Над аквамарином Карибского моря и его островами сияло жаркое
тропическое солнце. Острова эти -- не более чем выступающие из воды
нагромождения скал, на тощих землях которых борются за свое существование
люди, а в кустарниках рыщут коричневые, с удлиненным пушистым телом мангусты
-- потомки тех хищников, которые были вывезены в свое время из Индии, чтобы
очистить острова от зеленых змей. На островах уже давно не осталось зеленых
змей, зато возникла проблема с мангустами.
Об этом и о многом другом размышлял Мастер Синанджу Чиун.
-- Эти острова для тех, кто хочет и может выжить, -- говорил он. --
Здешнее солнце полезно для твоего плеча, морской соленый воздух -- для
легких. Мы нашли хорошее место, ты быстро поправишься.
-- Надеюсь, папочка, -- откликнулся Римо. Он полулежал в легком кресле
на веранде снятого ими дома, смотревшего окнами на залив Меджен и
состоявшего из трех крытых террас и жилой комнаты. Дом из дерева и стекла
стоял на скалистом уступе -- куда ни глянешь, непременно видишь плещущееся
внизу море. С плавок Римо стекала вода: он только что проделал под
наблюдением Чиуна ежедневный заплыв на четыре мили -- две туда и две
обратно. Когда Римо попробовал протестовать, заявив, что его плечу для
заживания нужен покой, а не упражнения, Чиун презрительно усмехнулся:
-- Ты напоминаешь этого вашего... четвертинщика.
-- Кто это такой?
-- Четвертинщик. Тот, что каждый год повреждает себе колено, и его
отправляют отдыхать, а потом он возвращается и ломает суставы пуще прежнего.
-- О чем ты? Если не можешь толком ответить, лучше помолчи -- хватит
того, что ты наговорил.
-- Я говорю об игре, которую ты смотришь по телевизору. Ну, этой, где
толстяки сшибают один другого и прыгают друг на друга.
-- Футбол?
-- Правильно. Футбол. Четвертинщик. Он очень смешно выглядит, смешно
говорит. Когда его показывали, он, по-моему, был в женских чулках.
На этом дискуссия закончилась, и Римо, как был в мокрых плавках, уселся
в кресло, а Чиун высказался в том смысле, что эти острова -- острова
выживших победителей.
-- Не знаю, не знаю, -- сказал Римо. -- У меня такое чувство, что я
здесь чужой. Мы как будто настроены в разных тональностях. Может, мне для
быстрой поправки лучше вернуться туда, где я родился?
Чиун тихо покачал головой. Его седая редкая бородка качнулась от
свежего ветерка, залетевшего с дальних невидимых отсюда островов.
-- На этих островах могут выжить только агрессивные пришельцы и
захватчики, вроде этих мангуст. Скажи, где сейчас карибские индейцы?
-- Не знаю. Должно быть, валяются пьяные где-нибудь в "Шарлотте
Амалии", -- предположил Римо, имея в виду торговый район на Святом Томасе,
где беспошлинное спиртное, не облагавшееся налогом, стоило как газировка.
Практически в каждом втором магазине, а все они были освобождены от налогов
с выручки, можно было, например, купить часы "Сейко". Эти часы были едва ли
не главным, что привлекало на остров пассажиров морских круизов, которые
охотно оставляли здесь свои деньги, а взамен получали бронзовый цвет кожи.
-- Карибских индейцев, которые здесь обитали когда-то, уже нет, --
сказал Чиун. -- Они жили полнокровной и счастливой жизнью, пока сюда не
заявились испанцы. Новые повелители были такими жестокими, что все карибские
индейцы бросились однажды с высокой скалы и поразбивались насмерть. Вождь
сказал перед смертью, что боги отомстят за них.
-- Отомстили?
-- Если верить истории, которую здесь любят рассказывать, то -- да.
Произошло землетрясение, город был полностью разрушен, погибло тридцать
тысяч человек
-- Это все были испанцы?
-- Нет. Потому что тот, кто ждет, чтобы за него отомстили другие,
никогда не удовлетворит жажду мщения. Как тебе известно, Синанджу не имеет
ничего общего с местью. Месть вообще глупость. В основе нашего искусства
лежит жизнь. Наша цель -- жить и выживать. Даже суть наших смертоносных
услуг состоит в том, чтобы Синанджу могла выжить. Именно это и делает нас
могущественными. Силен тот, кто живет. Ты посмотри на черные лица вокруг
нас. Их привезли сюда в цепях. Их избивали кнутами. На голой и бесплодной
земле они должны были выращивать для других сахарный тростник. И кто выжил?
Гордые карибские индейцы, надеявшиеся на то, что за них отомстят боги? Или
негры, которые день за днем растили детей, строили дома и смиряли свой гнев?
Негры победили и живут. Мангусты победили и живут. А вот зеленых змей и
карибских индейцев больше нет.
-- У зеленых змей была гордость?!
-- Эта история должна научить тебя не думать об отмщении Гордонсу. Ты
должен учиться выживанию, что традиции Синанджу составляют главный смысл
нашего искусства. И я говорил вовсе не о зеленых змеях.
-- А мне показалось, что о них, -- сказал Римо, зная наперед, что эти
слова рассердят Чиуна. Он не обманулся в своих ожиданиях -- из потока
корейских слов, которым разразился Мастер Синанджу, он понял, что никак
нельзя превратить бледный кусок свиного уха в шелк, как невозможно сделать
из грязи бриллиант. Римо понял, что вечером его ожидает лекция на тему:
"Бесплодность попыток передать белому человеку тысячелетний опыт Синанджу".
Но Римо не придавал особого значения словам: за Чиуна говорили -- громче и
яснее слов -- его дела.
Старый кореец оставил в Штатах все свои пожитки -- и кимоно, и, что
гораздо важнее, специальную телевизионную систему, которой его снабдил Смит
и с помощью которой он мог смотреть свои любимые дневные мыльные оперы,
зная, что при этом не упустит и другие, которые передавались параллельно.
Эта штука записывала их на пленку, так что Чиун мог часами, не прерываясь,
наслаждаться сериалами. В США осталось и фото главного героя сериала "Пока
Земля вертится" Рэда Рекса с автографом. Чиун знал, что пока они с Римо
прохлаждаются на тропическом острове, Рэд Рекс в Штатах мучается сомнениями:
сказать или не сказать миссис Лоретте Ламонт о том, что когда ее дочери
делали аборт, то обнаружили злокачественную опухоль, и это некоторым образом
оправдывало Уайетта Уолтона, оставившего на Майорке жену с семью детьми,
прежде чем появиться в качестве духовного наставника в доме миссис Ламонт. И
Римо знал, что Чиун очень страдает от того, что не пришлось увидеть эту
сцену.
И уж коли Чиун пожертвовал телевизионными мелодрамами, то и Римо в свою
очередь должен не раздумывая покинуть КЮРЕ. Но Чиуна не слишком занимал этот
вопрос. С тех пор, как они неделю назад прибыли на Святой Томас, Чиун
ежедневно втолковывал своему ученику, что главное -- выживание. И тем не
менее вопрос о выходе из КЮРЕ продолжал тревожить Римо до глубины души.
А в это время на другом конце острова, в аэропорту имени Гарри Трумэна,
совершил посадку реактивный лайнер компании "Америкэн эйрлайнз", в котором
находился пассажир, встревоженный не меньше, чем Римо. Но по Роберту
Джеллико это было, в отличие от Римо, очень заметно. Все пассажиры двинулись
в переднюю часть самолета на выход, а Роберт Джеллико направился назад, в
тесный туалет, где его снова стошнило. Он не запирал за собой дверь туалета.
Он не пытался спрятаться в нем. Он машинально спустил воду, вышел и побрел,
спотыкаясь между рядами кресел, спустился по трапу и направился в здание
аэропорта, где его ждали мистер Гордонс, Мо Алштайн и сержант Питульский.
Алштайн заметил, что из-за жары и влажного воздуха у него появилось
ощущение, будто надетый на нем костюм прирос к коже. Сержант Питульский
считал, что единственный способ избавиться от этого чувства -- добрая порция
виски "Сигрэмс севен" с бутылочкой пива, но Гордонс пить запретил.
Они остановились в гостинице "Уинуорд" в номере с видом на порт. Мистер
Гордонс попросил всех троих подождать немного: ему надо было кое-что купить.
Сержант Питульский заверил, что он может за них не беспокоиться, и, как
только Гордонс вышел, сразу же заказал в номер бутылку виски и ящик
баденского пива. Он пил большими глотками, пока не пришел к мысли, что
нынешние морские пехотинцы не имеют права называться настоящими морскими
пехотинцами. Этой мыслью он поделился с остальными. Настоящие морские
пехотинцы не воевали во Вьетнаме, иначе Америке не пришлось бы уйти оттуда,
не доведя дело до конца. Настоящие морские пехотинцы -- это те, которые
служили в Сан-Диего, Японии, Черри-пойнте, Северной Каролине и на острове
Паррис.
-- Ага, значит, вы служили в этих местах? -- догадался Мо Алштайн.
Сержант Питульский подтвердил эту догадку.
-- Я так и думал, -- сказал Алштайн.
Джеллико сидел тихо и молчал. Алштайн предложил ему выпить, но тот
отказался.
-- В чем дело, приятель? -- спросил Алштайн.
-- Ни в чем.
-- Мне, знаете, тоже не улыбается работать с вами. Вы -- сукин сын и
антисемит, -- сказал Алштайн, -- вы дилетант. А из-за дилетантов и я могу
пострадать.
-- Кто дилетант, я?! -- вскинулся сержант Питульский. -- Я -- морской
пехотинец!
-- Вы -- болван! -- сказал Алштайн.
-- Вы не знаете, на что способны морские пехотинцы!
-- Единственное, на что они способны, -- отрезал Алштайн, -- это
напиваться и затевать драки. Боже, как мне не хватает моего револьвера! Если
бы он был со мной!
-- Еще будет, -- сказал Джеллико.
-- Какое там! -- вздохнул Алштайн. -- Он отобрал его еще в Чикаго.
Странный тип этот Гордонс! Бьюсь об заклад, он притащит какое-нибудь
дешевенькое дерьмо, пистолетик, который придется засовывать жертве прямо в
ноздрю, чтобы был хоть какой-то толк. Вот увидите. Все смеются над калибром
моей пушки и над тем, что она хромирована. А, между прочим, хром -- моя
идея. Со своим "магнумом" я -- король!
-- Да получите вы назад свою пушку, -- сказал Джеллико.
-- Чепуха. Не мог же он пронести револьвер через таможню! Они особенно
усердствуют, когда имеют дело с рейсами, пролегающими мимо Кубы.
-- А морские пехотинцы запросто могут закинуть оружие па Кубу, --
сказал Питульский. -- Собственно говоря, оно там уже есть, на Гуантанамо.
Храни Господь американскую морскую пехоту!
Тут сержант зарыдал и стал жаловаться, что оставил единственную семью,
которая у него когда-либо была, -- морскую пехоту. И ради чего? Ради денег.
Ради грязных, вонючих денег! Да к тому же пришлось стащить огнемет, о
котором они будут очень жалеть. Это не то что ВВС, где ты можешь потерять
весь воздушный флот, а правительство пришлет тебе еще пять эскадрилий.
Морские пехотинцы всегда дорожили своим оружием...
-- Заткнись! -- сказал Алштайн. -- Ты разнылся о своей сопливой
работенке за какие-то шесть сотен в месяц, а у меня от этого зависит все,
вся карьера.
-- Вы оба получите обратно ваше оружие, -- сказал Джеллико.
-- Но не то же самое, -- возразил Алштайн. -- Того уже не будет.
-- Точно такое же.
-- Номер будет не тот.
-- Тот самый номер. Все будет абсолютно то же самое, включая пупырышки
на хроме, -- твердо сказал Джеллико.
Мистер Гордонс вернулся в гостиницу и, войдя в номер, распорядился,
чтобы каждый принес свертки, полученные от него в Чикаго и прошедшие
таможенный досмотр. Заметив, что Питульский нетвердо держится на ногах, он
поставил свою ношу на пол.
-- Негативное явление! Прекратить. Не пить так много! Это
невоздержанность. Прекратить! -- произнес Гордонс и дважды звонко хлестнул
Питульского по лицу.
Малиновые щеки сержанта загорелись еще ярче. Подталкивая Питульского
перед собой, Гордонс подвел его к туалету и, без видимого усилия перевернув
