гражданин Гуров, и предсказал мой батя перед смертью своей все почти с такой
точностью, что потом когда сбывались каждый раз его предсказания, ужас
чувствовал я и восторг: как в землю глядел Иван Абрамыч! Вы можете,
гражданин Гуров, ухмыляться, сколько вам вздумается. Понятьев с подручными
тоже ухмылялись тогда, а вышло все правильно. Мужика золотого и умного
разорила и перевела советская власть, а вшивоту и остатки настоящих крестьян
стала давить так, как никогда в истории ни на одних рабов никто не давил.
В общем, нечего мне перечислять отцовские догадки. Просек он главное:
логику распада крестьянской души, закабаленной и лишенной права на землю и
на личное творчество на родной земле в родстве с различной скотиной... Все
предсказал Иван Абрамыч. И то, что платить будут мужикам, как рабам, самую
малость, только чтобы не подохли, трудодень то есть предсказал, и то, что
паспорта отнимут и сниматься с места под страхом смертной казни запретят, и
смерть ремесел, и оскудение земли, и постепенную отвычку паразитских городов
от мяса, масла и рыбки, и даже то, что колбасу делать будут чуть ли не из
говна на ваших мясокомбинатах, гражданин Гуров, тоже предсказал мой батя. Не
забыл и про пшеничку. В одном ошибся, однако. Покупаем ее за золотишко не у
Германии, а у Америки. Дела это не меняет. Ну и гоготали тогда чекисты, и
верили, очевидно, что перед ними кровавый враг и безумец.
"И еще я вам нарисую вот что, - сказал батя. - Бесы вы, и сами себя
передушите, а отродье ваше сатанинское по свету пойдет. Господи, прости их!
Не ведают, что творят, паразиты!"
7
Отвечаю, гражданин Гуров на ваш вопрос: я не видел, кто стрелял в батю
моего, ваш отец или другая косорылина, не видел. И врать не стану. Но я
уверен был всегда, всегда был уверен, что - он. Кому еще, по-вашему,
доверил бы он такую честь: взять на мушку вожака одинских реакционеров?
Никому. А насчет доказательств этого не беспокойтесь. Они будут. Найдем.
Иными словами, доказательства есть...
Не видел я, кто стрелял в батю моего, Ивана Абрамыча, и выстрелов не
слышал, потому что в шоке находился. Не устояла на ногах ребячья душонка. Я
даже думаю, Что работает временами у нашей психики механизм спасительной
отключки от безумных мгновений жизни... В шоке я был, и прочухался, когда
припекло как следует бочину. Избенка наша родная горела, с пола занялась,
керосинчика, очевидно, чекисты плеснули, огонь уже образа лизал, а бати
моего в пламени не было видно... Только не делайте вид, что не помните того
пожара, гражданин Гуров... Конечно, если б не зима, не сидели бы мы сейчас
напротив друг друга и не превращались бы вы в серый труп на моих глазах...
Высадил я башкой, правда, не помню как, окошко, а уж из сугроба вы меня
вытащили, гражданин Гуров, вы! .. Ну, что? Узнали? Опознали? Вспомнили? ..
Открывай глотку, падла, открывай, подыхать тебе еще рано, глотай коньяк,
сволочь, да зубами не стучи, хрусталь раскусишь, глотай, ты у меня еще
пожиеешь, гнида, пей, говорю! Вот так-то оно лучше... Приятно, гражданин
Гуров, к жизни возвращаться, ответьте, положа руку на спасенное мной от
разрыва сердце?.. Ах, вам не хочется жить! Но мне тоже тогда не хотелось,
причем настолько, что если б не повязали меня по рукам, по ногам красные
дьяволята, я бы сиганул обратно в огонь и сгорел бы до уголька рядом с батей
Иваном Абрамовичем... Но вы повязали меня и посадили верхом на обледенелую
колоду, на бревно, рядом с моими уцелевшими от пуль погодками...
Прошу немного пошевелить мозгами, прошу возвратиться в тот день. Итак:
все взрослые перестреляны до единого, даже параличный дед Шошин и слепая
бабка Беляиха. Свидетелей зверства кровавого нету, кроме нас, пацанов.
Черные ямы в снегу, пар и дым от них валит, все что от Одинки осталось, и ни
одна душа на белом свете не знает об этом. Большие друзья Советского Союза
на Западе сладкие сопли слизывают с губ от умиления перед совершаемой
Сталиным исторической перестройки социальных отношений в деревне, шобла
поэтов, писателей, художников, композиторов, скульпторов уже вгрызается
крысиными зубами в золотую жилу колхозной тематики, и никто, никто не
ведает, что задолго до Герники, до Лидице, до Хатыни чернеют в снегу
спаленные избы Одинки, десяток, сотен Одинок, а хозяева-крестьяне мертвые,
люди убитые в штабель свалены и волки оголодавшие вольно и безнаказанно жрут
их трупы воровскими ' ночами... Прошу извинения за лирику. Итак: все
кончено. Мороз двадцать пять градусов. На обледенелой колоде сидит верхом
уцелевшая в бойне пацанва и вы... Да! Да! Да! Вы, гражданин Гуров, сечете
нас, как вражьих выродков, плетьми со своими дьяволятами и велите петь: Весь
мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...
Включите, пожалуйста, телевизор... Благодарю... А во вам и
"Интернационал". Зарапортоеался и совершенно забыл, что мои коллеги, как,
впрочем, весь советский народ и передо вое человечество, празднуют столетие
со дня рождения великог человеколюба, друга детей, рыцаря революции,
железного Феликса Эдмундовича Дзержинского... Жаль, что мы с вами не успели
послушать моего министра Андропова. Зато послушайте ваш бывший гимн, который
Вы вбивали силком в наши ребячьи глотки, послушайте, освежите память и
выключите потом к чертовой матери ящик. Я не желаю присутствовать на
торжественном концерте в честь столетия со дня рождения хитрого, якобы
одухотворенного и сентиментального палача.
Да-а! Действительно выдающийся был палач. Палач нового типа. А ведь
рожа до чего дьявольская! Чистый асмодей. И не случайно, конечно, это
поразительное внешнее сходство с сатаною, с чертилой, каким изображают его
на сцене, на карикатурах и во всяких легкомысленных безделушках... Рябов
Притарань-на нам чего-нибудь вкусненького!
8
Не случайно сходство ФЭДа с асмодеем, не случайно. Приятно, что вы
согласились со мной, гражданин Гуров, хотя ваши оговорки насчет
закономерности временного забвения старой, традиционной морали в переломный
момент человеческой истории и необходимости огромного количества жертв при
кровавой борьбе нового. со старым для меня неприемлемы. Если бы вы
догадывались, сколько раз слышал я эти неумные стандартные аргументы, вы бы,
уверен, не стали их выдавать. Я, между прочим, в полном одиночестве,
самостоятельно, без помощи литературы по философии и этике, допер до
психологической подоплеки подобной аргументации. Она чрезвычайно проста. Вот
она: Зло непременно должно выдавать себя за Добро, иначе существование Зла,
противное основанию человеческой природы, возмущает Дух общества, и оно
травит силы зла, как бешеных собак... Да, вы правы. Случается это, к
сожалению, не часто. И как раз потому, что Зло рядится в Добро, потому что
оно почти неопознаваемо, и с откроеенной, со страстной, пьяной, безумной
даже временами жестокостью обрушивает Карающий меч на якобы врагов Идеалов
Добра, вбивая в головы исполнителей лукавейшую из философий философию
оправдания средств целью, породившую кровавую логику красного террора.
Разумеется, у вас другая точка зрения, гражданин Гуров. Вопрос вы
мне задали неглупый. Ваш покорный слуга, палач Рука, много размышлял
о Добре и Зле, занимая по отношению как к Злу, так и к Добру,
нейтральную позицию - нейтральную исключительно потому, что целью
моей жизни и было и есть не защита хитромудрых "идеалов" Зла
прикинувшегося Добром, и не служение Добру истинному а жажда мести,
патологическая, если хотите знать, страсть отмщенья, отмщенья,
гражданин Гуров, отмщенья, утолить которую, к несчастью моему, к
проклятью моему, можно только на мгновенье, и я сейчас опять беру...
вот так. О . тихо... спокуха... череп ваш в свою руку... и
припечатываю, рискуя, что вы задохнетесь в это мгновение, ваши губы и
ноздри и вдавливаю мизинцем и большим глаза ваши в глазницы, а
остальными тремя загребаю по-медвежьи ваш скальп!.. Вот вам на
двадцать секунд страшная смерть, а мне сладкий миг мести...
На этот раз вы лучше перенесли единственную из применяемых мной
физических пыток. Заслуженную вами, кстати. Но если вы даже осознаете
заслуженность пытки и наказания, осознаете до самого предела, до
добровольного приятия смерти, как высшей кары за допущенную по отношению
лично ко мне нечеловеческую жестокость, я вас не прощу, иными словами, я не
смогу навсегда утолить жажду мести...
Не смогу, и чувствую себя поэтому полным говном... Вот если бы
захреначить мне формулу собственной жизни, чудесное такое уравнение, где
насилие надо мной, моими близкими, над есем, что было нам свято, и мои акты
мести за это насилие взаимно уничтожились бы в определенный момент времени,
то смог бы я существовать просто и прекрасно, с печалью вспоминая в мягком
кресле перед камином о былых безумствах рокового своего комплекса графа
Монте-Кристо... Увы! Увы, Рука, раз уж ты попал в сатанинский механизм
отмщенья, то уж не выбраться тебе оттуда, гуляй, как знаешь, следовательно,
пока не подохнешь...
Ну-на, включите, гражданин Гуров, ящик. Посмотрим информационную
программу "Время". Пожалуйста! Аэропорт "Внуково". На летное поле выходят
члены политбюро, министры, завотделами ЦК и сошка помельче. Вся шобла-ебла,
как говорили урки... Выходят. Бьются у них от волнения и томительного
ожидания сердца, Третий раз за день одолели большие чины путь от Кремля,
Старой площади и Лубянки в своих черных, элегантных броневиках до Внукова.
Провожанья, встречи, провожанья... По трапу спущается улыбающийся Леонид,
дорогой Ильич, любимый ты наш Генеральный, неутомимый, Председатель Брежнев!
Спустился. И вот он уже в объятиях членов Политбюро! Взасос целуются перед
всем нашим многомиллионным народом. Смотрите, мол, паразиты, как надо вождя
своего любить! Неделю не видели мы его, но от разлуки охренели и снова,
снова ты с нами, Леня, Леонид, Леонид Ильич, дорогой! Радости-то, радости-то
сколько неподдельной! Куча целая дымится! Даже по серому папье-маше
сусловской трупной хари прополз червячок улыбки, даже Кириленко разгладил на
миг железные морщины, размял стиснутые в тридцать седьмом губы и смешались в
экстазе встречи скупые слезы членов политбюро с суровой, но щедрой слезой
генсека... Вот позирует вся шобла перед телеобъективом... Застыли, как на
пошлом курортном снимке, и в который уж раз, гражданин Гуров, кажутся они
мне булыжниками пролетариата, превратившимися каким-то странным образой в
людей...
А вот показательная животноводческая ферма, Коровки. телята. Льются из
розоеых титек белые речки. Раскрывайте свои хлебала, оружейники Тулы,
инженеры Саратова, пенсионеры Воронежа! Пейте натуральное, непорошковое,
пейте парное, животворное, вкус которого давно вы позабыли, пейте! ..
Вытрите губы! Корреспондент за ручку ведет нас на маслобойню. Хавай,
провинция бедная, маслице, не французское, не финское, не датское, а
нашенское, русское, луговое, родное... молочко... сливки, сметанка...
маслице! Хавай, бедная провиция, намазывай его на хлебушек, купленный у
кровавого врага твоего, у зажравшейся Америки. Прав был покойный Иван
Абрамыч, царство ему небесное, тыщу раз прав! Не хватает земле и мужику
пердячего пара, чтобы прокормить городской плебс, не хватает! Объедки со
столов цекистов, обкомовцев, райкомовцев, военной элиты, многомиллионной
армии солдат, чекистов, полицейских, жирной богемы, академиков, ученых,
торгашей и прочего ворья, объедки эти, повтояю, растаскиваются шакалами еще
