это. Мистер Ригал хочет, чтобы вы как художники поделились с ним своими
творческими способностями.
- А что он делает с трубкой?
- Я сказал ему, что гашиш помогает развитию творческих способностей.
- Но он уже принял целую унцию. Сейчас совсем очумеет!
И тут раздался голос - ровный и монотонный, от которого у Уолдмана мо-
роз прошел по коже. Стоя на корточках возле магнитофона, инспектор по-
чувствовал, как у него сводит ногу. Где он мог слышать этот голос?
- Я не отравлюсь, если я правильно понял ваши слова. Более того, я по-
лностью контролирую свои чувства и рефлексы. Возможно, именно это сдер-
живает мои творческие возможности. Поэтому я курю больше, чем обычно,
точнее, больше того, что считается обычным в вашей среде.
- Красиво излагает, зараза!
- Вы употребили уничижительный термин, и я нахожу, что потворство по-
добному обращению может привести в дальнейшем к покушению на целостность
субъекта. Так что кончай с этим, ниггер!
- Ну-ну, милашки! Давайте по-хорошему. Пусть каждый из вас покажет ми-
стеру Ригалу, что умеет. А он посмотрит, как происходит процесс творчес-
тва.
Воцарилось молчание, было слышно только шарканье ног. Уолдман различал
какое-то невнятное бормотание. Кто-то попросил "красную", и инспектор
решил, что речь идет о краске. Потом женский голос, ужасно фальшивя, за-
пел. В песне говорилось об угнетении и о том, что свобода - это лишь еще
одна форма угнетения и что исполнительница хочет немедленно трахнуться с
тем, кому она поет, по это никак не затронет ее чувств. "Только тело,
малыш" - так, кажется, называлась песня.
Затем снова послышался монотонный голос:
- Я заметил, что художник во время работы остается абсолютно спокой-
ным, а певец, напротив, сильно возбуждается. Гомик, как ты можешь это
объяснить?
- Мне не нравится ваше обращение, но все идет так хорошо, что я не
стану обращать внимание на подобные пустяки. У меня есть объяснения на
этот счет. Творчество идет от сердца. Виды творчества могут различаться,
но в любом случае сердце, наше нежное сердце всегда является центром лю-
бого творческого процесса.
- Неверно.- Снова этот ровный, приглушенный голос.- Все творческие им-
пульсы испускает мозг. Сам организм - печень, почки, кишечник или сердце
- не играет никакой роли в творческом процессе. Так что не лги мне, пе-
дик несчастный!
- Гм. Я вижу, вы настроены на оскорбительный тон. Просто так говорится
- сердце. На самом деле сердце как орган тут совершенно ни при чем.
Имеется в виду сердце как символ души. А с физиологической точки зрения,
творчество, конечно же, идет от мозга.
- Какой именно его части?
- Понятия не имею.
- Продолжайте.
Уолдман услышал топот ног и решил, что это танец. Затем раздались ап-
лодисменты.
- Скульптура - вот наивысшее воплощение искусства.
- Больше похоже на детородный орган.- Тот же ровный, сухой голос.
- Это тоже произведение искусства. Вы бы поняли это, если бы вам дове-
лось поближе с ним познакомиться.- Хихиканье. Говорил гомосексуалист.
Дальше шли едва различимые просьбы передать папироску, очевидно, с га-
шишем.
- Ну, вот вы и получили, чего хотели.- Это сказал гомик.
- Что именно я получил?- Монотонный голос.
- Различные виды творчества. Пение. Танец. Рисунок. Скульптуру. Может,
хотите сами попробовать, мистер Ригал? Что бы вы хотели изобразить?
Только вам следует помнить, что творчество предполагает самобытность.
Самобытность и есть основная черта настоящего творчества. Ну, давайте,
мистер Ригал. Сотворите что-то свое!
- Но не скульптуру, не танец, не рисунок и не песню?
- О, это было бы восхитительно!- Голубой.
- Я не знаю, что сделать.- Бесстрастный голос.
- Давайте, я вам помогу. Часто творчество начинается с подражания уже
созданному, только в несколько измененном виде. Вы творите путем подра-
жания, только иными средствами. Например, преобразовываете рисунок в
скульптуру. Или наоборот. Посмотрите вокруг, найдите что-нибудь интерес-
ное и воплотите это иными средствами выражения.
Неожиданно раздались крики, звуки разрываемой плоти, треск ломаемых
костей и суставов, словно взрывались воздушные шарики, залетевшие слиш-
ком высоко в небо. Затем послышались дикие, отчаянные вопли певицы.
- Нет, нет!- Это было завывание, мольба, оставшаяся без ответа. Крак!
Жах!- и крики смолкли. От стены с хрустом отделился кусок штукатурки и
упал на пол. Послышался всплеск. Должно быть, он попал в лужу крови. Еще
кусок штукатурки, за ним - всплеск.
- Прекрасно.
Говорил все тот же ровный голос. На этот раз он эхом прокатился по ко-
мнате, потом захлопнулась входная дверь.
Инспектор Уолдман перемотал пленку до того места, где начались крики,
и снова включил магнитофон, на этот раз засекая время. Полторы минуты.
Все это сделал один человек, и всего за восемьдесят пять секунд.
Уолдман снова перемотал кассету и снова прослушал ее. Скорее всего,
убийца был один. На магнитофоне были записаны голоса четырех жертв - они
обращались к единственному гостю. Уолдман вслушался в запись. Казалось,
работали электроинструменты, хотя звука моторов слышно не было. Во-
семьдесят пять секунд!
Уолдман попытался встать на ноги, но его попело. Он слишком долге про-
сидел на корточках для своих пятидесяти лет. Старею, подумал он. В под-
вал вошел молодой патрульный с радостной приветливой улыбкой.
- В чем дело?- спросил Уолдман.
Лицо патрульного показалось ему знакомым. Тогда он взглянул на поли-
цейский значок. Так и есть. Он, должно быть, позировал для плаката, рек-
ламирующего службу в полиции. Вылитый полицейский с плаката, вплоть до
этой лучезарной улыбки. Но полицейский значок был ненастоящий. Дело в
том, что художник, нанятый по контракту полицейским управлением, выразил
свое пренебрежение к профессии, снабдив красавца с плаката значком, но-
мера которого никогда не существовало.
На значке патрульного, который так сладко улыбался инспектору, значил-
ся именно этот номер.
- Кто вы?
- Патрульный Джилбис, сэр.- Тот же ровный, монотонный голос, что и на
кассете.
- Отлично,- произнес Уолдман ласково.- Очень хорошо.
- Я узнал, что вы отправились на место преступления.
- Да,- ответил инспектор. Надо отвлечь подозреваемого, затем как бы
невзначай отвести его в управление, а там наставить на него пистолет.
Уолдман попытался припомнить, когда он в последний раз чистил оружие.
Полтора года назад. Ничего. Полицейскому револьверу все ни почем.
- Меня интересует, что вы хотели сказать, назвав место преступления
кошмарной сценой. Так написали газеты. Вы не упомянули элемент творчес-
тва. Как по-вашему, было ли это творческим актом?
- Конечно, конечно. Я в жизни не видел ничего более творческого. Все
ребята в управления восприняли это как замечательное произведение ис-
кусства. Знаете что, нам лучше поехать и обсудить это всем вместе.
- Не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваш голос звучит преры-
висто. Это верный признак того, что вы лжете. Зачем ты лжешь мне,
приятель?
- Кто это лжет? Я лгу? Это действительно было настоящим творчеством!
- Сейчас ты скажешь мне правду. От боли люди всегда говорят правду,-
заявил самозваный патрульный с приветливой улыбкой и непотребным значком
с плаката, призывающего поступать на службу в полицию.
Уолдман отступил, схватившись за револьвер, но патрульный вдруг впился
ему в глаза. Инспектор не мог пошевелиться и сквозь красную пелену нес-
терпимой боли сказал всю правду. Это был самый далекий от творчества ко-
шмар, какой ему доводилось видеть.
- Благодарю,- произнес полицейский-самозванец.- Я точно скопировал
плакат, но думаю, что копирование чужой работы непродуктивно в творчес-
ком плане. Благодарю.- С этими словами он, словно дрелью, просверлил
Уолдману грудь.- Вполне достаточно за конструктивную критику,- добавил
он.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его звали Римо, и они желали видеть его журналистское удостоверение.
Желали до такой степени, что брат Джордж приставил к его правой щеке ду-
ло автомата Калашникова, сестра Алекса ткнула ему под ребра пистолет
45-го калибра, а брат Че, стоя в противоположном углу комнаты, целился
ему в голову из "смит-вессона".
- Одно резкое движение, и мы разнесем его на куски,- сказала сестра
Алекса.
Почему-то никому и в голову не пришло поинтересоваться, отчего этот
человек, назвавшийся репортером, не удивился, открыв дверь гостиничного
номера. Они не догадывались, что молчание, которое они хранили, подсте-
регая его, еще не тишина, что напряженное дыхание можно расслышать даже
через такие плотные двери, как в мотеле "Бей-Стейт", Уэст-Спрингфилд,
штат Массачусетс. Он производил впечатление вполне обычного человека.
Худой, чуть ниже шести футов, с выступающими скулами. Лишь утолщенные
запястья могли заронить какие-то подозрения. В серых брюках свободного
покроя, черной водолазке и мягких мокасинах он выглядел весьма заурядно.
- Давай-ка взглянем на его удостоверение,- произнес брат Че, а брат
Джордж тем временем закрыл за Римо дверь.
- Где-то оно у меня было,- сказал Римо и полез в карман, заметив, как
напрягся указательный палец брата Джорджа, лежавший на спусковом крючке.
Возможно, брат Джордж и сам не подозревал, насколько он близок к тому,
чтобы выстрелить. На лбу у него выступил пот, губы пересохли и потреска-
лись, и дышал он коротко, отрывисто, едва восполняя закаты кислорода,
словно боялся сделать полный вдох.
Римо показал пластиковое удостоверение, выданное нью-йоркским город-
ским отделом полиции.
- А где же карточка "Таймс"? Это же удостоверение полиции!- воскликнул
брат Джордж.
- Если бы он предъявил тебе карточку "Таймс", у тебя могли бы возник-
нуть вопросы,- объяснил брат Че.- Все газетчики Нью-Йорка пользуются
удостоверениями, выданными полицией.
- Жалкие полицейские марионетки,- согласился брат Джордж.
- Полиция выдает журналистам удостоверения для того, чтобы их пропус-
кали на место происшествия при пожаре и прочих подобных ситуациях,- до-
бавил брат Че. Это был тощий человек с бородатым лицом, которое выгляде-
ло так, будто его однажды вымазали машинным маслом и с тех пор никак не
могут отмыть.
- Не доверяю полицейским,- заметил брат Джордж.
- Давайте кончать с ним,- вмешалась сестра Алекса. Соски ее заметно
напряглись под легкой белой блузкой в сельском стиле. Она явно получала
от происходящего сексуальное наслаждение.
Римо улыбнулся ей, и она опустила глаза на пистолет; бледное лицо за-
лилось краской. Костяшки пальцев, сжимавших оружие, побелели, словно она
боялась, что оружие заживет собственной жизнью, если его как следует не
сжать в кулаке.
Брат Че протянул удостоверение брату Джорджу.
- Ладно,- сказал он.- Деньги при вас?
- При мне, если у вас есть товар.
- А какие гарантии, что мы получим деньги, если покажем его?
- Но я у вас в руках. Вы вооружены.
- Не доверяю я ему,- произнес брат Джордж.
- Все в порядке,- отозвался брат Че.
- Давайте прикончим его. Прямо сейчас,- снова вмешалась сестра Алекса.
- Ни в коем случае,- ответил брат Че, засовывая за пояс свой "смит-ве-
ссон".
- Мы можем сами все напечатать. Выпустить так, как захотим. Скажи
ему!- снова заговорила сестра Алекса.
- И прочтут это все те же двести человек, которые и так разделяют наши
взгляды. А "Таймс" сделает это достоянием мировой общественности,- ска-
зал брат Че.
- Кому какое дело, что подумает общественность в Мексике?- не унима-
лась сестра Алекса.
- Не доверяю я ему,- упрямо твердил брат Джордж.
- Давайте соблюдать революционную дисциплину,- предложил брат Че и
сделал знак брату Джорджу встать у двери, а сестре Алексе - у входа а
ванную. Шторы на окнах были опущены.
Римо знал, что они находятся на двенадцатом этаже. Кивком головы брат
