донизу структуре государства, живо представили свое сирое и скорбное будущее
после исторического голосования Боронкова "против"... Огромная страна
стояла, пользуюсь тут, извините, гражданин Гуров, выражением Швейка, на
грани политического, экономического и морального крахов.
А когда Громыко поэтично обрисовали трагические картины распада
огромной Советской Империи, неизбежно наступившего после акции Боронкова
федора Кузьмича, проголосовавшего "против" на глазах всего мира, изумленного
и обнадеженного этим героическим, открывающим огромные перспективы шагом, то
Громыко, говорят, подумывал о петле. Он сидел на Смоленской площади, молчал,
а в кабинете Никиты то и дело звучал усиленный мощной аппаратурой,
трансформирующей красноречивое молчание в звуковые колебания, внутренний
голос министра, и доныне таскающего по лестницам и континентам свой
портфель, несмотря на фантастические провалы внешней политики: а что же
дальше? Вот тут-то и втолкнули в кабинет Никиты Боронкова федора Кузьмича,
шепнув ему предварительно, чтобы отвечал на все вопросы правдиво, весело и
непринужденно, и ни в коем случае чтобы не вздумал посылать Никиту
Сергеевича в жопу: он Боронкову не директор металлургического комбината, он
стойкий марксист-ленинец, а также победоносец над драконами Иосифом
Виссарионовичем и Лаврентием Палычем.
- Ладно. Постараемся, - будто бы шепнул в ответ инструктору ЦК Федор
Кузьмич.
- Вот ты каков! - сказал Никита. - Здорово, гусь лапчатый. Мы тут уже
указ подготовили о награждении тебя за мужестео, проявленное при исполнении
депутатских обязанностей, орденом Кутузова первой степени. Ленинскую премию
тоже получишь за вклад в теорию, В какую именно, пока неизвестно. Академик
Федосеев думает... Ну, так что же дальше, Федор?
- Дальше будем голосовать, Никита Сергеевич, против, согласно приказу и
личной ответственности. У самого ведь тоже многое наболело.
- Ну, а против чего же собираешься поднять ты свой мандат, врученный
тебе не Эйзенхауэром, а народом? Против чего?
- Против всего, - честно и открыто, по-детски при этом улыбаясь,
ответил Ф. К. Боронков и пояснил. - Я тут прикинул своим рабочим умишком,
что хули уж разбрасываться по мелочам, по пунктам всяким, статьям и
параграфам. Если уж рубать первый раз "против", то рубать надо Против всего.
Хули мучиться, Никита Сергеевич? Что я сюда ебаться, что ли, приехал за тыщу
километров? Неужели уж если мы на партсобраниях возражаем начальству, против
говорим, то на сессии Верховного Совета перебздим пердячим паром и
рассыплемся в мандраже, как говнюки в своих ебаных парламентах? Правильно я
дотумкался? Давно собирался, да все стращали нас, когда шапки выдавали
пыжиковые: не забывать, что все мы "за".
- Вот как, оказывается, обстоят дела в голове передового рабочего
класса, гегемона нашего проверенного и испытанного! - говорит Никита. -
Ну, что ж, Федя, давай сядем и прикинем, против чего же ты все-таки
собираешься голосовать? Ведь на тебя и так уже весь мир, благодаря
журналистской заразе, смотрит... Протие чего? Неужели против... нашего
сегодняшнего, вчерашнего и завтрашнего... против всего? Ты сознаешь свою
историческую ответственность?
- Сознаю! От всей груди сознаю! Я уже и с бабой и с детьми попрощался.
Тут я, как Гагарин в космос, запущаюсь и готов на все сто, к любой, как
говорится, беде. До конца пойду, выстою, Никита Сергеевич. Вам тяжельше
было, и то обошлось, а мы как-нибудь перекантуемся.
- Хорошо, - говорит Никита. - Будешь ли ты, федя, голосовать за
утверждение госбюджета на текущий год?
- Зачем же? Конечно не буду! На хер он мне сдался? - простодушно
признался Боронков.
- Поясни, Федя, - почему, если ты разбираешься в международном
положении и яичном порошке, - потребовал Никита.
- Много расходов на вооружение, мало на автомобилестроение. Мы хотим
жить почище фордовских наймитов и катать на рыбалку на машинах. Затем ковров
маловато выпускаем, телевизоров. Обувь - говно, пальто человеческого нигде
не купишь, и я, хоть и металлург, но поднимать желаю не тяжелую, а легкую
промышленность. От тяжелой у народа уже по две грыжи на рыло имеется.
Продолжать?
- Валяй, валяй, - угрюмо, но с большим интересом сказал Никита.
- Еще я желаю перевести часть капиталовложений из атома в сельское
хозяйство. Скоро жрать нечего будет.
- Дальше.
- Дальше прошу указать в бюджете точную цифру средств, которыми мы
подкармливаем иностранные компартии, а они, как волки, только и смотрят,
чтобы в джунгли побыстрей убежать.
- Это ты правильно, Федор, рассуждаешь, но мы так прочно увязли в
трясине народно-освободительных движений, что сам не знаю, как быть. Я бы и
рад из говна вылезти. Суслов мешает. Любит он это дело, дурак. Хлобыстнул
тут Боронков водки стакан из хрустального графина и совсем осмелел.
- Обязательно хочу, чтобы в бюджете указали выплачивать народу денежку
за облигации. Мы же от души давали в долг партии и правительству, от
детишков кусок, можно сказать, каждую получку отрывали, а вы - рраз - и
накрылись жареной мандой все наши займы. Нехорошо. Так только в тюрьме урки
с мужиками поступали. Я против!
- Может быть, ты, федор, также против Ассуанской плотины, которую мы
по-братски строим в Египте? - спросил Никита.
- Против! Все равно они скурвятся, а денежки, миллиарды наши -
плакали. Я против! Я думаю, что Индонезия тоже скоро скурвится, как
скурвился Китай! Выходит, мы на свою шею обстраивали его? Ведь мы за те же
деньги могли школ настроить, новую модель ботинок изобрести, стадо
увеличить, лишних ракет десять в космос захреначить! Откуда такая глупая
недальновидность? Спасибо, что вы быстро очухались. А по моему мнению, надо
крупные капиталовложения делать не в друзей, так называемых, Советского
Союза, а в торговлю с врагами. Они завсегда могут оказаться друзьями, а вот
дружки только и ждут, чтобы обхавать нас, ободрать почище, и в удобный
политический момент уши приделать. Да кто вам, между нами девочками, дороже,
Никита Сергеевич, собственный народ или Насеры, Лумумбы и прочие
Ким-Ир-Сены?
- Короче говоря, на сессии ты не собираешься одобрять нашу классовую
внешнюю политику, имеющую в виду во главе с Громыко освободить всех из-под
власти капитала и империализма, а заодно захватить у миллионеров ихние
нефтяные месторождения, концерны и тресты?
- Да! Я голосну против! Ни за что не одобрю внешнюю политику. Нехера
нам делать в Африке и в Азии. Дома дел хватает. Нечего самим становиться
империалистами. Мы - нижнетагильцы - против! Тут нам все ясно в отличие от
Громыко! Против! Да и зачем освобождать от капитала американца, шведа,
австралийца, канадца, финна и других рабочих разных наций, включая японца,
если они загребают в пять - десять раз больше меня? Чтобы снизить уровень
жизни? Где тут логика-то? Не понимаю. Я против, потому что я болею, болею за
брата по классу, за пролетария, и зла ему не желаю, но каждую получку
завидую. Тут Ничего мы с собой поделать не можем. Давайте закусим, Никита
Сергеевич. Хороша у вас водочка! Родник! - выпили оба государственных
деятеля, закусили, и Боронков живо продолжал. - Отобрать у Морганов-Дюпонов
концерны и недра не мешало бы, конечно, но тут есть опасность: вдруг Рок
феллеру не по душе это дело придется? Вдруг он встревожится, скажет "ну, уж
хуюшки!", взбрыкнет копытом, а это уже война, может, и не мировая поначалу,
но во всяком случае третья отечественная. Я против войны и никаких не
признаю наших кровных интересов в чужих колониях, странах и концернах!
Будьте здоровы, Никита Сергеевич!
- Отлично! Отлично! - сказал Никита.
- Стараемся, как можем, хули говорить! - заскромничал федор Кузьмич.
- Так... Выходит, ты голосуешь протие бюджета и стратегических целей
нашей внешней политики. Так. А с огромными инвестициями в ядерно-ракетный
комплекс согласен?
- Против! Против и еще раз против!
- Почему?
- Даже не знаю. Если все - "за", значит я - "против". Главное, чего
спешить с этим космосом? Куда он денется? Темпы его освоения мне не
нравятся, ибо прорех на земле много. Врачи участковые, пидарасы, иногда
аппендицит от гриппа отличить не могут, учат их мало и времени для лечения
дают в обрез. У меня Миронов из бригады дуба врезал. Думали ангина у него с
поносом, а зевнули перитонит. Улучшать надо подготовку врачей. Мы же не
хрюшки со свинофермы. А вы говорите "Космос"!
- А как насчет кукурузы? - осторожно поинтересовался Никита.
- Я против. Мой зятек говорит, что проклинают ее кое-где крестьяне.
Анекдот во многом эта ваша царица-кукуруза.
- Следовательно, раз тебе кукуруза не нравится, то ты, Федор, против
постановлений партии о дальнейшем развитии кино, театра, художников, музыки
и литературы?
- Конечно! А как же? И кино, и романы только ухудшаются от этих
постановлений. Страху они прибавляют деятелям искусств. А уж какое от страха
искусство, мы и по телевидению видим, и в журнале "Огонек" читаем, и в
тухлых книжках, и в фильмах задристанных, и в прочих шедеврах, как
говорится, соцреализма. Я против! Мне остоебенило видеть на заводе и на
улицах одно, а читать другое. Что я, сумасшедший, что ли? Это только у
безумцев и трусливых писак отличаются представления о советской жизни, так
сказать, от самой реальности и наоборот. Мы не идиоты, мы видим все это,
понимаем, а если читаем, смотрим и слышим всякое говно, то ведь ничего
другого делать не остается. Разве что пить? А мы и пьем другой раз. Ей-Богу,
веселее это дело, чем в киношке скрежетать зубами от смертной тощищи... Я
против. Талант, полагаю, не чугун: его по одинаковым формам не надо
разливать, пущай себе течет как знает по земле, пока не затвердеет. Я вот в
цеху любуюсь на сливки металла застывшие, на лужицы разнообразные, а чушек
отлитых видеть не могу. Девяносто процентов ваших писак, художников и
режиссеров - чушки! Дошло?
- Дошло, Федя, дошло, и еще как дошло! Чуть не до желудка достало. -
Тут Никита выключил усилители, чтобы не мешал ему общий хор, вопрошавший ну
а что же дальше?", в который вплелись дисканты польских, чешских, румынских,
венгерских и других младших братьев, побеждающих нашими танками
биологическую несовместимость своих народов с тем, что принято называть
социализмом. - Дошло, федя. Ты и насчет Пастернака не согласен?
- Да! И тут я против. Вы бы дали нам сначала прочитать эту "живагу", а
потом уж обливали его помоями. Мы бы хоть знали, за дело или снова по вашей
же глупости.
- А целина?
- Целина дело неплохое, но вы бы посчитали, во сколько пуд хлеба
обходится на целине, если технику туда и обратно вы возите с другого конца
Союза, если половина зерна гниет, горит и теряется из-за распиздяйства,
плохих хранилищ и неродственного отношения городских молодых людей, в
приказном порядке ставших хлеборобами, к земле, к колоску, к зернышку.
Трубить надо меньше. Будто до нас человечество целины не осваивало. Весь
земной шар распахали, а звону об успехах не слыхать, хотя фермер в одиночку
за двадцать наших остолопов работу производит! Тут я воздерживаюсь.
- А Сталин тебе как?.. Выпей, выпей еще, не пужайся.
- Насчет Сталина я тоже воздерживаюсь. Но и против идти не могу. Вы же
только начали очищать Кремль от культа. Работы меньше половины сделали, и
вообще она, говорят, свертывается. А о полработе чего говорить? Это вроде
