упала. Молотов нагнулся, поднял зеленую коробоч ку. Рыло его вверх ногами
увидел я на секунду. Тьфу.
- Семья у тебя есть? - говорит Сталин.
- Есть, хозяин. Жена есть. Сын есть.
- Сын, говоришь?
- Да... сын.
Опять тишина... тишина.... тишина... Чего уж там Сталин вспоминал, хрен
его знает. Скорей всего себя вспоминал мальчишкой.
- Что сын делает? - спросил зло и глуховато.
- Мулла - мой сын. Мулла. В мечети работает.
- Немцам служил! - быстро вмешался Молотов. - Активный пособник.
Квислинг.
- Аллаху мой сын служил и нам, татарам. У немцев другой бог - Гитлер.
Ему мой сын не служил.
Тут, Коля, Сталин топнул левой ногой, и понял я, что закипело наконец в
вожде дерьмо в том месте, где у нормального человека душа должна быть.
Закипело и выбежало через край. Но говорит не спеша, как на 18-ом сьезде
партии:
- Позволительно спросить у нашей контрразведки: почему до сих пор Крым,
эта бывшая цитадель белой сволочи, не очищен от предателей всех мастей и их
так называемых мулл?
Строевым шагом подошли к нему запыленные сапоги из шевровой своры и
щелкнули каблуками.
- В настоящее время, товарищ главнокомандующий, арестованы все
активисты до 55 лет. Ожидаем эшелона для выселения их семей. - Пусть
Каганович откроет эшелонам зеленую улицу! - приказал Сталин. - Пора сделать
то, на что оказалась неспособной горе-династия Романовых, а именно:
исторически закрепить победу русского народа над ордами татаро-монголов!
Руки прочь от Крыма! Установите для объективности в городе Алупке бронзовый
бюст летчика-татарина, дважды героя Советского Союза... Сына твоего, старик,
муллу-двурушника расстреляют, а ты сам подохнешь, как собака, на Колыме и не
будешь больше стучать молотком перед началом Ялтинской конференции! Отобрать
у него ногу, молоток, гвозди, дратву, шило, рашпиль, нож и другие сапожные
инструменты... Что слышно о добыче урана? Почему молчит Курчатов? Где его
молодцы? Босые ноги у старика враз посерели, Коля, ослабли от первой волны
горюшка, окружила их шевровая свора и поволокла куда-то, а у Сталина левая
ножка дергается мелко-мелко, как у меня с жестокой похмелюги. - А-ка-ци-я, -
проворчал он и покандехал по-стариковски в свой дворец. И по-новой
остановился в двух шагах от моей решки. Топнул правой, нелюбимой ногой,
повертел, аж хрустнули бабки, ступней, постучал мыском по бордюрчику
мраморному, поставил ногу на место и, казалось, прислушался к чему-то. Вот
тут ко правая сталинская нога, ты, Коля, хочешь верь, хочешь не верь,
сказала тихо, но с немалым злорадством и полнешей убежденностью:
- Ты, Сталин, говно!
- Что? Что? - переспросил Сталин.
- Говно, жопа и дурак, - быстро повторила правая нога, а левая
придавила ее, но заставить замолчать не могла. - Дурак, жопа и говно!
Сталин цокнул языком и застонал: "У-у-у!" Молотов спрашивает: - Может
быть, отдохнете с дороги?
- Пошел к чертовой матери, - также тихо и логично, как с трибуны
сьезда, отвечает ему Сталин и, конечно же, на нем срывает зло. - Почему у
тебя такая плоская харя? Камбала в пенсне! Премьер мудацкий! .. Министр
иностранных дел! Иден у Черчилля - вот зто министр! Красавец! Чего ты
растопырил ноги! Поставлю на политбюро вопрос и ампутируем их тебе! Не
вздумай на конференции чесать свои костяшки! Агент царской охранки!
Педераст!
- Все будет хорошо, - дипломатично говорит Молотов, а правая сталинская
нога, как только он замолчал, опять задолдонила: - Ты же дурак! Жопа всех
времен! Говно всех народов! Сталин, наверно, для того, чтобы ее сбить с
толку, быстро-быстро прошелся взад-вперед, он почти бегал, а правая нога
точно в такт подъебывала
- Сталин - жопа, и дурак, и несчастное говно ! И дурак, и дурак, скоро
сдохнешь и умрешь!
Встал как вкопанный. Слышу: сипло дышит и лжет своей своре: - Что-то
пламенный мотор барахлит, товарищи.
Тут четыре сапога на цирлах подомчались, оторвали от земли и отволокли
вождя во дворец. А он, сидя на руках шестерок, отдал приказ:
- Обрушьте на Берлин фугасы иэ стратегического запаса!
- Легче тебе от этого не станет, - грустно заметила нога.
Воистину, Коля, Бог шельму метит, и я просек чудовищность и
невыносимость тоски и злобы Иосифа Виссарионовича Сталина. В руках у асмодея
власть чуть ли не над полпланетой, и может он при желании хавать каждый
божий день харчо, где вместо рисинок алмазы плавают, и отдать может приказ
облить бензином бараки ста лагерей, чтоб запылали синим пламечком враги
народа, и мигни он только, шевельни он только мизинцем, самая старая дена
нашей родины и артистка товарищ Яблочкина тут же заявится и театрально
скажет, тряся щечками-мешочками:
- Товарищ председатель государственного комитета обороны, я...
ва-а-а-ша! Представляешь? Всесилен этот заместитель самого человечного изо
всех прошедших по земле людей, горный орел номер два, и тут вдруг какая-то
вонючая, сохнущая правая нога, главное, не чья-нибудь, а своя, сволочь такая
и предательница, говорит:
- Сталин - говно! Скоро сдохнешь и умрешь! И самое страшное в том, что
ей не заткнешь глотку, не заставишь замолчать, ибо заставить помалкивать
можно совесть,и так поступают миллионы людей, но нога-то ведь - не совесть,
как ее, подлюку, уломать? Издать указ президиума Верховного Совета? Ну,
хорошо, я уверен, думал он, ампутируем, протез поставим, а что дальше? Есть
ли надежда на левую ногу? Нет! Так как вокруг - враги и предатели.
Следовательно, придется ликвидировать также левую ногу, и вроде Рузвельта
кататься в колясочке. Толкать же ее будут по очереди члены политбюро,
министры, генералы, стахановцы, Иван Козловский, Юрий Левитан,
кинорежиссеры, Илья Эренбург и артист Алейников - большая жизнь. Главное в
выдающемся государственном деятеле не ноги, а голова. А если вдруг голова
предаст основные постулаты исторического материализма, если заявит моя
голова, что, дескать, материя не первична, а главное - свобода духа?
Интересная ситуация. Прямо Курская дуга. Ну, с головой-то я умею
справляться. Она будет помалкивать, примерно, как мои половые органы. Вот
как быть, если правая рука полезет во время отчетного доклада на очередном
съезде нашей партии в боковой карман, вытащит, ликвидаторша и уклонистка,
мой партбилет и бросит его с трибуны на пол Большого Георгиевского зала?
Бросит и вместе с левой начнет мне бурно аплодировать? Как быть? Что делать,
дорогой Владимир Ильич, ответьте, пожалуйста, если заговорят мои внутренние
органы? Если обнаглеет даже жопа и со всей большевистской прямотой своей
кишки скажет, что Сталин испортил ей жизнь и что лучше уж быть слепой
кишкой, чем смотреть, бессмысленно заседая и заседая, на разрушение сущности
личного, единственного бытия Сталина. Что делать? Пустить пулю в угрюмый и
глубоко враждебный мне лоб или в ненавидящее меня собственное сердцем -
тоскливо подумал в ту минуту Сталин, но сходу взял себя в руки и решил,
Коля, так: ваши попытки, господин мозг, господа жопа, сердце и
печенки-селезенки, обречены на провал! Мы обрушим на вас всю мощь нашей
отечественной, а возможно, и зарубежной медицины! И веришь, Коля,
обмозговываю я все это, а из окошка сверху Молотов захипежил:
- Срочно вызвать профессоров Вовси, Егорова, Вышинского, Бурденко,
Маршака и артиста Алейникова - большая жизнь! Срочно! - Есть! - кто-то
ответил, и тихо стало, как в морге. Только Симвалиев, сидевший на кедровом
суку, спросил у разводящего: - Как оправиться по большой нужде, товарищ
генерал-майор? Невмоготу честное комсомольское!
- Давай - в штаны. Потом разберемся, решил тот, подумав. Вот, Коля,
каково приходилось злодею! Он свое получал, я имею ввиду не Симвалиева,
сидевшего на суку, а Сталина. Но, однако, и Фан Фаныч попал тогда в
приличную кучу. Выйти некуда, жрать нечего, не мечтал я о таком кандее, не
мечтал. Закемарил, чтобы сэкономить силы и не суетиться в поисках выхода из
полнейшей безнадеги. Просыпаюсь. Подхожу к решке. Светло. Крымский ветерок
посылает мне с клумб передачки: чудесные запахи. Спасибо, дорогой, век не
забуду твоей милости. Перед решкой моей стоит Молотов босиком и в кальсонах
солдатских с желтой тесемочкой. Растопырил, сука, пальцы, шевелит ими.
Никогда в жизни, ни в баньках, ни на пляжах не встречал я более
омерзительных ног. Желто-зеленобурого цвета, большие пальцы перекосоебились
и загнулись, один похож на знак "левый поворот", другой - на "правый". Мослы
выперли, вены набухли и через два-три вдоха и выдоха цвет меняют, словно
течет в венах не кровь, а то чернила фиолетовые, то жидкое говно.
"Додж" подлетел. Я его по баллонам узнал. И из кузова кирза выгружает
странных личностей. Один в шлепанцах, другой в бабьих фетровых ботиках,
третий в разных, причем, незашнурованных ботинках и так далее.
Представлявшь, как их захомутали посреди ночи? - Доброе утро, товарищи
убийцы в белых халатах, - говорит Молотов-босяк. Выгруженные из "доджа"
личност и, действительно, частично были без брюк, но все в халатах.
- Мы всегда ценили ваш тонкий юмор, - отвечает тот, который в ботиках.
- Почему вы босиком?
- Как вы себя чувствуете? - заботливо спрашивает в разных ботинках. -
Почему? Что случилось?
- Вас вызвали для наблюдения над самочувствием Иосифа Виосарионовича и
консультаций. Кроме того...
- Позвольте выразить негодование? - перебил его в шлепанцах, - Я
сказал, что если меня берут, пардон, вызывают к Сталину, то я должен же
чем-то измерять его давление, черт побери! Мне тут вот тот военный, явно
выраженный Даун, твердо возразил, что Сталин и давление на него
несовместимы. Он, так сказать, сам, кого хошь, придавит, как вошь. И теперь
я без прибора как без рук. Нонсенс!
- Давление у маршала нормальное. Почему вы считаете, что полковник
Горегляд на самом деле Даун? - спрашивает Молотов с большим интересом, и к
шлепанцам моментально подканали две пары генеральских штиблет и брюки с
голубыми лампасами.
- Я никогда не ошибался. Взгляните сами: совершеннейший Даун!
Штиблеты и босые молотовские концы уставились влево. Я тоже кнокаю и
понимаю, что еще три минуты назад вон те шевровые сапожки, тридцать шестой
размер, обречены. Три минуты назад мягко лоснились на солнце от счастья
власти и принадлежности к свите складки на голенищах сапожек, и такой
скульптурной лепки были эти складки, как-будто полковника каждое утро
обували или Томский 6ли Вучетич с Манизером на пару. А какой рантик! Это,
Коля, не сапожник зубчатым колесиком накатал рантик, а это какя-нибудь
балерина острыми зубками прошлась по краешку новенькой подметки! И вот на
глазах моих вмиг сникли сапожки, потускнели мыски и шевровые ладные
складочки стали жалкими морщинами страха, тщеты и бессилья.
Чекистам больше, чем нам,известны были игры в шпионов, которые они же
сами и выдумали, и, когда штиблеты направились неумолимым шагом к сапожкам,
конечно же, тем стало ясно, что через полчаса, максимум через час придется
расколоться и в том, что они и Даун и многолетняя служба в "Интеллидженс
Сервис" и попытка ликвидации Сталина и Молотова с целью назначения Черчилля
председателем Совмина СССР по совместительству. За такой сюжет, Копя, сам
Роман Роллан поставил бы бутылку Алексею Толстому!.,
... Крым. Солнышко светит, Решающий момент войны. Народы Европы
изголодались по свободе. Вся советская верхушка в Ливадийском дворце варежки
раскрыла, встречая союзничков, и тут-то они с помощью асса разведки Дауна
