем не менее, все намеки, рассыпанные по
страницам моей "Истории Израиля" - правда. Был "Египетский альянс",
существуют двухголовые козлы и даже безголовые собаки, если хотите знать.
Но обо всем этом и о многом другом я не мог до самого последнего времени
поведать читателям по очень простой причине: в Израиле до сих пор
существует цензура. Есть сведения, разглашать которые запрещено под
страхом пятнадцатилетнего тюремного заключения. Можно, конечно, намекнуть
в надежде, что читатели намек поймут, а цензоры - нет. Сами понимаете,
насколько это маловероятно. Вот мне и приходилось ловчить, приводя
читателя в недоумение.
На прошлой неделе все изменилось.
Мне позвонил Моше Рувинский, директор Института альтернативной
истории, и сказал:
- Совещание по литере "А" ровно в полдень. Не опаздывай.
Я и не думал опаздывать, потому что литеру "А" собирали до этого
всего раз, и вот тогда-то с каждого присутствовавшего взяли подписку о
неразглашении информации.
Как и пять лет назад, в кабинете Рувинского нас собралось семеро.
Кроме нас с Моше присутствовали: 1. руководитель сектора теоретической
физики Тель-Авивского университета Игаль Фрайман (пять лет назад он был
подающим надежды молодым доктором), 2. руководитель лаборатории
альтернативных исследований Техниона Шай Бельский (пять лет назад это был
юный вундеркинд без третьей степени), 3. министр по делам религий Рафаэль
Кушнер (пять лет назад на его месте сидел другой человек, что не меняло
существа дела), 4. писатель-романист Эльягу Моцкин (за пять лет
постаревший ровно на пять лет и четыре новых романа), 5.
космонавт-испытатель Рон Шехтель (который и пять лет назад был
испытателем, хотя и не имел к космосу никакого отношения).
Ровно в полдень мы заняли места на диванах в кабинете директора
Рувинского (он воображал, что отсутствие стола для заседаний создает
непринужденную обстановку), и Моше сказал:
- Без преамбулы. Вчера вечером комиссия кнессета единогласно
утвердила наш отчет по операции "Моше Рабейну". Операция завершена, гриф
секретности снят. Ваши соображения?
- Слава Богу, - сказал Игаль Фрайман. - Я никогда не понимал, почему
подобную операцию нужно было держать в секрете.
- Кошмар, - сказал Шай Бельский. - Теперь мне не дадут работать - все
начнут приставать с расспросами.
- Этого нельзя было делать, - согласился Рафаэль Кушнер, - ибо вся
операция была кощунством и надругательством над Его заповедями.
- Замечательно! - воскликнул Эльягу Моцкин. - Наконец-то я смогу
опубликовать свой роман "Мессия, которого мы ждали".
Рон Шехтель промолчал, как молчал он и пять лет назад, - этот человек
предпочитал действия, и за пять лет совершил их более чем достаточно.
- А ты, Песах, что скажешь? - обратился Рувинский ко мне.
- У меня двойственное чувство, - сказал я с сомнением. - С одной
стороны, я смогу теперь опубликовать главы из "Истории Израиля", которые
раньше были недоступны для читателей. С другой стороны, я вовсе не уверен,
что читателям знание правды об операции "Моше Рабейну" прибавит душевного
спокойствия.
- Это твои проблемы, - заявил директор. - Если ты хочешь, чтобы тебя
обскакал какой-нибудь репортер из "Маарива" или Эльягу со своим романом,
можешь держать свои записи в секретных файлах.
Я не хотел, чтобы меня кто-то обскакал, и потому предлагаю истинную
правду об операции "Моше Рабейну" на суд читателей "Полигона F", издания,
которому я давно и навсегда передал все права на первую публикацию глав из
моей многотомной "Истории Израиля в ХХI веке".
Пять лет назад (а точнее - 12 ноября 2026 года), в дождливый, но
теплый полдень директор Рувинский сказал мне по видео:
- Песах, один мальчик из Техниона имеет идею по нашей части и хочет
доложить небольшому кругу. По-моему, идея любопытная. Желаешь
присоединиться?
Час спустя мы собрались всемером в кабинете Рувинского - в том же
составе, что сейчас, только вместо Рафаэля Кушнера (от Ликуда)
присутствовал Эли Бен-Натан (от Аводы, которой тогда принадлежало
большинство в кнессете). Шай Бельский ("мальчик из Техниона") рассказал о
