тогда, не оценили, не поняли красоты своего мира? Ее неповторимости?
"О чем это я? - подумал Сахнин. - Не жалеть же о прошлой красоте,
которой, может, и не было никогда..."
В диспетчерской он спросил городской телефон. Набрал номер, назвал
себя, попросил дежурного врача. Тишина длилась минуту, и вторую, и третью,
и напряжение росло, будто Сахнин стоял перед экраном, и на него неслись
плазменные пузыри, космические шаровые молнии, и мир опять висел на
волоске.
- Вы слушаете? - голос женщины едва прорывался сквозь помехи. - Вы
слушаете? Вы можете приехать? Степан Герасимович Сахнин только что
скончался. Вы слушаете?
Мир взорвался...
...И возникли планеты. И на одной из них - жизнь. Настоящая жизнь!
Такая слабая... Я волнуюсь, когда думаю об этом. Я умираю, а она
набирается сил. Я хочу помочь ей. Но я бессильна. Стараюсь не думать о
них, потому что знаю: когда я о них думаю, в их системе что-нибудь
происходит. Вспышки на звезде. Магнитные бури. Взрывы вулканов. Потопы. Я
думаю о них и чувствую, как шаровые молнии несутся к планете, и не могу
остановить, не в силах...
Они живут. Развиваются. Они никогда не достигнут могущества, которое
было у меня. Потому что они - моя часть, а я угасаю. Они не знают об этом
и, надеюсь, не узнают. Для них мир огромен. Они, вероятно, думают, что
смогут в нем - во мне - разобраться. Пусть пробуют. Это отточит их разум.
И возможно, когда я угасну окончательно, они поймут мою сущность. Поймут
мою жизнь и мою смерть.
Они уже достигли такого могущества, что в силах уничтожить себя. Свою
планету. Я боюсь за них. Или за себя? Да. За себя. И за них. Это все
равно.
Мучительно. Звезды взрываются все чаще. Чернота. Ее во мне все
больше. Пройдет время, исчезнут последние звезды, угаснет свет галактик,
остынет газ, во мне не останется ничего, кроме черных дыр, распавшихся
планет, и все это будет разваливаться на атомы, и атомы перестанут
излучать энергию и распадутся на частицы, но мысль моя угаснет раньше.
Останется тело, мое мертвое тело. И только они, если не погубят себя
сейчас, смогут что-нибудь сделать. Станут могучими настолько, что помогут
мне не умереть окончательно.
Я для них - Вселенная. У них нет ничего, кроме меня. Они должны
спасти меня... Сначала себя, потом - меня. Чернота... Где же свет?.. Да
будет ли когда-нибудь свет?!
П.АМНУЭЛЬ
ЗВЕНО В ЦЕПИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Я размышляю.
Я заставляю себя размышлять, и со временем это становится все
труднее. Познание. Знать все. Все уметь. Да. Я знаю все и все умею.
Когда-то были опасности. Сейчас их нет. Когда-то я в страхе удирало от
одной-единственной разбушевавшейся звезды. Сейчас играючи расправляюсь с
огромным скоплением.
Я размышляю... Мой разум возник для того, чтобы я могло обеспечить
себя всем необходимым, чтобы я могло выжить. Разум - для жизни. А теперь?
Разум выполнил свою функцию, исследовал мир. Мой мир. Я вижу, ощущаю его.
Я - одно, в то же время я - это семнадцать тысяч глобул, разбросанных
в Галактике. И вне Галактики. Я уже привыкло к тому, что тысячи моих
глобул находятся в других галактиках. А прежде? Откуда я взялось? Почему?
Эти проблемы долго занимали меня, пока я их не решило. Как и все иные
проблемы.
Я размышляю, но это не мешает мне проводить операции подготовки к
очередному циклу питания. Пятью тысячами глобул я готовлю нужные звезды к
работе. Я выбираю шаровое звездное скопление высоко над спиралями моей
Галактики. Моего дома, где а хозяин, где все мне подвластно и где мне
предстоит прожить столько, сколько проживет сама Вселенная. Почти
вечность.
Мои глобулы окружают скопление, и я вижу его сразу из пяти тысяч
точек, и хочу, чтобы случилось что-нибудь и нарушило этот привычный,
стандартный, надоевший ритуал. Сверхновая. Коллапс. Магнитное стягивание.
Ничего... Ничего и не может случиться, ведь я само выбрало цель и я
проникаю в скопление, ищу звезды-жертвы, готовые стать мне пищей, и
привычно раскачиваю звездные недра. Вверх-вниз, ярче-слабее. Мне нравится
это - отыскивать звезды, находящиеся на пределе устойчивости: достаточно
небольшого вмешательства, и звезда начинает колебаться. Вверх-вниз,
ярче-слабее. Еще и еще. А я поглощаю эту энергию.
Я знаю все: прошлое и будущее. Сорок семь оборотов сделала Галактика,
сорок семь галактических лет - мой возраст. Почтенный возраст. Когда-то я
встретило глобулы такого же, как я, существа. И впервые мне не захотелось
жить. Оно было старше меня. Ненамного, на год-другой. Оно жило, глобулы
его функционировали, мысли его неслись по изгибам нулевых линий, но оно
уже достигло цели своей жизни, оно все знало и ничего не хотело, оно было
равнодушно ко всему и почти не отличалось от обычных темных глобул,
разбросанных в галактических спиралях. Только я и могло понять, что оно
живет. И еще я поняло, что жить оно не хочет. Раньше я думало, что ничто
не в силах меня убить. Теперь я поняло: это способно сделать знание. Жить
заставляет тайна. Если нет тайны, зачем жить? Ничего не понимать и
понимать все - разве это не одно и то же? Жизнь - стремление... Я ринулось
прочь, мгновенно собрало все свои глобулы на противоположном крае
Галактики. С тех пор минуло два года, начало распадаться шаровое
скопление, где я встретило то существо. Пропадает прекрасная пища! Но я
больше не вернусь туда...
Было время, когда я воображало, что незнание вечно и, значит, вечна
жизнь. Это было время оптимизма. Даже ближайшие галактики были для меня
недостижимы. Сейчас я могу переместить мое сознание в любую из моих
глобул, что находятся у ядер квазаров, но я не делаю этого, потому что
ничего нового там не обнаружу. Я могу... Я знаю... Да есть ли во Вселенной
что-нибудь, чего я не знаю или не могу?!
Я размышляю...
2
После очередной взбучки Ант решил, что никогда больше не обратится к
Старшим за советом. Да и что они такое - Старшие? Время давно всех
уравняло. В конце концов, мудрость измеряется не возрастом, а силой и
формой поля тяжести. Нужно, однако, быть справедливым: Старшие мудры. Они
даже сумели разобраться в том, что такое свет! Для Анта свет всегда был
загадкой. Он знал, что звезды - зародыши его братьев и сестер - излучают
волны, которые он, Ант, способен уловить, расчленить и исследовать, только
закрутив около ядра своего гравитационного мозга. Там эта добыча и
останется навсегда. Как пища свет ничего не значит, слишком уж он
разрежен. Разве что при вспышке Сверхновой, когда рождалась сестра или
брат, можно было испытать блаженство световой оргии, но для этого нужно
оказаться, так сказать, на месте происшествия, а тогда неминуемо
схлестнешься с новорожденным. Не очень это приятно - слияние двух полей
тяжести, двух разумов, не разберешь, где я, а где тот, сейчас родившийся.
Чужие мысли, особенно изумление перед внезапно открывшимся миром, давят.
Ант не раз это испытывал. Старшим все равно, они, бывает, вторгнутся в
тебя и формируют своими полями твои мысли, твои желания, твой характер.
Ант не любил этого больше всего. Самостоятельность - вот что необходимо
для счастья.
Ант был несчастлив. Старшие не помогли ему, больше того, они назвали
Анта бессистемным фантазером. "Есть вопросы, которые нельзя задавать, -
сказали они, - потому что ответов на них не существует. Поверь, Ант, мы
хотим тебе добра. Не ты первый. В самые давние времена несколько Старших
погибли, задавшись целью ответить на кощунственные вопросы, например, на
такой: "Почему в звездах возникает свет?" Этот вопрос уже несет в себе
зародыш гибели для спрашивающего. Ведь ты, Ант, знаешь, что звезда - это
ядро будущего разумного мозга. Звезда рождается из пустоты, где поля
тяготения неразумны - ведь они так слабы! Потому-то они не могут
формировать ядра по своему желанию. Вот и возникают звезды, и в них
изначально живет свет, который звезда теряет, пока не освободится от этого
груза, и тогда - тогда звезда сжимается почти мгновенно и рождается
мыслящее поле тяжести; ты, Ант, родился так же. Лишь мы, Старшие,
появились иначе - в ядрах галактик, а некоторые, даже когда родилась
Вселенная..."
Ант расслабил свои поля-щупальца и ощутил там, на кончиках их,
прикосновения других разумных, ласковые, ищущие, дружеские прикосновения.
Ощутил он и Леро, с которой они давно решили сблизиться так, чтобы их
ядра, бывшие когда-то звездами, стали двойной системой. Ант не отвечал на
ласки. Сейчас ни Леро, и никто из Старших не могли помочь ему. Вопросы,
которые он сам себе задал, были мучительно-жестоки, и Ант знал, что
будущее разумных зависит от того, какими окажутся ответы.
Есть ли иные формы разума, кроме мыслящих полей тяжести? Может быть,
есть, и может быть, им открыто многое, чего не знаем мы? Может, они знают
даже, что такое свет? Может быть, кощунственные вопросы кощунственны лишь
для нас? Так уж мы устроены, мы - поля тяготения, мы бесконечны и вечны.
Но ведь есть что-то во Вселенной и кроме нас. Свет... Магнитные поля...
Электрические... Звезды... И что-то еще, иногда улавливаемое на границе
ощущений, столь эфемерное и слабое, что для него нет и названия.
Мы догадываемся, что это есть, и не можем знать большего. Почему? Что
если кощунственные вопросы и есть те единственные вопросы, на которые во
что бы то ни стало нужно найти ответы?!
3
Заря разлилась медоточивая, мягкая и пряная. Она баюкала и
пробуждала, она заставляла дрожать невидимые нити в душе, и нити эти
резонировали, и все упругое кристаллическое тело наполнял возбужденный
покой, незабываемое противоречие мыслей и ощущений, ради которых стоит
жить и смотреть, и чувствовать, и любить под огромным, нескончаемым
оранжевым небом, где вечные сполохи и переливы полутонов, мягкие как
душевный покой... Мир прекрасен... Что? Что?! Что?!! Свет! Ярость!!
Боль!!! О... Зачем?.. Нет! Нет!!! Конец...
4
Дмитрий умылся холодной водой из ручья и, стуча зубами, долго
обтирался махровым полотенцем. Потом стоял, прислонившись к шершавому,
покрытому потеками смолы стволу старой сосны, и ждал, когда взойдет
солнце. Первый луч он поймал почему-то не глазами, а кожей. Сначала ощутил
на лице теплое дыхание и лишь потом понял, что багрянец над холмами не
просто предвестник дня, а само солнце, выступившее ожидаемо и неожиданно.
Он вернулся в домик. Алена спала, и Дмитрий смотрел на ее лицо, на
пепельные, с рыжеватым отливом волосы, на любимую им ямочку на подбородке,
на худенькие плечи и руки, лежавшие поверх полупрозрачной простыни.
Минутное счастье: смотреть на Алену и думать о том, что никто не помешает
им быть вместе. Долго - целый месяц. До ближайшего села пять километров.
Остров. Оказывается, и на суше, в сотне километров от Москвы, можно найти
необитаемый остров.
Год назад они познакомились на какой-то нелепой вечеринке у Борзовых,
где отмечали то ли возвращение Николая Сергеевича из полета на Полюс, то
ли удавшийся эксперимент, проведенный на этом искусственном астероиде
(пили за оба события и за многое еще, о чем Дмитрий успел забыть). Он и
Алена точно в омут бросились. Видели только Друг друга, говорили только
друг с другом. Нашли много общих интересов и решили, что в них-то и
