стискивают предприимчивых фермеров в Англии, что и побудило его продать
хорошую ферму, чтобы попытать счастья на девственной земле. Узнал я и о
разногласиях Джо Шатлшо со своими боссами, с профсоюзом, со всей классовой
системой и о том, что он хочет вырастить своих детей там, где ничего этого
не будет. Узнал я о разочарованиях, погнавших прочь от привычного мира
Тома Коннинга и Джереми Брэндона; о чувстве горечи и безысходности,
которое двигало Дженнифер Дидз; о романтических побуждениях второй
Дженнифер; о наполняющем душу Дэвида Кампа идеализме. И вскоре я уже мог
привести почти для каждого причину, стронувшую его с привычного места -
подлинную или показную.
Когда я подошел к Камилле Коуджент, одиноко стоявшей у перил, глядя
на волны, она не проявила желания рассказывать, что ее толкнуло
присоединиться к нам. Казалось, ее мысли блуждали где-то очень далеко.
Что-то в ее облике, неуловимо напоминающее мою дочь Мэри, заставило меня
повторить свой вопрос. Камилла повернулась ко мне, и все еще с
отсутствующим видом, сказала без интонаций:
- Я думала, что могу оказаться полезной. Кроме того, возможность
увидеть остров, на котором двадцать лет никто не жил, привлекает меня как
биолога.
Таким ответом некоторое время я должен был довольствоваться. Но он
лишь заставил меня решить, что истинной причиной была очередная неудача,
нечто, заставившее ее бежать. Мне пришло в голову, что у всех у нас было
на удивление мало положительных побудительных мотивов, и тут я вспомнил
свое прежнее соображение, что в обществе свободны только неудачники.
Так получилось, что до одного прекрасного вечера, когда мы плыли
где-то посреди Тихого океана, я почти не разговаривал с Камиллой, если не
считать обмена вежливыми репликами при встрече. А в тот вечер все
разошлись по каютам, оставив нас под тентом на носу судна каждого за своим
одиноким занятием. Я читал книгу, а Камилла в раздумьях смотрела на океан,
по крайней мере некоторое время она была погружена в его созерцанье, но
когда я поднял голову, переворачивая страницу, то обнаружил, что Камилла
перенесла свое внимание на мою особу. Выражение ее лица было уже вполне
посюсторонним по сравнению с ее обычным отсутствующим видом, поэтому я
осведомился:
- Чем могу быть полезен?
Она покачала головой, но передумала.
- Да, вы можете мне помочь. Не возражаете, если я задам вам несколько
вопросов? - И не дожидаясь утвердительного ответа, продолжила: - Знаете, я
все удивляюсь, как такой человек, как вы, оказался замешанным во все это
дело?
- На это нетрудно ответить, - сказал я. - В основном из-за того, что
я считал все это дело достойным осуществления.
Она неторопливо наклонила голову, не спуская глаз с моего лица.
- Вы считали так прежде или и теперь так считаете? - проницательно
спросила она.
- Я не собираюсь дезертировать до начала битвы, - ответил я. - А вы?
На этот вопрос она не ответила, а вместо этого спросила:
- Чего я не понимаю, это, как бы деликатнее сказать, - дилетантства
всего предприятия. Похоже, за всем этим стоят немалые деньги.
- Было несколько путей потратить деньги, - объяснил я. - Одно время
лорд Ф. серьезно обдумывал план строительства нового города - своего рода
Бразилия в миниатюре, - который смог бы принять избранных. Но расходы были
весьма значительны, и даже если бы он мог пойти на них, то ничего не
осталось бы для основания фонда, а без фонда внушительных размеров город
было бы некому заселять. Он мог бы подрядить какую-нибудь фирму для
строительства на Танакуатуа под руководством первопоселенцев. Это было
более выполнимо, хотя и дорого, но такой вариант не прошел из-за
необходимости ввоза рабочей силы, что породило бы нежелательные жизненные
нормы и привычки, от которых потом нелегко было бы избавиться. Поэтому,
чтобы не сделать неверного первого шага, он решил начать с небольшой
группы поселенцев-пионеров, чтобы не только создать на острове условия для
жизни, но и заложить основы общества с высокими ее нормами.
Так и делали прежде. Первые поселенцы прибывали в Америку на суднах
много меньше нашего, и они добились успеха - по крайней мере
материального. Беды им принесли огромные размеры нового континента,
потребовавшие для освоения много рабочей силы, и тогда никому не было дела
до убеждений людей, представляющих собой такую силу. Нам не надо начинать
с топора, ручной пилы и лопаты - поэтому нам должно повезти больше...
Кроме того, - продолжал я, - построение общества самой общиной
поселенцев ценно в психологическом отношении. Такое общество будет лучше
спаяно, станет жить по собственным законам и порядкам, гордиться
достигнутым и обретет то чувство истинной общности и монолитности, которое
даст ему силы противостоять внешним влияниям.
Камилла немного поразмыслила над сказанным.
- Да, я вижу, это теоретически обоснованно, но вряд ли учитывает -
ну, нас, не так ли?
- Не знаю. Большинство из нас действительно не того калибра, который
лорд Ф. имел в виду, - признал я, - но нелегко убедить самых подходящих и
способных людей, даже если они с симпатией относятся к идее как таковой,
оставить свои дела, продать дом и наудачу пуститься в туманное предприятие
на другой конец света. Когда наш Проект встанет на ноги и его можно будет
смело показать всему миру, вполне возможно, он начнет притягивать к себе
многих.
- Когда я объявила отцу, что еду, он отпустил этому проекту три года,
- заметила она.
- Если вы согласны с ним, то зачем поехали?
- Потому что хотела уехать и считаю, что смогу там найти кое-что
интересное для себя. А почему вы поехали?
Я рассказал ей. Она задумчиво поглядела на меня.
- Вы все еще романтик, - сказала она с удивлением в голосе. - Вы все
еще можете мечтать.
- А вы, в ваши-то двадцать шесть лет, уже стары и разочарованы?
- Да, - сказала она. И помолчав, добавила: - Я не хочу снова верить.
Меня уже достаточно за это наказали. Но надеяться не обязательно всей
душой. Можно надеяться только кожей. Тем более радостно будет, если
надежда осуществится - и менее больно, если пропадет.
- Значит, вы просто доброжелатель? - высказал я предположение.
- И добрый работник, надеюсь. Но верить... Нет, я не собираюсь снова
класть свою веру на наковальню. "Люди как боги" - слишком заманчивая цель
для оппозиции.
- Ну, хорошо, - сказал я. - Если подумать, работу можно исполнять и
без веры, хотя в этом случае она мало вознаграждает за труд.
Из наших последующих бесед я узнал о ней больше. Она была доктором
биологии. После защиты работала в лаборатории, занималась паразитологией.
Позже переключилась на полевые работы. Побывала в Западной Африке, на
острове Чагос в Индийском океане, затем провела год на родине, дома, но о
последнем периоде она ничего не сказала. А теперь, как я догадывался, она
с нетерпением ждала высадки на необитаемый остров, где надеялась
обнаружить новых интересных паразитов, развивавшихся за двадцать лет без
помех со стороны человека.
Когда Камилла говорила о своем любимом предмете - ее отсутствующего
вида, как не бывало, и в ее познаниях и способностях сомневаться не
приходилось.
Последним портом захода был Уияньи - столица и единственный порт
Полуденных островов. Мы стояли там два дня и, взяв на борт около двадцати
островитян для выгрузки нашего оборудования и припасов, отплыли на
Танакуатуа.
Камилла была удивлена, что эти люди пожелали ехать с нами. Пока мы
стояли в Уияньи, она сходила на берег и попыталась побольше разузнать о
Танакуатуа. Это ей дало богатую пищу для размышлений.
- Судя по тому, что я узнала, на нашем острове лежит поистине
всеобъемлющее проклятие, - рассказала она мне. - Всякий туземец,
пожелавший подвергнуть себя риску высадиться на остров, должен быть либо
слишком хитроумен, либо абсолютно уверен в надежном способе защиты.
- Или не верить ни во что? - предположил я.
- Я включила такую возможность в определение "хитроумный". Интересно
будет посмотреть, до какой степени они преодолели первобытные
предрассудки.
Через два дня мы были на месте.
С первого взгляда Танакуатуа показался мне материализованной
картинкой рекламного туристского буклета. По фотографиям я представлял
себе очертания острова, но не ощущал цвета. Цвета слепили. Голубизна неба,
подчеркнутая разбросанными тут и там белыми облачками, отражалась в
текучей синеве и бирюзе моря. Остров рассекал эту голубизну пополам. Белая
линия пляжа, яркая полоса зелени над ним, а выше - полузнакомая линия
двуглавой вершины, зеленой на две трети и на треть синевато-коричневой.
Моим первым чувством было недоумение - как такая драгоценность могла быть
кем-то брошена? А вторым - предчувствием неладного: все выглядело слишком
хорошо, чтобы быть правдой.
Мы прошли рифы без приключений и медленно заскользили по лагуне.
Затем дали задний ход. И наконец якорная цепь заскользила по клюзу,
разрушив тишину, осколки которой гулким эхом разлетелись по лагуне.
Несколько птиц поднялись с маленьких островков рифового кольца, с громкими
криками они закружили над судном.
Камилла, стоявшая у перил возле меня, посмотрела на них, а потом
снова перевела взгляд на берег. Нахмурившись, она пробормотала, скорее про
себя, чем обращаясь ко мне:
- Странно, так мало птиц... Я думала тут их тысячи...
Началась выгрузка.
Вскоре после выхода из Уияньи краном начали поднимать из трюма на
палубу соединенные по нескольку штук контейнеры. Теперь надо было
разъединить их, укрепить на каждом водонепроницаемую крышку и сбросить за
борт. Там островитяне ловко, будто всю жизнь провели в воде, подгоняли
контейнеры друг к другу и соединяли зажимами, видневшимися по бокам. В
результате на удивление быстро получился большой составной вполне плавучий
плот.
Идея такой выгрузки целиком принадлежит Уолтеру; в противном случае
бесчисленные ящики, коробки, тюки, мешки, узлы, сплошным потоком
выталкиваемые трюмами, пришлось бы целую вечность перевозить на берег
маленькими партиями на лодках, а несколько самых больших ящиков вообще
невозможно было бы так переправить.
Часа через два нагруженный плот, который буксовала легкая
фиберглассовая лодка с мощным подвесным мотором, начал медленно отходить
от борта корабля. Те из нас, кто остался пока на судне, нестройно
закричали "ура!" и замахали руками отплывавшим на плоту.
Около получаса плот величаво продвигался к берегу, но, как только
коснулся дна на мелководье, случилось непредвиденное. Все туземцы,
сгрудившиеся на "носу" плота, спрыгнули в воду, выскочили на берег и
помчались к зарослям. Мы различали, как Уолтер и Чарлз, оставшиеся в
одиночестве, махали им вслед, чтобы те вернулись, но беглецы не обращали
на эти знаки никакого внимания. Они все бежали, пока не достигли линии
деревьев, где один из вырвавшихся вперед остановился и поднял руку.
Остальные полукругом встали возле него.
Предводитель заговорил, потом сделал рукой какой-то жест. Все
опустились на колени и воздели руки кверху, а по следующему знаку
простерлись ниц и застыли в такой позе покорности, уткнувшись лицами в
песок. Затем предводитель встал, поднял руки вверх и так замер. Он стоял
лицом к зарослям, мы видели только его спину, и нельзя было сказать,
обращается ли он снова к своим соплеменникам или молчит.
В бинокль было видно, что Уолтер и Чарлз, все еще находясь на плоту,
