проходить то место, где он упал. Будет чудом, сказала фрекен,
покоряясь судьбе, если на сегодняшнем Показе та или другая не
наделают ошибок. Как только фрекен отпустила девушек, наступила
очередь мадам Лефевр. Благодаря своим физическим способностям
Роуз участвовала почти в каждом номере балетной программы, а
это означало, что каждый номер должен был подвергнуться либо
залатыванию дыр, либо переделке. Это неблагодарное и трудное
занятие продолжалось до самого ленча, и отголоски его были
слышны и позже. Большая часть разговоров за ленчем, похоже,
состояла из замечаний типа: "Это ты протягиваешь мне правую
руку, когда Стюарт проходит впереди меня?" а Дэйкерс легче было
нарушить общее молчание, результат охватившего всех волнения,
обычного в таких случаях, объявляя громким голосом, что
"последний час доказал, дорогие, что один человек может
находиться одновременно в двух местах".
Однако главное событие произошло, когда фрекен и мадам
закончили ревизию каждая своей программы. Тогда-то мисс Ходж
послала за Иннес и предложила ей место Роуз в Арлингхерсте. В
госпитале подтвердили диагноз фрекен о переломе, было ясно, что
Роуз много месяцев не сможет работать. Как восприняла это
Иннес, никто не знал; знали только, что она согласилась. Это
назначение было как бы спадом напряжения, оно оказалось в тени
настоящей сенсации, и было воспринято как нечто само собой
разумеющееся; насколько могла заметить Люси, ни студентки, ни
преподаватели не думали о нем. Единственным комментарием была
сардоническая реплика мадам: "Господь располагает".
Однако Люси не ощутила радости по этому поводу. Неясное
беспокойство, шевелившееся в ней, досаждало, как умственное
несварение. Ее беспокоило "попадание в точку" во времени.
Несчастный случай произошел не только в удобный, но и в самый
последний момент. Завтра Роуз уже не нужно было идти в
гимнастический зал заниматься, не нужно было бы устанавливать
бум и не было бы плохо вставленного штыря. И потом эти влажные
следы ранним утром. Если это не были следы самой Роуз, то чьи
тогда? Как совершенно справедливо заметила Люкс, в такой ранний
час никого нельзя было близко подтащить к гимнастическому залу,
разве только дикими лошадьми.
Может быть, это были отпечатки ног Роуз, но она еще
куда-то ходила прежде, чем отправилась в зал позаниматься
несколько минут на буме. Люси не могла поклясться, что следы
вели в дом, она не помнила, были ли следы на ступеньках. Просто
она увидела важные следы в крытом переходе и решила, вообще не
задерживаясь на этой мысли, что Роуз ее опередила. Может быть,
следы огибали здание, Люси не знала. Они вообще могли не иметь
ничего общего с гимнастическим залом. И со студентками тоже.
Быть может эти отпечатки туфель без каблуков, такие неясные,
смазанные, были оставлены утренними тапочками одной из
служанок.
Все это было возможно. Но к следам, которые, скорее всего,
не были следами Роуз, примешивалась находка маленького
металлического украшения на полу, который за двадцать минут до
этого был вычищен пылесосом. Украшения, лежавшего как раз
посредине между входной дверью и ожидавшим Роуз бумом. И какие
бы ни строить догадки, одно было ясно: украшение потеряно не
Роуз. Она не только почти наверняка не заходила в зал утром, до
того, как туда вошла Люси, у нее просто не было лакированных
туфель. Люси знала это точно, потому что сегодня ей пришлось
взять на себя упаковку вещей Роуз. Мисс Джолифф, в чью
обязанность это входило номинально, была загружена
приготовлениями к приему гостей и переложила это дело на Рагг.
Та не нашла, кому из студенток это поручить, потому что все
были заняты на уроке у мадам, а доверить эту обязанность
Младшим было невозможно. Поэтому Люси добровольно вызвалась
проделать эту работу, радуясь, что может быть хоть в чем-то
полезной. Первое, что она сделала в Номере Четырнадцатом, --
вынула из шкафа туфли Роуз и осмотрела их.
Отсутствовала только пара гимнастических туфель, которые,
очевидно, Роуз надела сегодня утром. Но чтобы быть абсолютно
уверенной, Люси, услышав, что Старшие вернулись из
гимнастического зала, позвала О'Доннелл и спросила:
-- Вы ведь хорошо знаете мисс Роуз? Посмотрите,
пожалуйста, на туфли и скажите, вся ли здесь обувь, что у нее
была; а потом я начну укладывать их.
О'Доннелл посмотрела и сказала -- да, вся. "Кроме
гимнастических туфель, -- добавила она. -- Они были на ней".
Похоже, все было именно так.
-- Она ничего не отдавала чистить?
-- Нет, всю обувь мы чистили сами, кроме хоккейных ботинок
зимой.
Значит, так. На Роуз этим утром были обычные туфли для
гимнастики. Маленькая филигранная розетка оторвалась не от
туфли Роуз.
Тогда от чьей? -- спрашивала себя Люси, упаковывая вещи
Роуз с такой аккуратностью, с какой никогда не обращалась со
своими собственными. От чьей?
Переодеваясь, она продолжала задавать себе этот вопрос.
Розетку она убрала в один из ящичков стола, служившего
одновременно письменным и туалетным, и безрадостно раглядывала
свой скудный гардероб, выбирая что-нибудь подходящее для
праздника на открытом воздухе. Из окна, выходящего в сад, ей
было видно, как Младшие устанавливали там столики, плетеные
стулья и зонтики, под которыми будут пить чай. Девочки сновали
туда-сюда как муравьи, создавая веселый разноцветный узор по
краям лужайки. Солнечные лучи освещали их, и вся картина с ее
четкими многочисленными деталями напоминала внезапно
повеселевшее полотно Брейгеля.
Однако когда Люси глянула вниз на эту картину и вспомнила,
с каким нетерпением она ждала этого праздника, у нее было
тоскливо на душе, и она не могла понять, откуда эта тоска. Ей
было ясно только одно. Сегодня вечером она должна пойти к
Генриетте и отдать маленькую розетку. Когда общее возбуждение
уляжется, и у Генриетты будет время успокоиться и подумать,
тогда эту проблему -- если таковая вообще существовала -- можно
будет поставить перед ней. Прошлый раз она, Люси, поступила
неправильно, когда, пытаясь избавить Генриетту от
неприятностей, бросила в воду маленькую красную книжку; на этот
аз она исполнит свой долг. Розетка -- это не ее дело.
Да. Это не ее дело. Конечно, не ее.
Люси решила, что голубое полотняное платье с узким красным
пояском достаточно ясно свидетельствует о своем происхождении с
Ганновер сквер и удовлетворит самых критически настроенных
родителей, приехавших из провинции; она почистила замшевые
туфли щеткой, которую вложила в них заботливая миссис
Монморанси, и спустилась в сад предложить свою помощь, там, где
она могла понадобиться.
В два часа начали приезжать первые гости; они заходили
поздороваться в кабинет к мисс Ходж, а затем переходили в руки
своих возбужденных отпрысков. Отцы с недоверием трогали
странные приспособления в клинике, матери ощупывали кровать в
спальном крыле, а опытные в садоводстве дядюшки осматривали в
саду розы Джидди. Люси попыталась отвлечься, стараясь "связать"
попадавшихся ей родителей с той или иной студенткой. Она
заметила, что бессознательно ищет мистера и миссис Иннес и
почти со страхом ждет встречи с ними. Почему со страхом?
спрашивала она себя. Страшиться нечего, ведь так? Конечно,
нечего. Все замечательно. Иннес в конце концов получила
Арлингхерст; этот день в конце концов стал для нее днем
триумфа.
Люси столкнулась с ними неожиданно, огибая на ходу
изгородь из душистого горошка. Иннес шла между отцом и матерью,
держа их под руки, и лицо ее светилось. Это не было то сияние,
которое сверкало в ее глазах неделю назад, но все же это был
достаточно хороший заменитель. У девушки был изможденный вид,
но она казалась спокойной, как будто, каков бы ни был
результат, внутренняя борьба закончилась.
-- Вы познакомились с ними и ничего мне не сказали, --
обратилась она к мисс Пим, указывая на родителей.
Как будто встретились старые друзья, подумала Люси. Трудно
поверить, что она видела этих людей только один раз в течение
часа, летним утром, за кофе. Казалось, что она знает их всю
жизнь. И они со своей стороны, верила Люси, испытывают такое же
чувство. Они действительно были рады снова увидеться с ней,
чтото вспоминали, о чем-то спрашивали, ссылаясь на ее
высказывания и вообще вели себя так, будто она не только играла
важную роль в их жизни, но просто была частью этой жизни. И
Люси, привыкшая к равнодушию, царившему на литературных
вечеринках, почувствовала, что благодаря им у нее на сердце
снова потеплело.
Иннес оставила их беседовать и ушла готовиться к
выступлению гимнасток, которым должна была открыться
праздничная программа, а Люси вместе с родителями девушки
направилась к гимнастическому залу.
-- Мэри выглядит совсем больной, -- сказала ее мать. --
Что-нибудь неладно?
Люси колебалась с ответом, не зная, что сказала им дочь.
-- Она рассказала нам о несчастном случае и о том, что ей
по наследству достался Арлингхерст. Наверно, ей не очень
приятно, что ее удача -- результат несчастья другой студентки,
но тут примешалось еще что-то.
-- Все считали само собой разумеющимся, что в первую
очередь это место должна получить она. Думаю, для нее было
ударом, когда этого не произошло.
-- Понимаю. Да, -- медленно проговорила миссис Иннес, и
Люси почувствовала, что дальнейших объяснений не требуется; вся
история мучений и мужества Иннес стала ясна ее матери в одно
мгновение.
-- Боюсь, ей может не понравиться, что я вам рассказала,
так что...
-- Нет-нет, мы ничего не скажем, -- заверила мать Иннес.
-- Как мило выглядит сад. Джарвис и я из сил выбиваемся на
нашем клочке земли, но только его уголки чуть-чуть похожи на
картинки из книг, а мои всегда напоминают что-то другое. Только
посмотрите на эти мелкие желтые розы!
Так они дошли до двери в гимнастический зал, и Люси
проводила их наверх, показав им "Нетерпящего" -- ее уколола
мысль о маленькой металлической розетке, -- помогла найти их
места на галерее, и праздник начался.
Место Люси было в конце первого ряда, и оттуда она с
любовью смотрела вниз на сосредоточенные юные лица, с такой
напряженной решимостью ожидающие команды фрекен. Люси слышала,
как одна из Старших говорила: "Не беспокойся, фрекен нас
вытянет". И по ее глазам было видно, что она верила в это. Им
предстояло испытание, они подошли к нему потрясенные, но фрекен
их вытянет.
Люси осознала теперь ту любовь, которая светилась в глазах
Генриетты, когда они в первый раз вместе смотрели репетицию
Показа. Это было меньше двух недель назад. Теперь вот и у нее,
Люси, появилось по отношению к ним собственническое чувство и
гордость за них. Когда придет осень, даже карта Англии будет
выглядеть для нее по-другому после этих двух недель в Лейсе.
Манчестер -- будет городом, где работают Апостолы, Аберисвит --
местом, где пытается бодрствовать Томас, в Линге -- Дэйкерс
нянчится с детьми, и так далее. Если она, Люси, испытывает к
ним такие чувства после нескольких дней жизни здесь, не
удивительно, что Генриетта, которая видела, как они неумелыми
новичками начинали свою жизнь в колледже, как они росли,
совершенствовались, боролись, терпели неудачи, добивались
успехов -- смотрела на них, как на своих дочерей. Удачливых
дочерей.
Девушки закончили первый номер, и напряжение немного сошло
с их лиц, они начали успокаиваться. Аплодисменты, которыми
