возразить толком не сумеешь. Она, например, считала, что уход мужа с
работы - поступок, который можно было оправдать в тридцать лет, а не
сейчас, когда жизненный уклад сложился, ломка его непременно скажется на
здоровье, о котором Рома не думает, воображая, что он вечен. И поездка его
в Каменск была ударом по семейному бюджету, причем в критический момент, и
ничего толком не принесла - разве что эти рисунки, которые бывшая знакомая
могла прислать и по почте.
Р.М. не собирался показывать рисунки Евгению, а теперь пришлось
принести папку. Евгений набросился на рисунки, будто на детектив с
загадочной концовкой.
- Ну, дает! - прокомментировал он.
- Это ведь не произведения искусства, - сухо сказал Р.М. - Она
пыталась изобразить то, что видела, потому что описать словами не могла.
- Значит, у нее действительно с психикой было не в порядке, - сказал
Евгений, - если, конечно, ты прав.
- Замечательный силлогизм, - мрачно сказал Р.М.
- Слушай, - спросил Гарнаев, - твоя поездка и уход с работы случайно
совпали во времени, или здесь есть причинная связь?
- Косвенная, - Р.М. кивнул. - И Таня зря вот так... Мы ведь все
обсудили прежде, чем я написал заявление.
- Рома, - тихо сказала Таня, - я не умею с тобой спорить, мне
кажется, ты всегда прав, даже когда ты неправ, ведь и так бывает. Ты очень
убедительно говоришь, и я соглашаюсь, а потом ты уходишь, и я перестаю
понимать, а когда возвращаешься, я перестаю понимать свои сомнения. Это
какой-то гипноз...
- Гипноз творческой личности, - Гарнаев хохотнул.
- Все гораздо сложнее, чем вы думаете, - сказал Р.М. - Мы с Таней
проживем, появится больше времени, значит, и писать буду больше, гонорары
пойдут. Не в этом дело. А в том, что нужно отвечать хотя бы перед собой за
все, что творишь.
- Непонятно, - сказал Евгений. - Ты-то что натворил?
- Надя погибла потому, что двадцать лет назад я проводил тестовые
опыты с ее матерью. Наверняка есть и другие девочки или девушки, которым
грозит то же самое и по той же причине. И я обязан всех отыскать и
попытаться обезопасить. Ясно?
- Неясно, - буркнул Евгений, переглядываясь с Таней.
Р.М. перехватил этот взгляд и подумал, что и здесь на понимание
рассчитывать нечего. Для Гарнаева наука - то, что написано в книгах. Хотя
он и изучил все, что сказано о психологической инерции, бороться с ней так
и не научился. А для Тани все это - давняя история, к которой не следовало
возвращаться: мало ли что может случиться с человеком за двадцать лет,
есть в жизни случайности, такие странные и непредсказуемые, что никогда не
поверишь, и разве можно из-за такой случайности ломать устоявшийся быт, а
может, и жизнь?
- Ну, ладно, - Р.М. вздохнул. - Придется вам поверить мне на слово.
Если все окажется так, как я думаю, тогда и сумею объяснить. Да тогда и
объяснять не придется, потому что... начнется новая эра, понимаете?
- Эпоха ведьм? - иронически спросила Таня.
Романа Михайловича покоробила эта ирония, которой в голосе жены
никогда прежде не было.
- Нет, не эпоха ведьм, - резко сказал он и встал. - Просто новая
эпоха.
Гарнаев начал прощаться и неожиданно попросил на время несколько
рисунков из Надиной папки. Р.М. думал, что Евгений выберет те, что с
глазами, они действительно впечатляли, но отложены оказались совсем
другие, с бессмысленным переплетением линий и цветов.
- Бери, - Р.М. пожал плечами, - только не потеряй.
Таня не сказала больше ни слова. Так и легли молча, впервые за много
лет.
С утра зарядил дождь. В былые годы именно в такую погоду Р.М. брал на
работе отпуск, садился за машинку и под шелест капель писал рассказы. Таня
это знала, и в дождливые осенние дни вставала поздно, стараясь не мешать
мужу даже шорохом. Рассказы Р.М. писал быстро, бывало, что за неделю, а
"Ожог разума", лучший рассказ его сборника, был написан начерно за один
день - но какой! Ураган, деревья вырывало с корнями, дом гудел.
Все-таки Р.М. условился с Родиковым о встрече и передал ему список из
тридцати семи фамилий. Вернувшись, позвонил на работу и попросил отпуск на
три дня за свой счет. В ответ услышал длинную тираду, которую трудно было
понять из-за нормально плохой работы телефонной линии. Р.М. тем не менее
решил, что разрешение получено и, отключив телефон, сел за машинку.
Он писал рассказ о странном мире, придуманном во время полета в
Каменск. Впрочем, рассказ оказался немного другим по сюжету, хотя идея
сохранилась. Идея мира, где люди не занимаются экспериментами и
наблюдениями, потому что сама природа (или бог? или кто-то еще, создавший
этот мир?) отвечает на прямо поставленные вопросы, нужно только суметь их
верно задать и воспринять ответ. Люди и не подозревают, что вопросы
природе можно задавать косвенно - экспериментируя и анализируя увиденное.
Люди и в отношениях между собой ведут себя так же - обо всем спрашивают
прямо, никаких недомолвок. Судить о человеке не по его ответам, а по
поступкам никому не приходит в голову. Поступки ведь не расходятся с тем,
что люди сами говорят о себе. В мире существует Лад - особый вид мировой
гармонии.
И однажды рождается Бунтарь, хотя никто об этом не подозревает.
Обычный ребенок, и задает он до поры до времени обычные вопросы. Став
юношей, он ощущает смутное недовольство собой (вот с какой малости
начинается великое!) и почему-то не спрашивает отца - что это с ним
произошло. Он не знает, что происходит со всеми, не знает, что нужно
делать в таких случаях, думает, что недовольство - лично им выстраданное
ощущение, которым делиться нельзя, а спрашивать о причинах бессмысленно.
Это первый шаг к ереси, но и этого он не подозревает.
Что дальше? Он становится физиком, занимается исследованиями строения
вещества, его избирают в Совет, и он не только придумывает вопросы, но
задает их природе, участвуя в церемонии. Однажды он догадывается, каким
должен быть ответ на еще не заданный вопрос. День Узнавания через неделю.
Вопрос выбран, и Бунтарю видится идея эксперимента (он не знает этого
слова и думает так: "самостоятельный поиск ответа"), он собирает из
склянок, реечек, металлических тросиков установку и ставит первый в
истории опыт. И получает ответ. Теперь он знает о строении вещества
больше, чем все люди, и еще в течение недели он будет знать больше всех. А
если... Если его решение неверно, и ответ вовсе не такой? Какое же это
мучительное ожидание - будто висишь над пропастью на тоненьком тросике и
видишь, как конец его перетирается о камень, и думаешь - придет ли помощь
раньше, чем тросик оборвется. Что-то похожее по остроте он испытал пять
лет назад, когда просил Лию стать его женой, а она попросила неделю на
раздумья. О чем тут раздумывать - он не понимал и по сей день. Либо
женщина любит, и тогда ей самой это ясно, либо не любит, и тогда
раздумывать унизительно для обоих. Но та неделя была для него ужасной. Как
и эта.
В День узнавания он пришел в зал Совета раньше всех. Члены Совета
надели традиционные шлемы, устроились в Круге знания и вознесли Вопрос,
выстраданный всей планетной наукой. Он ждал - что же случится в его мозгу,
ведь там уже есть один вариант ответа, и если явится второй, если этот
второй он ощутит как порождение собственного сознания, это будет означать
крах его жизненной концепции.
Но ничего не случилось. Его мысли и чувства остались при нем, он
ждал, готов был кричать "Ну когда же? Когда?" И только после того, как все
стали снимать шлемы и обмениваться впечатлениями, он понял, что выиграл -
ответ оказался именно таким, какой он нашел сам, потому-то с ним ничего не
произошло, ничего не изменилось. И значит, теперь изменилось все. Мир, в
котором уме жить, стал иным. И он знал, что погибнет в тщетных попытках
убедить людей в своей правоте. Он видел свой путь так же ясно, как видел в
день свадьбы свою будущую жизнь с Лией: всплеск счастья и разрыв. Он не
рассуждал о том, идти ли по этой дороге, он уже шел, и ему было страшно,
как бывает страшно человеку, бредущему по краю километрового обрыва, но не
идти он не мог, как не мог не дышать.
Если мир меняется, то - навсегда...
8
Неделю спустя шеф нашел человека на его место, и Р.М. получил расчет.
"Экономика должна быть экономной", - процитировал он классика, отдавая
Тане последние заработанные на постоянной работе деньги. Таня не ответила,
и Р.М. опять подумал, что после его возвращения из Каменска она стала
другой. Он думал об этом часто, но ничего не мог изменить, потому что знал
- или воображал, что знал - причину, и понимал, что и Таня должна
перестроиться. Как бы она ни была ему предана, но жизненный уклад для
женщины значит гораздо больше, чем для мужчины, и нужно с этим считаться.
По вечерам они обычно сидели на кухне, чаевничали, Р.М. рассказывал о
сделанном за день, намечал программу на завтра, где и Тане хватало работы
- что-то перепечатать, ответить тому-то на письмо, прореферировать статью.
Таня слушала, едва заметно кивая, и он знал, что она ничего не забудет.
- Рома, - сказала она однажды, - может, мне пойти работать? Тамилла
говорит, что у них в институте есть вакансия старшего экономиста. Я ведь
все-таки...
- Что, деньги кончились? - озабоченно спросил Р.М.
- Нет, деньги пока есть. Но, понимаешь... такая жизнь... случайные
заработки... все время думать, где и как перехватить... Не получается у
меня.
- Почему ты думаешь, что именно тебе нужно...
- Я давно хотела. И не только из-за денег.
- Конечно, тебе недостает толкотни в автобусах, и начальника, который
будет подсовывать тебе самую нудную работу, и...
- Не знаю, может быть, и этого тоже, Рома.
- Таня, ты что, твердо решила?
- Нет, я ведь советуюсь.
- Тогда не надо торопиться, хорошо?
Таня кивнула, и разговор закончился, но Р.М. знал, что еще не раз
придется возвращаться к этой теме, прежде чем Таня сдастся. Не нужно ей
работать. На жизнь хватает. А массивную глыбу переписки и перепечатки, всю
науковедческую канцелярию без Тани ему не сдвинуть. Р.М. гордился, что его
Таня чем-то напоминает Склодовскую - идеальная подруга жизни для
творческого человека. Оказывается, ее это тяготило? Эгоистом Р.М. себя не
считал - ведь и он жил для Тани: приносил в дом деньги, старался быть жене
настоящим другом, а не только мужем, в доме всегда было ощущение теплоты,
так ему, во всяком случае, казалось. Мысль о том, что ему это только
казалось, а на самом деле все, о чем мечтала Таня, может быть, проходило
мимо его сознания, - эта мысль угнетала, и утром Р.М. не смог заставить
себя полностью углубиться в работу над рассказом.
С дневной почтой пришло письмо от Галки. Адресовано оно было им обоим
- ему и Тане, которую Галка не знала. Написала так, наверное, чтобы не
возникло неловкости. Галка действительно решила вернуться - она уже
списалась в дядей, который все эти годы жил на старом месте, и уволилась с
работы, и дала объявление об обмене квартир. Последовательность действий
выглядела странной - по идее, все нужно было делать в обратном порядке. С
точки зрения Романа Михайловича, письмо было чисто женским, лишенным
последовательности и внутренней логики. На Таню письмо произвело
двойственное впечатление. Она будто читала между строк, и хотя сам Р.М. не
видел в тексте ровно никаких намеков на возможные предосудительные
отношения, Таня весь день смотрела на мужа таким взглядом, будто перед ней
была картина "Предатель родины на военно-полевом суде". Р.М. решил не
