сволочи, на работе и дома! Шмурдяк какой-то жрут, бормотуху, Солнцедар,
чернила, и главное, с ЦРУ это никак не увяжешь, или с жидами. Вот в чем
трудность антиалкогольной пропаганды. Велеть бы промышленности выпускать
очищенное зелье, чтоб хоть не дурели рабы моей области, но тут снова
заколдованный круг! Надо расширять мощности, а Косыгин денег не дает.
Справляйтесь сами. Улучшить качество зелья за счет уменьшения количества?
нельзя! Резко возрастет инфляция, а я по борьбе с ней на первом месте в
Союзе. Алкоголизм съедает избыток моих бумажных денег. Что делать? От
сивушной дури растет преступность. Хулиганье людям проходу не дает.
Огнестрельное оружие делать стали в "ящиках" всякие умельцы. А ты думаешь,
не добралась до нас сексуальная революция? Добралась и шагнула еще дальше. В
общем, глаза у меня на лоб полезли от той статистики. Но и это - полбеды.
Жрать нечего! Вот в чем вопрос! Мяса нет, рыба соленая и тухлая, от
консервов рыбных гастрит пошел, тысячи работяг на больничных, а в ЦК насчет
жратвы лучше не звонить. Ответ один: во время войны было хуже, и то
победили. Дают понять, чтобы вообще не совался с этим делом. И снова
невезуха: выездной рейд этой ебаной шмакадявки "Литературки". Социологи
решили выяснить, как у меня обстоит дело с разводами, анкетирование развели,
дотошные паразиты. И вот тебе - уже готовы результаты: 75 процентов
разводов из-за полной и частичной импотенции мужчин. Опросили мужиков. И
снова - у 75 процентов не стоит из-за алкоголизма и регулярного недоедания
мяса, рыбы и прочего гематогена. Начальник УКГБ приносит сводочку: болтовня,
пессимизм, ропот, доходящий до прямых выпадов, попытки некоторых
интеллигентов проанализировать внутреннее положение страны при полном
отсутствии информации о нем в прессе и так далее. Просто предбунтовая
обстановочка. Объявись какой-нибудь Стенька Пугачев, и как минимум не
миновать забастовки. Принимаю меры. Прошу командующего округом начать
маневры. Провожу процесс диссидента Булькова по обвинению в содержании
притона. Печатаю фельетоны насчет жидов из галантереи и облснаба, запрещаю
грузинам и армяшкам торговать на рынке овощами, фруктами и цветами,
устраиваю показательные выступления наших прославленных фигуристов, зову на
помощь Зыкину, Никулина, Ореро, Песняров, Райкиным и Кобзоном глотку своим
либералам-жидам затыкаю и разряжаю слегка обстановку. Уф! Неужели, думаю, до
пензии не дотяну, неужели они там, наверху, не могут прикрыть эту
полушпионскую лавочку - социологию? Неужели не понимают, что разрядка,
детант проклятый, хоть он и на руку нам внешнеполитически, нож медленный в
спину - мне же, у меня дома? И тут снова невезуха. Всего, Рука, не
предусмотришь. Это у нас, большевиков-сталинцев, слабость П 1. Домработница
моя, Тася Пекшева, проститутка, исполнительница бывшая, лейтенант, опытный
человек, убийца, пошла домой из обкомовского ларька пешком. Пешком, блядища,
пошла. Что-то стряслось с автомобилем. Шофера я вышиб после той истории из
партии. Пошла, значит, гадина, пешком с сумкой полной и авоськой. Слабость у
нее, видишь ли, была к авоськам. Идет и не замечает, как два стерляжьи
хвоста из этой проклятой авоськи выглядывают. Подходят трое пьяных, как
назло не жиды и с самиздатом не связаны филолог, историк и физик. Дружки.
Подходят к Таське и спрашивают, что это за рыба у нее и откуда. Где ее
выбросили интересуются. Таська не растерялась, сбрехнула что-то и мотанула
от них. Снова догнали, физик схватил ее за грудки и завопил: "Коля! Клянусь
Курчатовым, это - стерлядь!". Таська обоссалась сразу от страха,
распатронили дружки на виду у всех мою сумку и авоську и все катастрофа.
Вывалили либералы проклятые на асфальт стерлядь, банки с икрой, колбасу,
ананасы, вырезку, спецсосиски, масло экспортное, карбонад, мороженую
клубнику и жевательную резинку для жены. Полгорода сбежалось поглазеть на
партийную снедь. Не тебе мне рассказывать, что там при этом говорилось,
какие восклицания слышались, намеки и аналогии, не тебе, Рука. Наперли на
Таську, она и раскололась, откуда волокет продукты. Но и это полбеды. Будто
бы никто ничего о нас не знает. Знают. Рыкают даже сквозь зубы. Таська,
когда отбили ее гебисты от толпы, психанула и заорала: "Я вас, суки, вот
этими руками стреляла и еще стрелять буду! Всех на мушку возьму! Слава
Сталину!" Город забурлил. И тут я обьявляю ему шах. Кидаю в магазины
продукты из армейских запасов, гоню стратегических свиней на мясокомбинат,
занимаю у соседа сгущенку, пивом велю на улицах торговать и по местному
телевидению приказываю пустить "Семнадцать мгновений". Уф! Отлегло. И с ходу
ставлю мат. Объявляю по радио о выявлении чумного больного. Чума! Сценарий
сочинил лично я. После "мгновений" этих сраных дикторша, я ее лично драл,
сообщала о ходе противочумных операций. Пришлось гебистам похимичить с
инсценировочками. Но им все равно делать было нехера. Выиграл я этот бой у
народа. Выиграл. Вышиб из партии пару председателей колхозов, отдал кое-кого
под суд за срыв снабжения населения продуктами первой необходимости,
прилавки опять опустели, но тут сняли Подгорного, опубликовали проект новой
конституции, и жизнь вошла в свою колею. Под конец немного повезло. Приходит
один из психиатров, занимавшихся алкогольной статистикой, и доносит мне, что
его коллега собирается все собранные чудовищные данные о моих спивающихся
пролетариях переслать Сахарову, которого очень вы, Рука, проморгали. Что
делать? Иду по банку. Предлагаю сучьей роже-стукачу кафедру в институте, а
он хочет облздравотдел. Там миллион за пару лет сколотить можно, потом
купить дом в Крыму и послать нашу бесплатную медицину ко всем чертям.
Соглашаюсь. Обещаю. Но не перестану я удивляться, как это за шестьдесят лет
нашей власти наплодилось в моей лично области так много настоящих злодеев.
Ну, мы-то с тобой - ладно. Таких, как мы, всего пятеро: я, ты, Кудин, в
черном ботинке Блондин и еще в пизде один. А этому стукачу тридцать пять
лет. Работа есть, жена, дети, музыку любит, стихи пишет, книжка в "Молодой
гвардии" вот-вот выйдет, а он, скотина, стучит так гнусно и грязно на своего
коллегу и друга. Сам понимаешь, облздравотдел - плата слишком большая за
донос даже при нашей инфляции. Хмырь болотный обязался убрать того
либералишку. Я поставил жесткий срок: два дня. Сработал, надо сказать,
мерзавец чисто: отрава, укол и медзаключение: инфаркт. Статистику я сжег, а
хмырине говорю: "С завтрашнего дня будешь лектором обкома по борьбе с
алкоголизмом. Ты - убийца. Я убийцу при всем своем желании не могу
назначить завоблздравом. Ты у меня всю область перетравишь, а работать и так
некому. И не пи-тюкай, падла! Скажи спасибо, что сейчас не тридцать седьмой!
Ты бы уже рядом со своим дружком на Горьком кладбище осенний дождь пустыми
глазами пил и червяками закусывал! Понял, говорю, змей? Веришь, Рука, он
даже не побледнел, и нагло, блядь такая, выпросил у меня из фонда обкома
однотомники Булгакова, Мандельштама и, кажется, Ахматовой. Ушел с книжечками
под мышкой. Зачем они там в Москве дают народу читать про Пилата, Христа,
Белую Гвардию и так далее? Лучше уж что-нибудь про еблю пусть печатают.
Отвлекать народ надо, а не привлекать... Ах, Иуды, Иуды! Большой путь вы
проделали от тридцати сребреников до моего облздравотдела. Его, однако, вам
не видать, как своих ушей. Ну, что ты скажешь, Рука?..
А что мне было ответить, гражданин Гуров, своему кирюхе? Велика,
говорю, Россия, а неподслушанным можно быть только в лесу или на Красной
площади... Разошлись, прикинув, что на наш век советской власти хватит, а
там гуляйте, урки, по буфету как знаете и бейте хрустальные фужеры об черепа
врагов!
Однако минуточку заветную я начал торопить, чтобы шестидесятилетие свое
справить достойно и ни о чем уже не мечтать больше. Мы ведь погодки с вами,
гражданин Гуров? Погодки...
3
Здорово же вы, гражданин Гуров, захавались за полвека, что хер за мясо
не считаете, как говорят шакалы-урки, и вот даже за борщом ни крошки хлеба в
рот не взяли. Понимаю: лишний вес, атеросклероз, запоры, запоры, запоры... А
ведь зимою 1929 года шли вы по нашей завалившейся в теплые сугробы деревне,
по нашей Одинке, шли по нашему белому покою в бурочках, в полушубочке,
перепоясанный ремешками, в буденовке, пошитой специально по вашей головке, в
крагах собачьих, и держали вы над собой красный транспарант: "Кулаку -
позор! Хлеб - Родине!"... И было вам двенадцать лет, гражданин Гуров. Не
перебивайте, некорректно перебивать человека, дающего показания и желающего
расколоться до самой предстательной железы... И было вам двенадцать лет, и
шел за вами ваш пионерский отряд "Красные дьяволята". Пели вы, кажется,
"Варшавянку", а возможно, сам "Интернационал". К песням этим у меня стойкая
и непрекращающаяся аллергия. Поэтому точно не помню, какую именно песню вы
пели. Не буду тужиться и вспоминать. К чертовой матери эти песни! Бывало, я
перед всякими пленумами, собраниями и сьездами принимал наркотики, жрал
валерьянку, чтобы поспокойнее переносить пение партийного гимна, самой,
пожалуй, дьявольски хитрой песенки на белом свете... И шел за вами отряд, а
мы, пацанва, отогревали губами да носами полыньюшки в окошках и кричали
батькам и мамкам: "Красные дьяволята идут!"
Ну, что, гражданин Гуров, будете продолжать вертухаться? В несознанку
глухую решили уйти? Это были не вы и - точка? Вы в тот момент учились в сто
тридцать первой школе города Брянска. Шел урок истории, вы получили
"отлично" за рассказ о садистских штучках помещицы Салтычихи и что-то
оттараторили насчет пролетарского гуманизма, гуманизма нового типа? Не так
ли? .. Наглая ман-да-вош-ка! Ты отрекаешься от своего пионерского детства,
блядь худая? Убью-у-у, сучара! .. Пардон... Пардон...
А за вами, значит, за сынками революции, шли ваши папеньки: "Особый,
отдельный чекистский отряд". Иными словами, отряд бешеный, отряд
карательный. Наша деревня, недаром, наверно, она и названа была Одинкой, не
пошла в колхоз. Отказалась. И отнесли ходоки письмо Сталину. В письме
изложены были нехитрые мужицкие резоны, вопль в нем был предсмертный
земледельца о спасении и общая угроза скорей издохнуть, чем вступить в
колхоз, поскольку это еще бессмысленней, чем смерть. Верховодил мой батя,
царство ему небесное. Он и мысли излагал, и записывал, и обсуждение вел, и
ходоков возглавлял. В приемной ЦК письма у них взяли, потом дали поджопника,
велели канать обратно и ждать ответа.
Меж тем весь наш уезд уже заколхозили. Отец прогноз верный дал, Мужики
матерые, кормильцы России, по этапу пошли, те, кого не шпокнули, конечно, а
в деревнях вшивота осталась, самогонная тварь, юродивые, калеки да старики.
Одинка же наша заявила руководству и посыльным евонным, что пока не придет
ответ от Сталина, пусть лучше никто сюда не суется. Оборону держать будем,
хоть Первую Конную присылайте с самим Буденным, нам на это насрать, подохнем
с последним патроном все, как один. Вот как дела обстояли, гражданин Гуров,
ежели вы их слегка подзабыли или постарались забыть... Только спокойней!
Спо-койней! Чекистским отрядом командовал сам комбриг Понятьев. Вы тоже
Понятьев...
Ах, я шью вам дело, причем белыми нитками? Взгляните, пожалуйста, на
выписку из ЗАГСа. Отвечаю погонами, это - не туфта... Вы взяли в 1939 году
фамилию жены... Ну, наконец-то! Наконец-то отвисла ваша челюсть и покраснели
вы, как в детстве, и заработали ваши невозмутимые ранее надпочечники, и
