Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Философия - Устрялов Н.В. Весь текст 105.77 Kb

Проблема прогресса

Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6  7 8 9 10
истории. Но, с другой стороны, и собственная его система  может
рассматриваться  как принципиально позитивная в своих истоках и
в своих надеждах. Известно, что сам Н. Ф. Федоров был  верующим
православным  христианином  и  считал  свое  учение единственно
правильным  истолкованием  христианства.   Но   самостоятельная
логика  его  идей  может  и  не  связываться  органически  ни с
христианством, ни вообще с какою-либо  религией.  Реорганизация
мира, завершаемая истреблением смерти, возлагается на свободную
активность  человека, на мощь труда и научного знания. Невольно
вспоминаются слова Кириллова из "Бесов": "будет богом человек и
переродится физически". В  том  то  и  своеобразие  федоровских
проективных    схем,    что   они   стремятся   быть   насквозь
рациональными, чуждыми малейших элементов  мистики.  Они  хотят
быть "богодейством", они намечают "полное и абсолютное обожение
человечества".  Не  случайно  атеист и человекобожец М. Горький
публично высказывал по их адресу свое сочувствие.  Есть  в  них
нечто  от  психологии  фейербахианства, проповедовавшего в свое
время  овеществление   и   очеловечение   Бога,   антропотеизм,
превращение теологии в антропологию.
     Однако,  более  всего они уязвимы, конечно, с точки зрения
положительно научной. Едва  ли  не  все  "точные"  науки  в  их
современном  состоянии сопротивляются хилиастическим прозрениям
автора     "Общего     Дела".     Поразителен      безграничный
натуралистический    оптимизм   концепции,   снабжающей   науку
бременами  неудобоносимыми,  граничащий   с   претенциозной   и
сомнительной  лженаучностью.  И  бросается  в глаза решительное
смешение  в  ней  порядков  и   планов   бытия,   абсолютизация
относительного.  Ее идеал, плененный эмпирическими качествами и
рисующийся  плодом  естественного  хода  вещей,  не  может   не
утратить абсолютного содержания.
     Не   без   основания   отмечали   грозящую   ей  опасность
вульгарно-материалистического уклона. Идея плотского бессмертия
и, тем более, плотского самовоскрешения человека -- не  мирится
ни  с  наличной  природою  плоти,  ни с основными определениями
пространственно-временного мира, "гераклитова потока".  Правда,
предполагается  предварительное  преображение  природы, при чем
власть человека приобретает космический характер. Но здесь  уже
менее  всего  приходится  говорить  о научном знании. Состояние
пересозданного мира непредставимо средствами чувств и немыслимо
в категориях рассудка. Можно утверждать новые чувства  и  новый
рассудок, коренную революцию нашего научного знания. Но это уже
будет  не научная гипотеза, а нравственный постулат и акт веры.
Система воскресительного долга, предпочитающая говорить  больше
о  знании,  чем  о  вере,  на самом деле, неизбежно, есть яркий
образец   догматического   вероучения,    проповедь    активной
апокалиптики.
     Конечно,  она призывает новое небо и новую землю. И новое,
органически преображенное  человечество.  И  если  основной  ее
пафос  есть  утверждение  человеческой активности, то основная,
хотя  и  скупо  высказываемая  ее  предпосылка  есть   вера   в
божественную  благодать. "Воскрешение телесное есть дело Божие,
совершенное  при  участии  всех  людей"  --  гласит   одна   из
федоровских  формул.  Ее,  конечно,  нельзя  истолковать в духе
человекобожества.  Но   как   примирить   ее   с   притязаниями
"богодейства",  своим  радикализмом  превзошедшего  все  старые
мечты Фейербахов и Контов?..
     Если учение Федорова о прогрессе воспринимать  как  строго
"позитивную"   теорию,   не   требующую   никаких   религиозных
предположений, пришлось бы признать, что оно представляет собою
гениальное  доведение  до  абсурда  суеверной   гуманистической
самоуверенности.   Человек   наделяется   функциями   божества:
самобытная  форма  древнего   "люциферианства",   своего   рода
атеистическое  благочестие. И совсем другое дело, если видеть в
этом  учении  систему  религиозной  эсхатологии;  тогда  вопрос
прежде всего переносится в область христианской догматики.
     Так   или   иначе,   теория  Н.  Ф.  Федорова  заслуживает
пристального внимания.  На  ее  примере  можно  убедиться,  что
всякая  теория  прогресса, желающая оправдать свое название и в
то же время  не  останавливающаяся  на  полдороге,  неотвратимо
перерастает   в   метафизику   истории   и  систему  целостного
миросозерцания.  Что  же  касается  попытки  решить   последние
вопросы "научным" путем, средствами опыта, без прямой апелляции
к чудесной творческой катастрофе, взрывающей эмпирический строй
вещей,  --  то  такая попытка встречает препятствия в плоскости
позитивной и тревожные вопросы в сознании религиозном. Наука ее
изобличает  в  необоснованности,   некритичности,   фантастике,
религиозная   философия   подозревает   в  ней  сомнительное  и
соблазнительное покушение  на  прерогативы  Бога,  человеческую
гордыню, замыслы вавилонской башни.*)
     Позитивная  теория  прогресса, остающаяся на почве строгой
науки, бессильна оправдать "абсолютный"  прогресс.  Кантианская
схема   бесконечного   прогресса   в  ее  отвлеченном,  чистом,
выхолощенном выражении не удовлетворяет  нравственное  сознание
своей  безнадежно дурной бесконечностью. Скептицизм и пессимизм
-- законные порождения этих систем. Жизнь, как  и  человеческая
история, окрашиваются трагически.

     13.

     В   древности   Гераклит,   в   новое  время  Ницше  нашли
глубочайшее  выражение  чувству  и  сознанию  этой   неизбывной
трагичности  жизни. Все мировые религии включают в себя моменты
трагического  жизнечувствия,  преодолевая  их  высшими   своими
утверждениями.   В   комплексе  религиозного  сознания  трагизм
становится не только свидетельством несовершенства эмпирической
жизни, но и залогом ее причастности совершенству, обетованием и
знаком ее осмысленности. Трагедия "возвышает душу": это отметил
еще Аристотель. В трагедии есть нечто искупительное, очищающее.
И образ ее -- красота:

                        Кто познал тоску земных явлений,
                        Тот познал явлений красоту.

     Земные явления "тоскуют",  ибо  они  эмпирически  немощны,
распяты  в  пространстве  и  текучи во времени, но вместе с тем
внутренно насыщены Всеединством, носят в себе образ  полноты  и
совершенства.   Отсюда   --   идея   Эроса   в  ее  потрясающем
платоновском понимании.
     Томление и тоска тварного мира,  водомет  смертной  мысли,
жадно  рвущейся  к  небу  и  фонтаном  в брызгах свергающейся с
высоты, пучины антиномий и в жизни, и в сознании,  яблоко  Евы,
коршун  Прометея,  голубой цветок, синяя птица, -- разве это не
документы мировой трагедии,  которую  некоторые  с  досады  или
отчаяния готовы называть комедией?
     Но  такова  своеобразная логика нашего удивительного мира,
что  и  здесь  неутолимая  скорбь  перемешана   с   неистощимой
радостью.  Жизнь  трагична, но и прекрасна. Недаром двойственна
природа Эроса, сына Пороса и Пении, обилия и скудости. Не  будь
роковой  ущербности  человеческой  природы, не было бы и высших
напряжений человеческого блаженства. Все  наши  земные  радости
суть  радости становления. В переменчивости и текучести, в том,
что "все проходит", -- не только порочность нашей жизни,  но  и
неизъяснимая  ее  прелесть  для нас. И если даже прав Федоров и
"утраченные вернутся", восстановленные и  переделанные  властью
знания,  все же для нашей, земной психологии -- "того мгновенья
жаль, что сгибло навсегда, его не воскресить"... Поэтому  и  не
доступна  человеческому  постижению райская вечность блаженного
совершенства, что не дано нам иначе, как "зерцалом в  гадании",
проникнуть  за  пределы  наличного  мира, поврежденного в своих
первоисточниках, тронутого злом, поддающимся  истреблению  лишь
вместе     с     определяющими     категориями     эмпирической
действительности. Чем интенсивнее жизнь, тем глубже ее радость,
но и тем напряженнее неразлучное с нею томление духа. Ошибается
тот, кто судит о звуках  небес  по  скучным  песням  земли,  но
покуда живет земля, никому не отнять у нее ее песен...
     Величайшие  творения  духа  человеческого предстоят живыми
знаками расщепленности,  трагичности  мира  и,  вместе  с  тем,
сосудами красоты, чающей полноты совершенства. Сознание суеты и
бессмыслицы  озаряется в них интуицией вечного смысла.*) Но что
в художественном порыве звучит призывом, чаянием, символом,  то
метафизика  и  религия  стремятся  раскрыть  в  системе идей. У
блаженного Августина, например, гениально передано это всеобщее
"красноречие вещей", пораженных злом в сфере земного града,  но
коренящихся  естеством  своим  в  царстве сущего Добра. Система
вселенной  рисовалась  ему  гармонией,  требующей   для   своей
реальности  иерархии слав и, следовательно, включающей в себя и
моменты убыли, элементы  несовершенства,  перестающие,  однако,
быть  таковыми  в единстве общего синтеза: "творения высшие, --
читаем в "Исповеданиях", -- лучше низших, а все  вместе  взятые
еще  лучше и самых лучших, рассматриваемых в отдельности" (VII,
13). С этой  точки  зрения,  и  самое  зло  получает  некоторое
относительное   "оправдание",  обретает  условный  смысл:  "как
картина с черным цветом, так и  совокупность  вещей,  если  кто
сможет  окинуть  ее  взором,  представляется  прекрасною даже с
грешниками, хотя безобразие их, когда они рассматриваются  сами
по себе, делает их гнусными" (De civitate Dei, ХI, 23).
     Мировой   смысл   --   в   живом   и  творческом  синтезе,
всеединстве.  Но  нет  этого  синтеза,  нет  всеединства,   как
реальности,   в   условиях   внешнего   опыта,  в  сфере  нашей
временно-пространственной     действительности.     Трагическое
миросозерцание  вытекает  имманентно из эмпирических наблюдений
мира и размышлений над ними. Разрешения, победного  преодоления
трагедии не дано вне срыва эмпирии, "прыжка мира и человечества
в  Абсолютное"  (Эрн),  вне  метафизического  или  религиозного
утверждения Всеединства. Последнее слово позитивно-трагического
миросозерцания, его высший взлет и заключительная высокая  нота
-- эстетический  amor fati, "огромное, безграничное утверждение
всех вещей", приятие трагедии, как  самодовлеющей  эстетической
ценности.  В  Ницше  этот  круг  идей  представлен едва ли не с
исчерпывающей силой. Близки были к нему  и  наши  замечательные
писатели,    Герцен    и   К.   Леонтьев;   но   у   последнего
пессимистический  эстетизм  все  же   осложнялся   своеобразной
прививкой  религиозного  комплекса,  в свою очередь окрашенного
эстетически. В наши дни эстетическая концепция жизни и истории,
как "возвышенной бесцельности", усвоена Шпенглером в его Закате
Запада.
     Однако, по существу своему, "приятие"  трагедии  не  есть,
конечно, ее преодоление. Как похвала призраку не превращает его
в  реальность,  так  прославление слепого рока не откроет в нем
Промысла. Если трагедия абсолютно неотменима, безысходна,  если
она  не  "снимается"  ни  в каких планах, значит, окончательная
победа остается за бессмыслицей, а не  за  смыслом.  Но  всякое
приукрашивание,   "утверждение"   бессмыслицы  --  бессмысленно
вдвойне; оно громоздит ложь на  пустоту.  И  обличаются,  таким
образом,  как  бы  два  лика  самой  красоты,  вернее, лик ее и
личина, мнимое подобие: во спасение и в погибель. В  эстетизме,
ставшем  самоцелью,  таятся  скользкие  соблазны:  златотканный
ковер накинут над бездной.
     Отсюда  --  надрыв  Ницше,   духовные   метания   Герцена,
тоскующее  декадентство Шпенглера. Глубоким умам тяжко в рамках
действительности  мира  явлений.  Они  видят  ее   хаотичность,
противоречивость,  засевшее в ней зло. Они слишком зорки, чтобы
верить в возможность исцеления на эмпирических путях; застывший
рай  земной  для  них  невозможность,  бесконечный   позитивный
прогресс  --  унылая  фальшь.  Но  им субъективно заказаны иные
пути; цельного лика бытия,  высшей  реальности  Всеединства  не
Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4 5 6  7 8 9 10
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (1)

Реклама