слишком мало. И однажды он начал все заново. Ему пришло в голову, что
собранные им данные - это всего лишь коллекция маньяка, никчемный труд. Он
отказался от этого труда, бросив все 25 000 карточек и газетных вырезок в
камин. Этого поступка Теодор Драйзер не мог простить ему до конца своих
дней.
Восемь следующих лет Чарльз Форт изучал все науки и искусства, таким
своеобразным способом совершив путешествие назад во времени и пространстве.
Он начал не просто с начала, но с азов, и это сослужило ему добрую службу.
Однажды он написал, что его настигло удивление - как можно ограничиться
только одной работой, как можно удовлетвориться одним делом, неважно, каким
- став писателем либо главой стального треста, портным либо губернатором,
либо уборщиком улиц. Он решил создать произведение новое и революционное,
охватывающее многие отрасли знания - и нельзя сказать, что он в этом не
преуспел.
Как мы уже говорили, Чарльз Гой Форт жил отшельником. Правда, он был
женат, и жена его - Анна - часто жаловалась, что ее Чарли (ах, как он не
любил это "Чарли"!) необщителен. Она-то была в курсе всех дел всех соседей в
округе, любила ходить в кино, и довольно часто вытаскивала с собой мужа,
нимало не заботясь о том, что ему это неприятно. Она вела дом и готовила,
проявляя при этом сноровку и какое-никакое воображение. Но она даже и не
подумала поинтересоваться тем, чем занимался ее муж. Из четырех написанных
им книг она не прочла ни одной, и единственное, что может служить
оправданием - она не прочитала ни одной книги вообще. Странно, что такой
эрудит и интеллектуал как Форт связал с ней свою жизнь.
В доме он принимал охотно и часто только двоих людей - писателя Теодора
Драйзера, который бесконечно им восхищался и считал его "самой крупной
литературной фигурой после Эдгара По", и свою приятельницу Тиффани Тэйр. К
числу его друзей принадлежал и Дональд Вулхайм. А вот корреспондентов у него
было очень много, и с выходом каждой последующей книги их число росло. Жил
он в небольшой квартирке в Бронксе, где на стенах висели в рамках чучела
гигантских пауков-птицеядов, многочисленные фотографии (скажем, фотография
градины размером с бейсбольный мяч) - которые стали присылать ему
многочисленные поклонники после выхода первой его книги, и под стеклом -
образец какого-то странного вещества, выпавшего с неба в одном из штатов. В
остальном его квартира была вполне обычной, и по воспоминаниям его друзей
более всего походила на те квартиры, которые в ремарках к театральной пьесе
авторы определяют как "захудалое благородство". Он угощал их за круглым
обеденным столом пахучими сырами, домашним вином, ржаным хлебом и
виноградом. С ними он мог беседовать ночи напролет.
Впрочем, мы забежали вперед. Книги еще нет, даже первой. Есть только
идея совершить нечто невозможное, и со свойственным ему упорством и
терпением Чарльз Форт принимается за новый труд.
На сей раз он поставил перед собой задачу осознать все сущее, как
единую систему. Он создал для облегчения этой гигантской работы свою
собственную систему стенографии, и разбил огромную массу данных на 1300
разделов под такими странными и неожиданными заголовками, как "Предложение и
спрос", "Насыщение", "Метаболизм", "Равновесие", "Гармония" и сотни других.
На крохотных аккуратных карточках он написал карандашом сорок тысяч
заметок! Это был только промежуточный этап его работы. Ему приходится заново
искать все отброшенные некогда факты, восстанавливать то, что было
уничтожено несколькими годами раньше, но он никогда не жалел об этом - во
всяком случае, вслух. Более того, теперь он еще старался проверять каждый из
этих фактов. Он подчинил свою затею строгому плану, охватывавшему астрономию
и химию, физику и биологию, социологию и магнетизм. Он больше не собирал
диковинные коллекции - он решал загадку миров.
Такая напряженная работа не могла не сказаться на его здоровье. Он стал
уставать все сильнее и сильнее, зрение его слабело, пока наконец не
приблизилось к той опасной черте, за которой ждала полная слепота. Он
остановился на долгое время; много месяцев размышлял и отдыхал, питаясь при
этом только ситным хлебом и сыром. Впоследствии он утверждал, что простая
пища его вылечила.
Возможно, спорить не берусь. Но все же мне представляется, что человек
с такой силой воли и с таким терпением мог выздороветь и потому, что так
было необходимо, чтобы продолжать работу. Просто начать видеть, как некогда
- начать писать с чистого листа, перешагнув через все, что было когда-то, но
осталось в его прошлом. Я думаю, Чарльз Форт обладал редким умением жить, не
таща на себе груз прошедших лет. Многие философы и мыслители достигают этого
умения после долгих лет бесконечного и кропотливого труда над собой, а
Чарльзу Форту оно было дано свыше. Впрочем, его современники и последователи
считали, что он сам - как явление - был дан свыше, потому что время пришло.
Что ж, очень может быть.
Итак, зрение к нему вернулось. Правда, в конце жизни ему пришлось
носить очки с толстыми линзами, но это не такая уж страшная беда. Работа
была сделана, и он приступил к написанию первой книги, которую так и назвал
"Книга проклятых - тысяча и одно забытое чудо". Вот что он пишет в
предисловии:
"Под проклятыми я подразумеваю исключенных.
Перед нами пройдет процессия фактов, исключенных Наукой."
Им владела безумная гениальная мысль осознать Целое. "Венера Милосская,
- говорит он. - Для ребенка она безобразна. Когда ум настроится воспринимать
ее как целостность, она прекрасна, хотя по физиологическим стандартам и
неполна (отсутствуют руки). Рука, когда о ней думают только как о руке,
можент показаться прекрасной. Найденная на поле битвы, очевидно являющаяся
частью, она не прекрасна. Но все в нашем опыте есть только часть чего-то
другого, которое, в свою очередь, только часть чего-то еще..."
Собрав на трехстах страницах самые сенсационные из известных ему
фактов, Форт не только опубликовал, но еще и сделал уникальную, единственную
в своем роде попытку осмыслить и объяснить их. Он написал свой труд, щедро
приправив его и юмором, и изрядной долей лукавства, отчего только выиграл,
ибо любой человек, не умеющий относиться к себе и своему делу с известной
долей иронии, уже не заслуживает доверия.
Первая его книга вышла в 1919 году в Нью-Йорке. Она произвела фуррор и
даже некий переворот в интеллектуальных кругах. После выхода книги
посыпались статьи и самые разноречивые мнения. Кем только не называли Форта
его современники - и апостолом исключения, и жрецом-мистификатором.
Дж.В.Кэмпбелл считал, что в этом труде Форта есть зародыш шести - если не
более - новых наук. Об отношении Теодора Драйзера и к автору, и к его книгам
мы уже упоминали.
Ученые относились к нему с пренебрежением, считая его любителем, не
способным ни на что серьезное дилетантом. Но о дилетантстве мы поговорим
чуть ниже.
В 1923 году Форт публикует свое второе произведение - "Новые земли", в
1931 - "Ло", и, наконец, в 1932 году - "Дикие таланты". Все его книги имели
огромный успех в англоязычных странах, особенно в США, Англии и Австралии.
Он первый всерьез пишет о существовании летающих предметов, утверждая,
что их появление - это вовсе не галлюцинация очевидцев, не редкостное
стечение обстоятельств и вовсе не совпадение, как принято было считать. Он
допускает, что существуют иные миры, и странные предметы, происхождение и
появление которых мы объяснить не можем, падают оттуда приблизительно так,
как обломки судов и мелкие предметы могут быть прибиты морскими волнами к
побережью Европы, проделав путь от самой Америки. При этом Форт ни
ортодоксален, ни наивен. Он не верит всему - но только восстает против
привычки отрицать сразу и безоговорочно все, что попадает под определение
необъяснимого и непонятного. Он считает, что Земля - не единственная во
Вселенной, и мы тоже не одиноки.
Журналисты чем дальше, тем чаще называли Чарльза Форта торговцем
чудесами, упоминая о нем, как о "парне, который писал все эти книжки о синем
снеге и красном дожде".
Однако Оливер Уэндел Хоумз - один из самых известных фортеанцев -
сказал как-то: "Уверенность - не есть мерило несомненности: мы так часто
бывали уверены во многих вещах, которые не подтверждались".
Чарльз Форт был враг не науки, а догмы, которая способна погубить любую
науку. Теперь уже нам, наученным горьким опытом, не нужно доказывать это так
долго и яростно, как американцам 30-х годов. Ведь они не переживали суровых
гонений на генетику или кибернетику, которые в нашей стране были признаны
лженауками.
Нет ничего страшнее, чем наука, которая думает, что она нашла
объяснение всему. Форт не пишет об этом прямо, но это одна из сквозных идей,
пронизывающих все его произведения.
"Тинолл говорит это, Дарвин говорит то - везде авторитетность,
несомненность. Химики, астрономы, геологи доказали то или это; тем не менее,
монизм и восстание - заставляли меня писать, что не равны дважды два
четырем, разве что произвольно и условно, и что не существует никакой
несомненности; что даже наиболее глубоко загипнотизированный субъект
сохраняет слабое сознание своего состояния. И что - с сомнением здесь и
неудовлетворенностью там - я никогда не был менее верен научной ортодоксии,
чем какой-нибудь средневековый монах или член Армии Спасения, то есть полно
и без вопросов." - это говорит Форт в своем интервью.
А вот мнение горячо любимого и глубоко почитаемого мной великого
русского и грузинского философа Мераба Мамардашвили. Он пишет - это спустя
почти полвека после Чарльза Форта и совсем по другому поводу - что мир науки
отличается от мира мифа как раз тем, что в мифе все ясно и объяснено. Наука
же вносит в мир непонятное, проблематизирует его.
Ну, что-что, а проблем, конечно, Форт доставил науке немало. В каком-то
смысле, появление его книг стало кризисным моментом для многих современных
наук. В этом же смысле один из богословов сформулировал, что христианство -
это не религия, а кризис религии. Все это явления принципиально иного,
неожиданного порядка. Поворотные пункты в истории человечества.
Никто не писал того, что мне хотелось прочесть - пришлось написать это
самому. Эту удивительную в своей простоте и точности фразу можно отнести к
трудам множества ученых, которые своими идеями перевернули наши
представления об окружающем мире.
Завершая усилия многих современников и еще большего числа
предшественников, деятель, подобный Форту (а к таким можно отнести Архимеда,
Демокрита, Галиллея, Ньютона, Эйнштейна и так далее до бесконечности),
трансформирует давно назревший вопрос, задает его иначе, и только тогда
открывается измерение, превосходящее весь наличный мир и самого реформатора.
Ньютон говорил, что он чувствует себя мальчиком, играющим на берегу океана и
подобравшим несколько камешков.
Чарльз Форт посвятил свои труды - да и всю свою жизнь тому, что
оказалось невозможно проконтролировать человеческими силами. А
неконтролируемое всегда рождает напряжение. Кризисный пункт помещен в
середине устройства мира. Это простая тайна бытия. Когда же мы пытаемся, не
в состоянии принять это измерение иного порядка, все-таки проконтролировать
его и управлять, мы просто разрушаем живое, будет это взаимодействие народов
или живое общение двух человек. В этом неконтролируемом промежутке может
родиться что-нибудь страшное, но гораздо страшнее то, что если там что-то
