неприкосновенность, его, Мусы, безопасность - прежде всего. Сейчас. А
потом - видно будет.
У Мусы осталось восемь автоматных рожков, запас небольшой, пополнить
его было негде, это означало, что нужно чаще прибегать к ножу и топору. Да
и шума меньше.
За всем, происходившим в Газе, он следил с испугом - боялся, что его
собственных сил нехватит, не сможет он один переломить ход событий, имя
Мессии становилось популярным не меньше, чем имя Аллаха, а евреев в Газе
сейчас было по меньшей мере столько же, сколько палестинцев. Хорошо еще,
что они не строили здесь новых поселений. Приезжали торговать.
Однажды (после явления этого Кремера, Мессии-самозванца, прошли
недели три) произошел случай, который сначала испугал Мусу до дрожи в
ногах, но потом, когда страх улегся, этот случай убедил его в том, что
Аллах именно Мусу избрал для исполнения своей воли. Группа евреев,
торговцев из мошава Лапида, приехала в теплицу Салеха (Муса хорошо знал
этого относительно молодого мужчину, часто видел его в родительском доме),
чтобы оптом закупить помидоры для продажи на рынке в Беер-Шеве. Евреев
было четверо, Салех - один. И все безоружные. Такой случай упустить было
нельзя, Салех тоже умрет, предатель должен умереть, он хуже врага, потому
что - свой.
Муса не стал рисковать и расстрелял группу из автомата. Вот тогда это
и произошло. Трое умерли сразу, а четвертый, бородач в черной кипе,
раненный в грудь, неожиданно выхватил пистолет (почему Муса не разглядел
оружия? Кипастый думал только о качестве товара, это обмануло). От
растерянности Муса стоял столбом - он успел расстрелять весь рожок. Надо
было бежать или хотя бы броситься на землю (хотя и это, скорее всего, не
спасло бы). Муса, как загипнотизированный, смотрел в черный глазок, и
неожиданно бородатый еврей охнул, рука его с оружием как-то странно
согнулась, грохнул выстрел, и пуля взвизгнула, отрикошетив от камня. А
рука у еврея повисла плетью, и пистолет выпал. Остальное было просто. Муса
отработанным приемом свалил бородача с ног и обрушил ему на голову приклад
автомата.
Потом он долго пытался сообразить, что же случилось. Он ведь уловил и
последнюю мысль этого еврея, не ожидавшего смерти. Крик боли, потому что
руку кто-то вдруг переломил в предплечье, будто ударил железной палкой.
Муса забрал пистолет, отыскал в кармане мертвеца новую обойму. У себя
в домике продолжал размышлять, мелькнула в голове мысль, додумывать
которую Муса не стал, не потому, что счел неверной, но просто устал от
раздумий. Легче было думать о том, как он ближе к полуночи пойдет в
ресторанчик к Акраму и посмотрит на девочек. А может, и возьмет
кого-нибудь. С тем и уснул.
А во сне Аллах или кто-то иной подсказал Мусе, в чем его истинная
сила, которую он не понял, потому что ощутил ее неожиданно.
Ведь это он, Муса, сломал руку еврею. Взглядом сломал. Подумал - и
все. Ведь действительно (вспомнил!), среди многих его обрывочных мыслей в
тот ужасный миг (мысли! просто вопли...) была и такая: чтоб твоя рука
сломалась. Муса и додумать ее не успел.
Так вот.
Проснулся он рано, и сон свой не помнил. Но неясная идея не давала
ему покоя, и он, обойдя несколько машин, чтобы помочиться, стоял и
задумчиво смотрел на дверцу старого "пежо", болтавшуюся на одной петле.
Потом сосредоточился и закрыл дверцу. Замок защелкнулся.
Руки у Мусы мгновенно вспотели, а в висках начали биться маленькие
молоточки. В конце концов, не настолько он был глуп, чтобы не понять,
какой способностью владеет.
* * *
Мессия вошел в студию, Людмила шла за ним, и ее пропустили. Студия
была новой и оборудованной по последнему слову телевизионной техники в
течение последних двух месяцев. Ничто не мешало Мессии обращаться к людям,
присутствие операторов - в том числе. Операторы и режиссер находились за
прозрачной перегородкой, камера перемещалась сигналами с пульта, при
желании Мессия и вовсе мог отгородиться от посторонних взглядов, опустив
белые пластиковые шторы.
Он так и сделал, оставшись с Людмилой вдвоем. Ему было все равно, что
подумают там, в операторской, да и на всей планете - не то, чтобы Илью
Давидовича не интересовало мнение так называемой толпы, просто это мнение,
высказанное или затаенное, ровно ничего не могло изменить ни в его
мироощущении, ни в его желаниях, ни в тех поступках, которые он готов был
совершить. Сам не отдавая себе в том отчета, Илья Давидович стал за
прошедшие полгода другим человеком - вот уж действительно, бытие
определяет сознание, а бытие Мессии имело мало общего с бытием простого
ешиботника.
- Ты сядь здесь, - сказал Илья Давидович, показывая Людмиле на
жесткий стул, стоявший вне поля зрения телекамеры. - Я хочу видеть твое
лицо, когда начну говорить.
Людмила села на стул, чуть передвинув его к стене - яркая лампа
светила в глаза, а она хотела видеть выражение лица Мессии.
Людмила волновалась, подобное ощущение она испытывала в своей жизни
дважды: впервые - на вступительных экзаменах в университет, когда ей выпал
билет, которого она не знала, и ей пришлось напрячь весь свой интеллект,
чтобы заработать твердую четверку, а во второй раз это состояние пришло,
когда она легла с Илюшей в постель, случилось это за неделю до свадьбы,
обоим не терпелось, все получилось не так, как ей представлялось, и она не
знала, лучше это или хуже того, что должно быть, и почему-то именно эта
мысль мучила ее, не позволяя принять произошедшее естественно и без
сомнений.
Над окном пультовой вспыхнул красный транспарант с ивритской
надписью, одновременно на камере, стоявшей перед столиком, за который сел
Мессия, зажегся красный глазок, и Илья Давидович сразу выпрямился, бросил
на Людмилу беглый взгляд, в котором странным образом сочетались
уверенность в себе и мольба о помощи, а потом сказал слова, которые ни при
каких обстоятельствах не должен был произносить в микрофон:
- Я люблю тебя, - сказал Мессия.
И Людмила лишь спустя мгновение, пережив ужас и счастье, поняла, что
признание было мысленным, а вслух Илья Давидович произносил иные слова:
- Говорю я вам от имени Господа, Творца всего сущего: все люди на
Земле суть народ Израиля, а Земля суть пустыня Синайская. И говорю я вам
от имени Господа, Бога нашего...
Речь Мессии текла плавно, он не знал, что это его последнее
выступление перед человечеством, и не знал, что произойдет с людьми потом,
когда все слова будут сказаны. Если бы речь Мессии слушал И.Д.К., он
сказал бы, что Илья Давидович, наконец-то, добрался в своей внутренней
эволюции до полного включения генетической программы Исхода, и сейчас
необдуманными, но единственно верными словами открывал перед всеми людьми
Кода дверь в ожидавший их мир. Код стал ключом, поворачивающимся в замке,
и дверь уже начала приоткрываться.
Что-то изменилось.
Илья Давидович привстал, правая рука его начала вдруг шарить по
пустой поверхности столика, и Людмила увидела, как дрожат пальцы Мессии.
- Что? - сказала она, нарушив неосторожным словом последовательность
кодовых вешек, уже обозначенных речью Ильи Давидовича в сознании
слушателей.
Она испугалась, а в следующее мгновение испуг сменился кошмаром,
потому что, бросив на нее полный смятения взгляд, Мессия, вытянувшись,
взмахнул обеими руками, будто собирался взлететь.
И исчез.
Речь прервалась на полуслове, и недосказанным этим словом было -
"Исход".
* * *
Муса тренировал свою способность так же истово, как несколько лет
назад учился стрелять в цель с двадцати шагов. Только в десятку. В
маленький кружочек, который он сам рисовал на стене.
Он говорил "откройся", и дверца старого автомобиля послушно
распахивалась, а потом он говорил "закройся", и дверца захлопывалась с
легким щелчком. Сначала он командовал вслух, но скоро понял, что мысленные
команды выполняются столь же быстро. Дня через два после того, как Муса
обнаружил в себе способность, данную Аллахом, он сумел проверить свое
умение на людях.
Это получилось неожиданно, но, в отличие от того, первого раза, Муса
прекрасно понимал, что делает и что намерен получить в результате.
На кладбище автомобилей пришли два человека, с которыми Муса вовсе не
хотел встречаться. Один был полицейским, из тех выродков, кто после
подписания Норвежских соглашений пошел в услужение к Арафату и готов был
лизать пятки евреям, лишь бы иметь кусок хлеба. А второй оказался Кемалем,
и то обстоятельство, что родной брат, разыскивая его, Мусу, бродит по Газе
и окрестностям в сопровождении полицейского, не то, чтобы возмутило, но
просто оказалось выше понимания.
Муса стоял на пороге своего жилища, и в следующее мгновение Кемаль,
повернувшись, должен был увидеть брата.
- Эй! - сказал Муса. - Эй, Кемаль, подонок, слуга ублюдков! Я не хочу
тебя видеть, уходи!
Прежде чем что-то изменилось, Муса уже знал результат. Секунда - и
брат исчез, у Мусы перед глазами вспыхнули оранжевые звездочки и сразу
погасли, а рукам стало тяжело, будто он лично перенес тело брата домой и
уложил на ковер в большой комнате. Там Кемаль и лежал теперь - может быть,
мертвый.
А полицейский в недоумении посмотрел туда, где только что стоял
Кемаль, до него доходило медленно, он так ничего и не понял до самой
смерти. Впрочем, не так уж много времени было отпущено ему на размышления
- секунд пять, пока Муса, морщась, разминал пальцы.
- Эй, ты! - сказал Муса громко, воображая, что голосом помогает своей
силе. - Эй ты, ублюдок! Сдохни!
Что полицейский и сделал.
Муса подошел к телу, постоял, убедился, что полицейский не дышит, и,
потеряв интерес к происходившему, вернулся в свой домик.
Через полчаса, вскипятив чайник на электрической плитке и выпив три
стакана чая, Муса решил, что достаточно восстановил силы, и, выйдя на
порог, мысленным приказом отправил тело полицейского туда, где ему и
надлежало находиться - к порогу Управления полиции. Пусть разбираются.
Аллах поставил перед своим воином задачу. Среди всех мусульман Аллах
выбрал именно его, Мусу, - разве обретенная сила, которой нет больше ни у
кого на этой земле, не доказывает это совершенно ясно и недвусмысленно?
Сейчас у Аллаха один враг - еврей, возомнивший себя Мессией.
* * *
К этому, главному в его жизни, акту террора Муса готовился тщательно
и не торопясь. Он знал, что полицейского, убитого им, похоронили, объявив
причиной смерти сердечный приступ, а брат Кемаль немного тронулся умом и,
при упоминании кем- нибудь имени Мусы, начинал дрожать и лепетать молитвы.
Мусу это не интересовало. Зато он очень внимательно следил за всеми
перемещениями, речами и поступками Мессии. Муса не читал газет, но ему
удалось, воспользовавшись силой, данной ему Аллахом, взять из дома самого
начальника Управления полиции новый телевизор "Тошиба", и теперь,
переключая каналы, он находился в курсе событий, происходивших у евреев и
прочих неверных.
С некоторых пор он называл неверными всех арабов, воспринявших Код.
В тот день, когда Мессия неожиданно решил обратиться к людям с новыми
откровениями, Муса тренировался, передвигая автомобили подальше от своего
жилища и сооружая из мертвых машин подобие крепостной стены. Занятие
увлекло Мусу, он совершенно не думал о том, как это выглядит со стороны -
автомобили исчезали в одном месте, появлялись в другом, подпрыгивали,
