памяти - сколь многое теряется! Так или иначе, в этом факте заключалась для
меня главная бессмыслица жизни. Зачем так много переживаний, если потом они
забудутся? Кроме того, в забывании было что-то от деградации. Человек
ощущает нечто, кажущееся ему значительным, думает, что никогда о нем не
забудет; но вот проходят год или два - и от пережитого ничего не остается.
Теперь я выяснил, почему так обстоит дело, почему иначе и быть не может.
Если наша память хранит по-настоящему живыми только моменты вспоминания
себя, ясно, почему она так бедна.
Все это я понял в первые дни. Позднее, когда я начал учиться разделению
внимания, я увидел, что вспоминание себя дает удивительные ощущения, которые
естественным путем, сами по себе, приходят очень редко и в исключительных
условиях. Так, например, в то время мне нравилось бродить вечерами по
Петербургу и "ощущать" его дома и улицы. Петербург полон странных ощущений.
Дома, особенно старые, совершенно живые: я только что не мог разговаривать с
ними. В этом не было ничего от "воображения". Я просто ходил, стараясь
вспоминать себя, и глядел вокруг; ощущения приходили сами собой.
Позже я точно таким же образом открыл много неожиданного; но об этом я
поговорю дальше.
Как-то раз я шел по Литейному проспекту к Невскому и, несмотря на все
усилия, не мог сосредоточиться на вспоминании себя. Шум, движение - все
отвлекало меня; ежеминутно я терял нить внимания, находил ее и вновь терял.
Наконец я почувствовал своеобразное комическое раздражение к самому себе и
свернул на улицу влево, твердо решив удерживать внимание на том, что я
должен вспоминать себя, хотя бы до тех пор, пока не дойду до следующей
улицы. Я дошел до Надеждинской, не теряя нити внимания, разве только упуская
ее на короткие мгновенья; потом снова повернул к Невскому. Я понял, что на
тихих улицах мне легче не отвлекаться от линии мысли, и поэтому решил
испытать себя на более шумных. Я дошел до Невского, все еще помня себя, и
начал испытывать состояние внутреннего мира и доверия, которое приходит
после больших усилий подобного рода. Сразу же за углом, на Невском,
находилась табачная лавка, где для меня готовили папиросы. Продолжая помнить
себя, я зашел туда и сделал заказ. Через два часа я пробудился на
Таврической, т.е. далеко от первоначального места. Я ехал на извозчике в
типографию. Ощущение пробуждения было необыкновенно живым. Могу почти
утверждать, что я пришел в себя! Я сразу вспомнил все: как шел по
Надеждинской, как вспомнил себя, как подумал о папиросах, как при этой мысли
будто бы сразу упал и погрузился в глубокий сон.
В то же время, погруженный в сон, я продолжал выполнять какие-то
обычные и намеренные действия. Вышел из табачной лавки, зашел в свою
квартиру на Литейном, позвонил по телефону в типографию. Написал два письма.
Опять покинул дом, дошел до Гостиного двора по левой стороне Невского,
собираясь идти на Офицерскую, но потом передумал, так как становилось уже
поздно. Взял извозчика и отправился на Кавалергардскую, в типографию. По
пути, пока ехал по Таврической, я начал ощущать какую-то странную
неловкость, будто что-то забыл. И внезапно вспомнил, что забыл напоминать
себя.
О своих наблюдениях и выводах я говорил с членами нашей группы, со
своими друзьями по литературной работе, с другими людьми. Я говорил им, что
здесь находится центр тяжести всей системы и работы над собой, что теперь
работа над собой - это не пустые слова, а реальное, глубоко осмысленное
явление, благодаря которому психология становится точной и одновременно
практической наукой. Я сказал, что европейская и западная психология прошла
мимо факта колоссальной важности, именно, что мы не помним себя, что мы
живем, действуем и рассуждаем в глубоком сне. Это не метафора, а абсолютная
реальность; вместе с тем, мы способны, если сделаем достаточное усилие,
вспоминать себя - мы в состоянии пробудиться.
Меня поразило, как по-разному восприняли этот факт члены нашей группы и
люди, к ней не принадлежащие. Члены группы поняли, хотя и не сразу, что мы
соприкоснулись с "чудом", с чем-то "новым", никогда и нигде не
существовавшим. Другие этого не поняли и отнеслись к факту слишком
легковесно, а то и принялись доказывать мне, что такие теории существовали
раньше.
А.Л.Волынский, с которым я часто встречался и много беседовал после
1909 года и чьи мнения я очень высоко ценил, не нашел в идее "вспоминания
себя" ничего такого, что не было бы уже известно.
- Это апперцепция, - заявил он. - Читали "Логику" Вундта? Вы найдете
там его последнее определение апперцепции, как раз то самое, о чем вы
говорите. "Простое наблюдение" - это перцепция, восприятие. "Наблюдение со
вспоминанием себя", как вы это называете, - апперцепция. Вундт, конечно,
знал об этом.
Я не стал спорить с Волынским, а прочел Вундта, и, конечно, то, о чем
писал Вундт, оказалось совершенно не тем, о чем я говорил Волынскому. Вундт
близко подошел к этой идее; но и другие подошли к ней так же близко, а затем
двинулись в другом направлении. Он не понял значительности идеи, скрытой за
его мыслями о разных формах восприятия, а не поняв этого, конечно, не сумел
увидеть того, что идея отсутствия сознания и возможности намеренно создать
такое состояние должна была занимать в его мышлении центральное положение.
Мне только показалось странным, что Волынский не смог ничего понять даже
тогда, когда я указал ему на это.
Впоследствии у меня сложилось убеждение, что эта идея скрыта
непроницаемой завесой для многих людей, весьма интеллигентных в других
отношениях. Еще позже я увидел, почему это так.
Когда Гурджиев на следующий раз приехал из Москвы, он обнаружил, что мы
погружены и эксперименты по вспоминанию себя и в дискуссии, посвященные этим
экспериментам. Но на первой лекции он заговорил о другом:
- В правильном знании изучение человека должно идти параллельно
изучению мира, а изучение мира - параллельно изучению человека. Законы одни
и те же - и для мира, и для человека. Усвоив принципы какого-то одного
закона, мы должны искать его проявление одновременно в мире и в человеке.
Однако некоторые законы легче наблюдать в мире, а некоторые - в человеке.
Поэтому в одних случаях лучше начинать с мира, а затем переходить к
человеку, в других же случаях лучше начинать с человека и переходить к миру.
"Такое параллельное изучение мира и человека показывает изучающему
фундаментальное единство всего, помогает находить аналогии в явлениях разных
порядков.
"Число фундаментальных законов, управляющих всеми процессами в мире и в
человеке, очень невелико. Разные сочетания немногих элементарных сил создают
все кажущееся многообразие явлений.
"Для того чтобы понять механику вселенной, необходимо разложить сложные
явления на эти элементарные силы. "Первый фундаментальный закон вселенной -
закон трех сил, или трех принципов, или, как его часто называют, "закон
трех". Согласно этому закону, каждое действие, каждое явление во всех мирах
без исключения является результатом одновременного действия трех сил -
положительной, отрицательной и нейтрализующей. Об этом мы уже говорили; и в
будущем нам придется возвращаться к этому закону на каждом этапе изучения.
"Следующий фундаментальный закон вселенной - это закон семи, или закон
октав.
"Чтобы понять смысл этого закона, необходимо рассматривать вселенную
как состоящую из вибраций. Эти вибрации происходят во всех видах, аспектах и
плотностях материи, составляющих вселенную, от самых тонких до самых грубых
ее проявлений; они исходят из разных источников и продолжаются в разных
направлениях, пересекаясь друг с другом, сливаясь, усиливаясь, ослабевая,
препятствуя друг другу и т.д.
"Отметим в этой связи, что, согласно принятым на Западе взглядам,
вибрации непрерывны. Это означает, что вибрации считают развивающимися
беспрепятственно по восходящей или нисходящей линии, -пока продолжает
действовать сила первоначального импульса, вызвавшего вибрацию и
преодолевающего сопротивление среды, в которой эта вибрация происходит.
Когда сила импульса иссякнет, а противодействие среды возьмет верх, вибрации
естественно замирают и прекращаются. Но пока этот момент не достигнут, т.е.
не началось естественное ослабевание, вибрации развиваются однообразно и
постепенно, а при отсутствии противодействия могут длиться бесконечно. Одно
из фундаментальных положений нашей физики - это непрерывность вибраций, хотя
данное положение не было точно сформулировано, поскольку его никогда не
ставили под сомнение. В некоторых новейших теориях это положение начинает
колебаться. Тем не менее, физика еще очень далека от правильных воззрений на
природу вибраций или того, что соответствует нашим концепциям вибраций в
реальном мире.
"В этом случае точка зрения древнего знания противоречит точке зрения
современной науки, ибо в основу понимания вибраций древнее знание полагает
принцип отсутствия непрерывности вибраций.
"Принцип отсутствия непрерывности вибраций выражает характерный признак
всех вибраций в природе, возрастающих или нисходящих: они развиваются не
однообразно, а с периодическими ускорениями и замедлениями. Этот принцип мы
сформулируем еще более точно, если скажем, что сила первоначального импульса
действует в вибрациях не однообразно, а как бы попеременно - то сильнее, то
слабее. Сила импульса действует, не изменяя своей природы, и вибрации
развиваются правильно лишь в течение некоторого времени, которое
определяется природой импульса, средой, условиями и так далее. Но в
известный момент в этом процессе происходит особого рода перемена, и
вибрации перестают, так сказать, повиноваться импульсу, на короткое время
замедляются и до известной степени меняют свою природу или направление;
например, возрастающие вибрации в известный момент начинают медленнее
возрастать, а нисходящие - медленнее затухать. После этого замедления как в
процессе возрастания, так и в процессе затухания вибрации возвращаются в
свое прежнее русло и в течение некоторого времени возрастают или затихают
однообразно - до известного момента, когда в их развитии вновь происходит
задержка. В этой связи знаменательно, что периоды однообразных колебаний не
равны, а периоды замедления вибраций не симметричны: один из них короче,
другой длиннее.
"Для того, чтобы предопределить эти моменты замедления, вернее,
перерывов в возрастании и затухании вибраций, линии их развития делят на
периоды, соответствующие удвоению или уменьшению вдвое числа вибраций в
данный промежуток времени.
"Представим себе линию возрастающих вибраций; возьмем их в такой
момент, когда они вибрируют со скоростью тысячи колебаний в секунду. Через
некоторое время число их удваивается, т.е. доходит до двух тысяч:
1000. ____________________________________ .2000
"Было установлено, что в этом интервале вибраций между данным числом и
числом, вдвое большим, существует два места, где происходит замедление и
нарастание вибраций. Одно из них находится около начала, но не в самом
начале; а второе расположено почти в самом конце. Это обстоятельство можно
изобразить примерно так:
1000. ___________ . _____________ . ______ .2000
"Законы, управляющие замедлением или отклонением вибраций от их
первоначального направления, были известны древней науке и включены в особую
