-- Мистер Эйдриан, -- сказала Люси, -- это Эйлин
О'Доннелл, одна из ваших самых восторженных почитательниц.
-- О, мистер Эйдриан, -- начала О'Доннелл.
На этом Люси оставила их.
XIX
Когда чаепитие закончилось (Люси была представлена не
менее чем двадцати парам родителей), публика двинулась к выходу
из сада, и Люси перехватила мисс Люкс по дороге в дом.
-- Боюсь, я не смогу сегодня поехать, -- сказала она. -- Я
чувствую, начинается мигрень.
-- Жаль, -- равнодушно ответила Люкс. -- Я тоже
отказалась.
-- О, почему?
-- Я очень устала, расстроена из-за Роуз, и мне не хочется
отправляться гулять в город.
-- Вы меня удивляете.
-- Удивляю вас? Чем же?
-- Никогда не думала, что доживу до того момента, как
увижу, как Кэтрин Люкс обманывает сама себя.
-- О-о. И в чем же я лгу себе?
-- Если вы заглянете в свою душу, то обнаружите, что вовсе
не поэтому остаетесь дома.
-- Да? А почему же?
-- Потому что вам доставляет огромное удовольствие сказать
Эдварду Эйдриану, куда ему убираться.
-- Отвратительное выражение.
-- Зато образное. Вы просто ухватились за возможность
проявить свою власть над ним, разве не так?
-- Признаюсь, мне было нетрудно нарушить обещание.
-- И вы испытали легкое злорадство?
-- Я являла собой отвратительный пример самовлюбленной
мегеры. Вы это хотите сказать, да?
-- Он так мечтает о встрече с вами. Не могу понять,
почему.
-- Благодарю. Могу сказать, почему. Чтобы он мог
расплакаться и рассказать, как он ненавидит театр -- то, что
для него является смыслом жизни.
-- Даже если вам с ним скучно...
-- Если! Боже мой!
-- ...вы можете потерпеть час-другой и не вытаскивать
случай с Роуз как козырь, спрятанный в рукаве.
-- Вы что, пытаетесь сделать из меня честную женщину, Люси
Пим?
-- Очень бы хотелось. Мне так жаль его, брошенного...
-- Добрая -- моя -- женщина, -- произнесла Люкс, при
каждом слове тыча в Люси указательным пальцем, -- никогда не
жалейте Эдварда Эйдриана. Женщины тратили лучшие годы своей
жизни на то, что жалели его, а кончалось тем, что жалели их
самих. Изо всех самовлюбленных, самообманывающихся...
-- Но он заказал Йоханнисбергер.
Люкс остановилась и улыбнулась Люси.
-- Пожалуй, я бы выпила с удовольствием, -- сказала она
задумчиво. Потом сделала еще несколько шагов.
-- Вы и правда оставили Тедди на мели?
-- Да.
-- Ладно. Ваша взяла. Я просто была скотиной. Поеду. И
всякий раз, как он заведет "О, Кэтрин, как я устал от этой
искусственной жизни", я буду злобно думать: это Пим ввергла
меня в подобную историю.
-- Выдержу, -- заверила Люси. -- Кто-нибудь слышал, как
дела у Роуз?
-- Мисс Ходж только что говорила по телефону. Она все еще
без сознания.
Люси, увидев голову Генриетты в окне кабинета -- комната
называлась кабинетом, но в действительности была маленькой
гостиной слева от парадной входной двери -- пошла поздравить
подругу с тем, как успешно прошел праздник, и тем отвлечь ее
хоть на одну-две минуты от давящих мыслей, а мисс Люкс ушла.
Генриетта, похоже, обрадовалась Люси и даже с радостью
повторила ей все банальности, которые выслушивала целый день;
Люси какое-то время поговорила с Генриеттой, так что когда она
направилась к своему месту в зале, чтобы смотреть танцы,
галерея была уже почти полна.
Увидев Эдварда Эйдриана на одном из стульев, стоявших в
проходе, Люси остановилась и сказала:
-- Кэтрин поедет.
-- А вы? -- спросил он, глядя на нее снизу.
-- Увы, нет. У меня ровно в шесть тридцать начнется
мигрень.
На что он ответил:
-- Мисс Пим, я вас обожаю, -- и поцеловал ей руку.
Его сосед удивленно посмотрел, сзади кто-то хмыкнул, но
Люси нравилось, когда ей целовали руки. А то какой смысл
натирать их каждый вечер розовой водой и глицерином, если время
от времени ничего не получать взамен.
Люси вернулась на свое место в конце первого ряда и
обнаружила, что вдова с лорнетом не дождалась танцев; место
было свободно. Но как раз перед тем, как погас свет -- занавеси
на окнах были задернуты и в зале горели лампы -- сзади появился
Рик и спросил:
-- Если вы не держите это место для кого-нибудь, можно я
сяду?
И как только он уселся, появились танцовщицы.
После четвертого или пятого номера Люси почувствовала
некоторое разочарование. Привыкшая к уровню международного
балета, она не допускала мысли, что в таком месте, как Лейс,
неизбежно любительство. Все гимнастические упражнения, которые
она видела, студентки выполняли на самом высоком уровне,
профессионально. Однако, отдавая другим знаниям почти все время
и силы, как они это делали, они не могли достичь высокого
мастерства еще и в танцах. Танцы требовали полной отдачи.
Они все делали хорошо, но не вдохновенно. На лучшем
любительском уровне, или чуть-чуть выше. Программа состояла из
народных и исторических танцев, так любимых всеми
преподавательницами, и исполнялись эти танцы с превосходной
точностью, добросовестной, не скучноватой. Быть может, то, что
им приходилось все время помнить об изменениях в рисунке танца,
лишало их исполнение непринужденности. Но а общем, решила Люси,
не хватало и выучки, и темперамента. Реакции зрителей тоже
недоставало непосредственности; рвение, с которым они принимали
гимнастические упражнения, пропало. Может быть, они выпили
слишком много чая, а может, кино познакомило даже тех, кто жил
в далекой глуши, с неким стандартом, что и явилось причиной их
критического отношения. Как бы то ни было, их аплодисменты были
скорее вежливыми, чем бурными.
Бравурная русская пляска подняла настроение зрителей на
какой-то момент, и они с надеждой ждали следующего номера.
Занавес раздвинулся, и взглядам явилась Детерро. Она стояла
одна, подняв руки над головой и повернув одно бедро к зрителям.
На ней было платье, какое носят в ее родном полушарии, и в луче
"прожектора" сверкали пестрые цвета и блестящие украшения, так
что девушка казалась яркой птицей из бразильских лесов.
Маленькие ножки в туфлях на высоких каблуках нетерпеливо
притоптывали под широкой юбкой. Она начала танцевать; медленно,
почти отрешенно, как будто отбивала такт. Потом стало ясно, что
она ждет возлюбленного и что он опаздывает. Как она относилась
к этому опозданию, тоже вскоре стало очевидно. К этому моменту
все сидели, вытянувшись. Из пустого пространства Детерро, как
фокусник, достала возлюбленного. Почти что можно было видеть
виноватое выражение его смуглого лица. Как верная невеста, она
стала выговаривать ему. К этому времени зрители сидели уже на
кончиках стульев. Потом, поругав его, она начала
демонстрировать ему себя; он не понимает, как ему повезло, что
у него такая девушка, как она, девушка, у которой такие талия,
бедра, глаза, рот, лодыжки, такая грация, как у нее? Он что,
совсем деревенщина, ничего не видит? Вот она и показывает ему:
каждое движение было остроумно, и вызывало улыбку на лицах у
публики. Люси повернулась и посмотрела на окружающих: еще
минута, и они заворкуют. Это было чудо. К тому времени, как
танцовщица смягчилась и позволила своему возлюбленному вставить
слово, они были ее рабами. А когда она ушла со своим невидимым,
но несомненно укрощенным молодым человеком, они кричали, как
дети на утреннем сеансе фильма о Диком Западе.
Глядя, как Нат Тарт раскланивается, Люси вспомнила, что
она выбрала Лейс, потому что для настоящих балетных школ "это
должно быть metier".
-- Она слишком скромно оценила свои способности, --
произнесла вслух Люси. -- Она могла бы быть профессиональной
балериной.
-- Я рад, что она не стала ею, -- отозвался Рик. -- Здесь
она научилась любить английскую деревню. А если бы она училась
в городе, она встретилась бы только с международной дрянью,
которая вертится около балета.
Люси подумала, что, наверно, он прав.
Когда после этого стали появляться другие студентки со
своими номерами, температура явно упала. В танце Стюарт
кельтский подъем явно оживил всех, у Иннес -- грациозность и в
какие-то моменты зажигательность, но когда среди них появилась
Детерро, даже Люси забыла Иннес и всех остальных. Детерро была
восхитительна.
В конце ей устроили овацию.
И мисс Пим, увидев выражение лица Рика, почувствовала
легкий укол тоски.
Когда тебе целуют руку -- этого еще мало.
-- Мне никто не говорил, что Детерро так танцует, --
сказала Люси мисс Рагг, когда они вместе отправлялись ужинать.
Гости, наконец, уехали, с криками "до свидания" под шум
заводимых моторов.
-- О, она любимица мадам, -- ответила Рагг несколько
недовольным тоном, как может говорить поклонница мадам о
создании, которое настоль погрязло в грехе, что не играет в
спортивные игры. -- Самато я думаю, что она очень сценична. И
здесь вообще не на месте. Мне и правда кажется, что тот первый
танец был очень мил. А вам?
-- Мне кажется, он был восхитителен.
-- О, да, -- покорно проговорила Рагг и добавила: --
Наверно, она способная, иначе мадам не была бы так привязана к
ней.
Ужин прошел тихо. Крайняя усталость, упадок сил, мысли об
утреннем несчастном случае, -- все это приглушило воодушевление
студенток и связало их языки. Преподаватели тоже очень
утомились -- шок, напряжение, светские обязанности, волнение.
Люси почувствовала, что бокал хорошего вина был бы очень к
месту, и с мимолетным сожалением подумала о йоханнесбергере,
который в эти минуты пила Люкс. А когда она вспомнила, что
через несколько минут нужно будет отнести маленькую розетку в
кабинет Генриетты и рассказать, где она нашла ее, сердце Люси
ужасно заколотилось.
Розетка все еще лежала в ящике стола, и после ужина Люси
отправилась за ней, но по пути ее перехватила Бо, взяла под
руку и сказала:
-- Мисс Пим, мы варим какао в общей комнате, все вместе.
Пожалуйста, пойдемте, приободрите нас. Вы же не собираетесь
сидеть в этом морге наверху, -- под моргом, очевидно,
понималась гостиная, -- ведь так? Пожалуйста, пойдемте,
приободрите нас.
-- Я и сама не очень бодро себя чувствую, -- ответила
Люси, с отвращением думая о какао, -- но если вы примиритесь с
моим унылым настроением, я примирюсь с вашим.
Они повернули по направлению к общей комнате, и в этот
момент в распахнутые окна неожиданно ворвался сильный порыв
ветра, пронесся по коридору, раскачав в саду ветви деревьев и
вздыбив листья, так что стала видна их обратная сторона.
-- Конец хорошей погоде, -- сказала Люси, останавливаясь и
прислушиваясь. Она всегда терпеть не могла беспокойный
губительный ветер, который налетал как расплата за золотые дни.
-- Да, и холодно стало, -- отозвалась Бо. -- Мы разожгли
огонь.
Общая комната находилась в "старом доме", и в ней был
древний кирпичный камин и, конечно, когда в нем горело только
что разожженное пламя, раздавалось позвякивание посуды, и
потрескивали дрова, а вокруг группками расположились усталые
студентки в ярких платьях и еще более ярких домашних шлепанцах,
все выглядело повеселее. Сегодня вечером не только на О'Доннелл
не было парадной обуви; практически все надели домашние
шлепанцы различных видов. Дэйкерс лежала на кушетке, ее босые
ноги с забинтованными пальцами были задраны выше головы. Она
весело помахала рукой мисс Пим и показала свои пальцы:
-- Haemosfosis! -- объявила она. -- Я испачкала кровью
