на японские иероглифы, но чем-то неуловимо от них отличавшиеся. И.Д.К.
задрал голову, стараясь понять, что именно показалось ему странным, но
Дина подтолкнула его в спину, и он пошел дальше.
Когда он споткнулся, Дина не остановилась во-время, и они оба едва не
повалились. И.Д.К. все же удержал равновесие и наклонился. Это был всего
лишь большой камень, наполовину перерезанный стеной. И.Д.К. попробовал
просунуть палец между камнем и поверхностью, но ничего не получилось,
материя стены прогибалась, но не возникло никакой щели.
- Идем, - сказала Дина. - Что нам делать на той стороне? Читать
надписи в зеркале?
И.Д.К. стал более внимателен и следующий камень успел заметить
раньше, чем наступил на него. Местность, видимо, постепенно становилась
холмистой. Чувство голода усилилось, И.Д.К. подумал, что до конца осталось
совсем немного. Эта мысль ему тоже не принадлежала, потому что он не
представлял, что означает конец, и почему усиление рези в желудке может
быть связано с приближением развязки.
- Смотри, - сказала Дина.
Смотреть было не на что, но И.Д.К. все же огляделся. Небо. Оно больше
не было невидимо-черным. Весь свод будто фосфоресцировал - на пределе
различимости, настолько слабо, что И.Д.К. ничего не мог бы сказать о
цвете. Но полного мрака больше не было. Рассвет? Хорошо, если рассвет.
Сколько прошло времени? Часа три или четыре? Он не полагался на
собственное ощущение времени.
Он вскарабкался на довольно крутой холм, помогая Дине, и здесь, на
вершине, попробовал разглядеть, насколько далеко тянется стена. Она
уходила за горизонт в обе стороны - ясно видна была кривизна поверхности
планеты: стена, бесконечно высокая, внизу четко отграничивалась большой
дугой.
- Мы можем так обойти всю планету, - пробормотал И.Д.К. - Как раз за
год управимся. Если с голода не помрем.
- Попить бы, - сказала Дина.
Да, и попить не мешало. У него пересохло в горле сразу после слов
Дины.
- Слышишь? - сказала Дина. - Ручей.
Он уже несколько минут слышал этот звук - тихое журчание, которое не
усиливалось и не ослабевало, оставаясь на пределе слышимости. Именно это
постоянство заставляло его думать, что на самом деле никакого звука не
существует. Значит, и Дина услышала. Впрочем, она могла услышать не сам
звук, а отражение в его мозге. Попробуй - разберись.
- Слышу, - сказал он. - Кто-то над нами посмеивается. Не обращай
внимания.
Легко сказать. Через минуту он уже и сам не слышал ничего, кроме
шелеста, шепота, звона, журчания воды, льющейся с камня на камень - почти
неслышимый звук, усиленный сознанием до рева реактивного лайнера. Пить...
Пришлось остановиться, потому что Дина начала шарить руками вокруг,
ей, видимо, казалось, что совсем рядом срывается со скалы водопад.
Видно было недалеко - не дальше метра. Серость утра была скорее
кажущейся, чем реальной: лишь имена, светившиеся на стене, можно было
разглядеть до самого горизонта и до самого зенита. Звук, как и освещение,
казалось, не имел источника - он шел отовсюду и поэтому, как решил И.Д.К.,
был, скорее всего, тоже порождением сознания. Дина не понимала этого, не
стоило и объяснять. Можно было только обнять ее, прижать к себе ее голову
и шептать в самое ухо - нет, не объяснения, но разные глупости, которые
успокаивают быстрее, чем логический анализ ситуации.
Что И.Д.К. и сделал.
* * *
Читатель, надо полагать, давно решил этот незамысловатый ребус с
именами и теперь следит за попытками наших героев с некоторой долей
превосходства, а возможно, даже и отпускает в мой адрес язвительные
замечания. Такие замечания я уже слышал от первых своих критиков: упреки в
том, что ради развития сюжета я поступаюсь жизненной логикой.
Действительно, на планетах типа Саграбала легко управлять глобальными
процессами - на то планеты и рассчитаны. Но прошу постоянно помнить
(напоминаю в которой раз, но практика показывает, что эти напоминания
забываются через десять страниц - ситуация вновь начинает казаться слишком
ясной), что, в отличие от нас, для кого переходные миры типа Саграбала
являются привычными с рождения, ни И.Д.К., ни тем более Дина Кремер ни с
чем подобным не сталкивалось, физические принципы а-ля Саграбал были им
абсолютно непонятны и зачастую выглядели мистикой - то есть чем-то, не
имевшим реалистического, научного, объяснения.
А им нужно было объяснить эти миры - для начала хотя бы себе.
Очевидная для современных философов концепция - когда живешь внутри
какой-либо физической структуры, нет никаких шансов разобраться в цели ее
существования. Такая цель есть, и понять ее легко, но способ один - выйти
за пределы.
Мы с вами живем в мире, вмещающем мир Дины и И.Д.К. Цель
существования их мира всем нам ясна. Им - нет. И, если вы с тягостным
ощущением непроходимости человеческой глупости читаете сцены бесплодного
поиска смысла на планете Саграбал, подумайте о том, где живете сами. И в
чем цель нашего мира.
Ибо цель есть.
* * *
Жажда в несколько минут иссушила горло, язык и, казалось, что все
внутри стало сухим как тряпка, неделю провисевшая на жарком солнце. От
голода свело мышцы живота, грохот водопада заглушал не только все, что
могла сказать Дина, но и мысли ее перестали ощущаться. И.Д.К. говорил
что-то Дине в ухо, кричал, срывая голос, но слышала ли она? Голова Дины
лежала у него на коленях, глаза ее были закрыты, лицо напряжено, дыхание,
как казалось И.Д.К., время от времени прерывалось, и тогда его сердце
начинало падать в пропасть, как самолет, попавший в воздушную яму.
И лишь тогда, когда мысль потеряла всякие ориентиры, заметалась в
клетке рассуждений и ассоциаций, сбилась и вовсе зачахла, готовая умереть,
он обратился к тому, кого, как он прекрасно знал, не существовало. Его
имена были начертаны на стене и занимали половину Вселенной, И сейчас
И.Д.К. было все равно, какое из этих имен - истинное. Истинным должно было
стать то, которое оказалось у него на уме, на языке, вот это - начертанное
совершенно нечитаемой вязью, может, и не человеческое даже, а имя Бога на
какой-нибудь дальней планете, где аборигены, более похожие на червей,
создали свою червивую религию, и назвали своего Бога именем, тоже больше
напоминавшим извив червя, выползшего из грязной лужи.
И.Д.К. впитал надпись в себя как впитал бы воду из ладоней,
подставленных под шипящую струю горного источника.
И понял, что спасение - в нем самом.
И имена на стене - его собственные имена.
И понял, что на малую долю не знает собственных способностей,
полученных еще на Земле, в Ир-Ганим, когда включилась главная программа.
Чтобы уметь летать, нужно знать, что ты можешь это сделать.
Я умею, - подумал И.Д.К.
* * *
Водопад стих. Голод исчез. Осталось слабое желание выпить холодного
лимонада, но если его нет под рукой, то можно и обойтись.
Он стоял, держа Дину на руках, и не ощущал тяжести. Серость утра -
было ли это утром? - не стала светлее, но он все же разглядел в паре шагов
перед собой, у самой стены, под именем "Господь", написанным на иврите,
Йосефа, хотя тело не могло оказаться здесь - они с Диной наверняка прошли
не один километр.
- Ты можешь встать? - спросил И.Д.К.
- Опусти меня...
- Все. Теперь все.
- Ты хочешь сказать...
- Только то, что ты уже поняла...
- Я поняла, что ты любишь меня. Ты повторяешь это все время, обводишь
этими словами каждую свою мысль.
- Да? Я только чувствую это, не думаю...
- Я слышу. Женщины вообще больше понимают чувства, они нам заменяют
мысль.
- Не кокетничай, Диночка. Положи ладонь Йосефу на щеку...
- Я знаю, не говори. Одну руку - Йосефу на щеку, другую - тебе на
плечо. И ты.
- Умница. Вот имя, которое мы искали.
- Что же сейчас будет?
Но ничего не случилось. Просто изменился мир.
Часть третья
ВАИКРА
(И ВОЗЗВАЛ...)
Он проснулся рано и долго лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Это
уже стало привычкой - только рано утром, когда мозг не отошел от тумана
мгновенно забываемых сновидений, поднималось из подсознания, а может,
опускалось свыше нечто, чему он не находил точного определения. Про себя
он называл это Голосом, иногда Хозяином, чаще всего - Силой. Богом -
никогда. Потому что понимал, что Бог и Голос - разные сущности? Вряд ли.
Умом и способностями к логическому анализу Илья Давидовч Кремер не
отличался. Отношения его с Голосом были отношениями слуги и хозяина.
Отношения его с Богом были отношениями червя и вечности. Совсем разные
отношения.
Сегодня Голос сказал ему определенно, что не следует пренебрегать
просьбой Патриарха Всея Руси Алексия. Тому, конечно, лестно будет
чествовать на заседании Священного Синода самого Посланца Божия, и Алексий
собирается лично просить об этом Мессию. Но почему он, Мессия, должен
лететь в Москву, за тридевять земель? Он не хочет. Пусть Синод соберется в
Иерусалиме. Нет. Голос был неумолим. Значит, придется лететь.
Мессия поднялся, кряхтя, и, ступая по плиткам пола босыми ногами,
подошел к окну салона, закрытому шторами. Нажал на рычажок, пластинки
изменили угол наклона, и картина просыпающегося Кфар Хабада предстала
будто проявленная фотография. Хотя на фоне общего поклонения окончательное
переселение в этот особняк, предназначенный для Любавического ребе, не
выглядело из ряда вон выходящим событием, Мессия именно тот день
подсознательно полагал днем своей безусловной победы. Потому что его
признал ребе.
Илья Давидович любил вспоминать, как на третий день после выступления
в Большой синагоге проснулся совершенно разбитый, потому что всю ночь ему
снились кошмары, ему являлась Дина, протягивала руки и молила спасти от
чего-то, а он не понимал - от чего, он не видел жену с того самого вечера,
ужасно нервничал, поднял на ноги всю полицию, но ничего не получилось,
Дина исчезла, и он в конце концов воспринял ее уход (он полагал именно так
- уход) как указание на свою судьбу, которой он должен следовать. Но как
могла она бросить сына? О том, что одновременно с Диной куда-то пропал
Илья Купревич, Мессия не думал. Судьба И.Д.К. его не волновала. Осталось,
конечно, смутное беспокойство - как же без этого человека, И.Д.К.
наверняка знает еще что-то, о чем не успел сказать. Но Илью Давидовича уже
подхватила волна, куда более высокая, чем тот гребень, на который его
поднял И.Д.К., и с высоты своего нового положения Мессия даже и не пытался
разглядеть своего недавнего наставника.
В то, первое, утро он тоже встал и подошел к окну - окно выходило на
улицу Кинг Джордж в самом ее шумном месте, теперь место стало не просто
шумным, всю проезжую часть запрудили толпы народа; не только хабадники, но
тысячи людей, которых вчера никто не заподозрил бы в религиозных чувствах,
стояли под окнами Большой синагоги и ждали явления Мессии. А он смотрел на
улицу из-за приспущенных штор и не решался явить свой лик. Он был Мессией,
он знал предназначение, но не проникся им до конца, он еще боялся сам себя
и того, что сделал.
Когда в комнату почтительно вошел Главный ашкеназийский раввин и,
глядя Илье Давидовичу в глаза, почтительно протянул лист с текстом, только
что переданным факсом из Нью-Йорка, интуиция (или голос свыше?) сразу
