свои слова: "Конечно, нельзя позволить, чтобы вы извлекли
пользу из смерти Роуз", она поняла, как далеко зашла по дороге,
по которой вовсе не собиралась идти.
Однако Иннес ухватилась за это.
-- О, я и не думала, мисс Пим. И это не зависит от того,
что вы нашли это украшеньице. Вчера вечером, услышав, что она
умерла, я поняла, что не могу поехать в Арлингхерст. Я
собиралась сегодня утром пойти к мисс Ходж и сказать ей об
этом. Я тоже не спала всю ночь. Думала о многом. Не только о
моей вине в смерти Роуз, о моей неспособности переносить
неудачи и тому подобное. Еще и -- о, об очень многом, что вам
будет неинтересно. -- Она помолчала минуту, глядя на Люси. --
Мисс Пим, послушайте, если я пообещаю всю свою жизнь посвятить
искуплению того, что случилось вчера утром, может быть, вы...
-- Она не могла облечь свое бесстыдное предложение в слова,
даже после рассуждений Люси о справедливости.
-- И стану соучастницей происшедшего?
Холодная официальность фразы обескуражила Иннес.
-- Не. Это слишком, я ни от кого не могу ожидать
подобного. Но я искуплю, понимаете. Это не будет что-то
половинчатое. Это будет моя жизнь -- за ее. Я с радостью сделаю
это.
-- Конечно, я верю вам. А как вы собираетесь искупать?
-- Я думала об этом прошлой ночью. Начала с колонии
прокаженных и тому подобных вещей, но это, пожалуй, нереально и
не имеет особого смысла после обучения в Лейсе. Я придумала
нечто лучшее. Я решила, что буду работать рядом с отцом. Я не
собиралась заниматься медициной, но у меня это хорошо
получается, а в моем родном городке нет ортопедической клиники.
-- Звучит прекрасно, -- сказала Люси, -- но в чем
наказание?
-- Моим единственным стремлением с самого раннего детства
было уехать, бежать из маленького провинциального городишки;
поступление в Лейс было моим пропуском на свободу.
-- Понимаю.
-- Поверьте, мисс Пим, это будет сильным наказанием. Но
оно не будет бесплодным. Это не будет просто самобичевание. Я
буду жить, принося пользу, и это будет... будет хорошей платой.
-- Да, понимаю.
Снова наступило долгое молчание.
Прозвенел колокол, но впервые с тех пор, как она приехала
в Лейс, Люси не обратила на него внимания.
-- Конечно, я могу только дать вам слово...
-- Я принимаю ваше слово.
-- Благодарю вас.
Не слишком ли легкий выход, подумала Люси. Если Иннес
должна быть наказана, то скучная, хоть и полезная для других
жизнь не является достаточной карой. Конечно, она отказалась от
Арлингхерста, и это стоило ей немало. Но достаточно ли этого
как платы за смерть?
А чем вообще можно заплатить за смерть? Если не смертью?
Иннес же предлагала то, что, по ее понятиям, было
прижизненной смертью. Может быть, это не такая уж малая плата.
Люси оказалась сейчас перед фактом, что все ее
размышления, разговоры с самой собой, сопоставление доводов в
данный момент сплавились в единственный простой вопрос: может
ли она осудить на смерть девушку, которая стоит перед ней?
В конце концов все обстояло просто. Если она отнесет
сейчас эту розетку Генриетте, Иннес умрет раньше, чем первые
студентки осенью вернутся в Лейс. Если она не умрет, у нее
впереди будут двадцать лет прижизненной смерти, которые
действительно будут "бесплодными".
Пусть же она проведет эти годы в тюрьме, которую сама
выбрала, где она сможет быть полезной другим.
Да, она, Люси Пим, действительно совершенно не годилась
для вынесения Иннес обвинительного приговора.
Вот так.
-- Я полностью в ваших руках, -- медленно проговорила
Люси, обращаясь к Иннес, -- потому что я не способна послать
человека на виселицу. Я знаю, в чем мой долг, и я не могу
выполнить его. -- Как странно, подумала она, что я оказываюсь в
ее власти, а не она в моей.
Иннес недоверчиво посмотрела на нее.
-- Значит, -- она облизала пересохшие губы, -- значит, вы
не скажете про розетку?
-- Нет. Я никогда никому не скажу.
Внезапно Иннес побелела.
Побелела так, что Люси поняла: это именно то, о чем она
читала, но чего никогда не видела. "Стала белой, кок полотно",
говорят в таких случаях. Ну, быть может, как небеленое полотно,
но это именно означало "побелеть".
Девушка схватилась рукой за стул, стоявший у туалетного
столика, и резким движением опустилась на него. Увидев
обеспокоенное выражение на лице Люси, она сказала:
-- Все в порядке. Я не упаду в обморок. Я ни разу в жизни
не падала в обморок. Через минуту я буду в порядке.
Люси, которая испытывала неприятное чувство к Иннес из-за
ее самообладания, ее готовности к заключению сделки -- ей
казалось, что Иннес слишком прямо говорит обо всем -- была
схвачена чемто вроде угрызений совести. Налицо была старая
история о загнанных в глубину чувствах, которые, найдя выход,
мстили за себя.
-- Хотите воды? -- спросила Люси, направляясь к раковине.
-- Нет, спасибо, со мной все в порядке. Это просто из-за
того, что последние двадцать четыре часа я была так испугана, а
потом увидела эту серебряную вещицу у вас на ладони -- и это
было последней соломинкой, а тут вдруг все кончилось, вы
разрешаете мне купить смену приговора, и... и...
Спазмы подступили у нее к горлу и прервали ее речь.
Сильные, раздирающие все тело всхлипы без единой слезы. Она
прижала руки ко рту, чтобы остановить спазмы, но они прорвались
-- и она закрыла руками лицо, пытаясь справиться с приступом.
Бесполезно. Она уронила на стол вытянутые руки, между ними --
голову -- и разрыдалась.
А Люси, глядя на нее, подумала: другая бы девушка начала с
этого. Использовала бы слезы как оружие, как способ пробудить
во мне сочувствие. Но не Иннес. Иннес пришла, вся самообладание
и отрешенность, и предложила себя в заложники. То, что она
сейчас сорвалась, показывает только, какие мучения она
испытывала все это время.
В медленном крещендо начали нарастать тихие раскаты гонга.
Иннес услышала его и поднялась.
-- Пожалуйста, извините меня, -- сказала она. -- Я,
пожалуй, пойду и плесну на себя холодной воды. Это должно
помочь.
А Люси подумала, как характерно: девушка, которую
сотрясали такие рыдания, что она не могла говорить, совершенно
бесстрастно прописала себе лекарство, как будто она была другим
человеком, а не той истеричкой, которая внезапно взяла в ней
верх и устроила этот спектакль.
-- Да, пойдите, -- проговорила Люси.
Взявшись за ручку двери, Иннес остановилась. --
Когда-нибудь я смогу поблагодарить вас по-настоящему, --
сказала она и убежала.
Люси спустила маленькую серебристую розетку в карман и
пошла вниз завтракать.
XXII
Это был ужасный уик-энд.
Дождь лил, не переставая. Генриетта ходила с видом, как
будто она перенесла серьезную операцию, которая окончилась
неудачно. Мадам находилась в отвратительном настроении, и от
нее не было никакой пользы, ни в действиях, ни в словах. Фрекен
была в ярости, что такое случилось в "ее" гимнастическом зале.
Рагг выступала в роли Кассандры, изрекающей унылые банальности.
Люкс выглядела спокойной и утомленной.
Люкс вернулась из Ларборо, принеся с собой маленькую
розовую свечку, завернутую в тонкую бледнозеленую бумагу.
-- Тедди сказал, чтобы я отдала это вам, -- проговорила
она. -- Почему -- не знаю.
-- О? С пирога?
-- Да. Скоро мой день рождения.
-- Как мило, что он помнит.
-- О, у него есть книжка, где записаны дни рождения. Это
входит в рекламу. Его секретарь обязан посылать телеграммы
всем, кому следует, тогда, когда следует.
-- Вы не верите ничему, что он делает? -- спросила Люси.
-- Тедди? В его настоящие чувства -- не верю. Не
забывайте, что я знаю его с тех пор, как ему было десять лет.
Ему не обмануть меня дольше, чем на пять секунд.
-- Мой парикмахер, -- сказала Люси, -- который,
причесывая, поучает меня, говорит, что нужно прожать другому
человеку три недостатка. Если это делать, все остальное
оказывается на удивление милым, так он говорит.
-- Если простить Тэдди три недостатка, больше ничего, увы,
не останется.
-- Почему?
-- Потому что три его недостатка -- это тщеславие, эгоизм
и жалость к себе. И любой из них абсолютно непереносим.
-- Уф! -- воскликнула Люси. -- Сдаюсь.
Однако она простенькую маленькую свечку себе на туалетный
столик и с удовольствием подумала об Эдварде Эйдриане.
Как бы ей хотелось так же думать о своей любимой Бо,
которая все безумно усложняла, придя в неописуемую ярость от
того, что Иннес отказалась от Арлингхерста. Как поняла Люси,
дело почти дошло до ссоры, насколько это было возможно между
двумя девушками, так привязанными друг к другу.
-- Говорит, что не сможет чувствовать себя счастливой в
одежде мертвеца, -- пожаловалась Бо, сдаваясь, но по-прежнему
кипя возмущением. -- Можете вы вообразить что-нибудь более
смешное? Отвергнуть Арлингхерст, как будто это чашка чая. После
того, как, казалось, она вот-вот умрет от горя, потому что ей
его не отдали первой. Ради Бога, мисс Пим, поговорите с ней,
заставьте ее одуматься, пока не поздно. Это не просто
Арлингхерст, это все ее будущее. Начинать с Арлингхерста --
значит начинать с самой вершины. Уговорите ее, хорошо?
Уговорите отказаться от этой нелепой идеи!
Люси стало казаться, что ее все время умоляют "поговорить"
с кемнибудь. То ей следовало быть порцией успокоительного
лекарства, то послужить уколом адреналина, а если не то и не
другое, то просто прописанной всем ложкой соды.
В тех случаях, когда она не была deus ex machina [Deus ex
machina -- "бог из машины" (лат.). В античном театре появление
с помощью механизма на сцене бога, который своим вмешательством
приводит пьесу к развязке.], дурным толкователем
справедливости. Но Люси старалась не думать об этом.
Конечно, ей нечего было сказать Иннес. Зато сказали
другие. Мисс Ходж воевала с ней долго и честно, обескураженная
отказом девушки, которой она не хотела первой отдать это место.
Теперь ей некого было послать в Арлингхерст; ей придется
написать, чтобы они искали кандидатку в другом месте. Весьма
вероятно, что, когда известие о несчастном случае просочится в
академические круги, в Арлингхерсте решат не обращаться в Лейс
в следующий раз, когда им потребуется гимнастка. Несчастные
случаи не должны происходить в управляемых должным образом
гимнастических залах, тем более, случаи со смертельным исходом.
Такова была и точка зрения полиции. Они были очень милы,
очень вежливы, очень тактичны. С пониманием отнеслись к тому,
какой вред нанесет заведению нежелательная огласка. Однако
дознание, конечно, должно состояться. А дознания, увы, связаны
с прессой и открывают возможность неверного истолкования.
Поверенный Генриетты побывал в редакции местной газеты, и ему
обещали не раздувать это дело, но кто знает, а вдруг заметка
попадется на глаза помощнику редактора в тот момент, когда
будет не хватать сенсаций? Что тогда?
Люси хотела уехать до следствия, уехать от постоянных
напоминаний о ее вине перед Законом, но Генриетта просила ее
остаться. Люси никогда не могла отказать Генриетте, тем более
такой страшно постаревшей Генриетте. Люси осталась. Она
выполняла небольшие разного рода поручения Генриетты, в
основном, чтобы дать той возможность разбираться с кучей
непривычных дел, свалившихся на нее.
Но на дознание она, Люси, не пойдет.
